что царь в своей резиденции никогда безопасен быть не может, если Выборг будет за Швецией. Постоянно являлись со стороны Герца новые предложения, чтобы царь действовал в ущерб своим союзникам. Нельзя было прийти к какому-либо соглашению.
Два раза Остерман ездил за новыми инструкциями в Петербург, два раза Герц отправлялся с той же целью в Стокгольм. Ничто не помогало. Выяснилось вскоре, что Герц в Швеции не пользовался более прежним доверием и что это обстоятельство мешало успеху его дипломатической деятельности. Достойно внимания и то, что со стороны Швеции медлили с заключением мира в надежде на беспорядки в России; ожидаемый бунт против царя действительно оказался бы весьма важной выгодой для Швеции. Наконец Остерман пришел к тому убеждению, что на заключение мира можно надеяться не иначе, как после нападения на самую Швецию. К тому же им была выражена надежда, что «король, по его отважным поступкам, когда-нибудь или убит будет, или, скача верхом, шею сломит».
После сделанного Герцем предложения о том, чтобы Россия помогала Карлу воевать с Данией, на что, разумеется, русские уполномоченные не соглашались, Герц в ноябре 1718 года уехал в Швецию. Ожидали его возвращения на Аландские острова по истечении четырех недель. Он не вернулся. Зато была получена весть об убиении короля Карла XII под стенами крепости Фридрихсгаль и об аресте Герца.
Остерман отправился в Петербург, между тем как Брюс для продолжения переговоров оставался на Аландских островах. Перемена, происшедшая в Швеции, состоявшееся там ограничение монархической власти оказались весьма выгодными для России. Решительнее прежнего Петр мог настаивать на уступке ему Лифляндии, Эстляндии, Ингерманландии, Выборга и Кексгольма с частью Карелии. Зато со стороны России была изъявлена готовность заплатить за эти провинции некоторую сумму денег. Между тем царь через отправленного в Стокгольм бригадира Лефорта поздравил королеву Ульрику Элеонору со вступлением на престол и при этом выразил надежду на заключение мира. Однако переговоры в Аланде оставались безуспешными, и опять Брюс и Остерман начали говорить о необходимости нападением на самую Швецию принудить ее к миру.
Шведские дипломаты между тем старались поссорить Россию с Пруссией. Новый шведский уполномоченный Лилиенштедт спросил Брюса и Остермана, известно ли царю, что против него ведутся большие интриги, что недавно против него заключен даже союз. Головкин узнал в Берлине, что здесь ганноверская партия сильно интригует, чтобы отвлечь короля Фридриха Вильгельма от России и заставить его вступить в соглашение с королем Георгом. Головкин не раз беседовал с самим королем об этом деле, и все старания недоброжелателей России не повели к желанной цели.
Россия приступила к возобновлению военных действий. Флот, состоявший из 30 военных кораблей, 130 галер и 100 мелких судов, был отправлен к берегам Швеции; войска, находившиеся на этом флоте, высадились в окрестностях Стокгольма, сожгли 2 города, 130 селений, 40 мельниц и несколько железных заводов. Добыча русских ценилась в 1 млн., ущерб, нанесенный шведам – в 12 млн. Казаки явились недалеко от шведской столицы. Все это происходило в 1719 году.
Петр, надеявшийся, что все это подействует в пользу мира, снова отправил Остермана для ведения переговоров в Швецию. Однако Остерману объявили, что королева готова уступить Нарву, Ревель и Эстляндию, но требует возвращения Финляндии и Лифляндии. К тому же выговаривали Остерману, что царь присылает своего министра с мирными предложениями, а войска его жгут шведские области, и прибавили, что никогда не дадут приневолить себя к миру.
Тогда царь послал своим уполномоченным на Аландском конгрессе поручение в виде ультиматума: или в продолжение двух недель окончить переговоры на основании требований России, или же прекратить конгресс. Шведские дипломаты объявили, что уезжают с Аландских островов. Таким образом, оставалось только надеяться на продолжение военных действий[776].
Весьма важным событием в это время было сближение между Швецией и Англией. В силу договора, заключенного между обеими державами, Бремен и Верден были уступлены Ганноверу. Впрочем, как доказывал Куракин в особой составленной им по этому поводу записке, этот договор не мог сделаться опасным для России; Куракин был того убеждения, что нет основания ожидать каких-либо опасных предприятий со стороны Швеции, что вся задача заключается в выигрыше времени для того, чтобы принудить Швецию к заключению мира, и что для достижения этой цели может оказать пользу энергичное продолжение военных действий[777].
Таким образом, не прекращались одновременно и дипломатические, и военные действия. Не было основания ожидать особенно деятельного заступничества со стороны какой-либо державы в пользу Швеции. И происходившее в это время сближение между Швецией и Австрией не представляло опасности. Притязания Польши на Лифляндию также не могли иметь значения, потому что внутреннее разложение Речи Посполитой мешало успеху этой державы во внешней политике.
Зато достойно внимания состоявшееся в это время сближение между Россией и Испанией. Франция и Англия заключили между собой союз против Испании, стараясь привлечь к этому союзу и Нидерланды. Одновременно Куракин вел в Гааге с испанским послом переговоры о заключении союза между Россией и Испанией. Этот эпизод, не имевший важных последствий, все-таки свидетельствовал о тесной связи, существовавшей между Россией и западноевропейской системой государств. Россия имела возможность рассчитывать на союзников, которые могли сделаться довольно опасными ее противниками. Союз с Испанией в то время при замечательной роли, которую играл Альберони, мог иметь важное значение. Падение кардинала положило конец этим проектам испанско-русского союза[778].
Шарлемань А.И.
Рядовые и офицер Преображенского полка.
Рисунок из изд. 1900 г.
В отношениях между Петром и Фридрихом Вильгельмом I было неизбежно некоторое охлаждение вследствие английско-ганноверского влияния, оказанного на Пруссию. Прусский дипломат в Петербурге Шлиппенбах должен был выслушивать упреки за непостоянство дружбы прусского короля и за то, что Фридрих Вильгельм I играет роль защитника Швеции. К счастью и для России, и для Пруссии, интересы обеих держав были тесно связаны, и такого рода нерасположение могло быть лишь временным[779]. Петр, в сущности, не имел ни малейшего основания опасаться враждебных действий Пруссии.
Тем не менее можно было считать вероятным разрыв между Россией и Англией. Царь и некоторые лица, окружавшие его, находились в сношениях с партией претендента на английский престол Якова III. Так, например, в Англии узнали, что Петр во время пребывания в Париже несколько раз виделся с лордом Маром, принадлежавшим к этой партии, и что там происходили переговоры о заключении тесного союза между Россией, Швецией и Яковом III. Такие случаи повторялись. Лейб-медик царя Эрскин (Areskin) состоял в тесной связи с якобитами[780].
Нельзя удивляться тому, что король Георг относился с недоверием к России, что министр Стенгоп не раз жаловался русскому послу в Лондоне на ласковый прием, оказанный приверженцам претендента в России, и что многие современники считали возможным разрыв между Англией и Россией.
К тому же в последний период Северной войны английский флот не
