– А тебя кто-нибудь спрашивал, тупая скотина?
Оторвавшись от монитора. Бич потер уставшие от напряжения глаза.
– Очень жаль, – сказал он. – Митч был чертовски хороший парень.
– Послушай, – продолжил Куртис. – Мы все-таки надеемся выбраться отсюда. У нас есть план.
– Еще один?
– Мы хотим попытаться выйти через хоры на крышу.
– Вот как. Чья же это идея?
– Ричардсона. Давай надевай ботинки и пошли. Если ты не ошибся с этой бомбой, заложенной компьютером, у нас остается всего несколько часов.
На какое-то время на экране снова возникло изображение песочных часов.
– У вас осталось менее десяти часов, чтобы выиграть или покинуть здание до атомного взрыва, – подтвердил Измаил.
– Без меня, – ответил Бич. – Я останусь здесь. Может, мне удастся выиграть дополнительное время для всех нас. А еще я боюсь высоты.
– Пошли, Бич. Ты ведь сам говорил, что нельзя бездействовать.
Измаил объявил, что черная ладья берет у Бича ферзя и ставит шах белому королю.
– Ты что, спятил? Только что потерял ферзя, да еще с шахом, – в сердцах воскликнул Куртис.
Пожав плечами. Бич снова обернулся лицом к экрану.
– И тем не менее моя позиция не так уж и плоха. Намного лучше, чем можно судить по последнему ходу черных. Как вам угодно, но я собираюсь доиграть эту партию.
– Компьютер просто издевается над тобой, – настаивал Куртис. – Он намеренно создает иллюзию, что у тебя есть шансы, а сам уверенно ведет дело к развязке.
– Может быть.
– Даже если свершится чудо и тебе удастся побить его, ты что, думаешь, Измаил откажется от своих планов взорвать здание?
– Я верю его слову.
– Но для этого нет абсолютно никаких оснований. Ты сам утверждал, что ошибочно наделять машину человеческими качествами. Как можно верить какому-то автомату. У меня это не укладывается в голове. Надо самим что-то предпринимать, а не полагаться на бездушную железяку.
Щелкнув «мышкой», Бич взял черную ладью королем.
– А я считаю по-другому.
– Прошу тебя, передумай и пошли с нами.
– Не могу.
Куртис еще раз огорченно взглянул на экран и пожал плечами:
– Ну что ж, тогда удачи тебе.
– Благодарю, вам она тоже не помешает.
Куртис немного задержался на пороге комнаты.
– Если бы ты только видел себя со стороны, – печально произнес он. – Сидишь тут как зачарованный, вверив свою судьбу компьютеру, словно какой-нибудь недоделанный студент. Реальность находится совсем в другом месте, дружок. На экране ее не разглядеть. Это выглядит так же уродливо, как... черт возьми, все самое дурное в этой свихнувшейся стране.
– Чтобы получить дополнительный шанс в игре, – встрял в разговор Измаил, – можете воспользоваться вашим револьвером.
– Постараюсь запомнить ваши слова, если удастся выбраться отсюда, – сказал Бич.
– Вот-вот, запомни.
* * *
После ухода Куртиса Бич снова целиком переключился на игру. Он был доволен, что остальные пленники решили попробовать выбраться из здания через крышу. Тем временем события на доске развивались намного удачнее, чем можно было рассчитывать. Перед ним и в самом деле замаячил шанс победить Измаила: сейчас уже не было необходимости объяснять всем, что ставкой в игре был единственный счастливый билет на выход из Решетки.
И он. Боб Бич, рассчитывал его вытянуть.
– Слон бьет ладью.
* * *
Сидевшему на балконе Марти Бирнбауму становилось все хуже. Никто ему не сочувствовал, и это только ухудшало и без того тяжелое состояние. Рэй Ричардсон буквально осыпал его, своего главного партнера, саркастическими и оскорбительными замечаниями. Теперь и Джоан, и Элен принялись язвить по его адресу. Марти уже достаточно притерпелся к едкой лексике Ричардсона. Но выслушивать упреки сразу от двух женщин было уже выше его сил. Наконец, решив, что с него хватит, он поднялся и сказал, что ему надо отлить.
Ричардсон мотнул головой:
– Можешь не спешить возвращаться. Терпеть не могу пьяниц.
– Я не пьяница, – объявил, оскорбившись, Бирнбаум. – Просто слегка отравился. Я-то завтра протрезвею, а вот ты навсегда останешься полным дерьмом.
Испытав удовлетворение от сказанного, он развернулся на каблуках и двинулся по коридору, не обращая внимания на издевательский смех Ричардсона.
– Завтра скорее всего ты будешь уже мертв. Но все-таки, если случайно выживешь и протрезвеешь, считай, что уволен, алкаш вонючий. Мне давно пора было это сделать.
Бирнбаум спрашивал себя, почему он так безропотно сносил оскорбления людей, подобных Ричардсону. Кожа у него была толстая, как у носорога. Сейчас ему жутко захотелось заставить Ричардсона пожалеть о своих словах. Да, именно так. Он должен показать им всем, что не только Митч подходит на роль героя. Он один поднимется на хоры, а оттуда на крышу. Здорово же они удивятся, встретив его наверху. И уж не позволят себе больше смеяться над ним. Кроме того, ему надо было подышать свежим воздухом – голова была словно набита ватой. Как это похоже на Ричардсона – обвинять кого угодно в собственных промахах, только не себя. Зная его деспотический характер, люди подчас опасались сказать ему правду, когда не успевали закончить работу к сроку или что-то у них не получалось. Сам Ричардсон стал жертвой собственной ницшеанской сверхволи, которая подавляла окружавших его людей.
Бирнбаум вошел в аппаратную и заглянул в открытую шахту стояка. Подъем выглядел не слишком крутым – каких-то четыре этажа до верхней галереи, а дальше по аварийной лестнице до эстакады. Из шахты дул прохладный ветерок, и Бирнбаум глубоко вдохнул свежий воздух. Голова слегка прочистилась, и он сразу почувствовал себя получше.
Элен, Джоан, Дженни, Ричардсон и Куртис двинулись вперед по коридору.
– Бич не хочет с нами идти, – объяснил Куртис. – Он собирается доиграть партию.
– Сумасшедший, – бросил на ходу Ричардсон.
– А где Марти?
– Этот тоже свихнулся.
– Может, нам его подождать? – предложила Дженни.
– Зачем? Этот идиот прекрасно знает, куда Мы собираемся. Думаю, даже он способен самостоятельно подняться по этой лестнице.
– Похоже, у вас для каждого припасено теплое словечко, не так ли? – заметил Куртис, горько усмехнувшись. Но улыбка тут же исчезла с его лица, как только они остановились у входа в аппаратную. Словно собака-ищейка, наклонившись к двери, полицейский подозрительно принюхался к доносившемуся оттуда запаху. Немного помедлив перед тем, как открыть входную дверь, он спросил:
– Чувствуете запах? Похоже, что-то горит.
– Пахнет копчеными сардинами, – ответила Джоан.
Куртис резким движением распахнул дверь. Тело Марти Бирнбаума лежало наполовину в шахте, наполовину в помещении. Его рука еще сжимала металлическую скобу монтажной лестницы, которая была под напряжением, а от ботинок шел густой сигарный дым. Подошвы дорогих туфель были подбиты металлическими гвоздиками и уже почти истлели. По положению тела и застывшему удивленному взгляду на почерневшем лице всем сразу стало ясно, что Бирнбаум мертв. Никто даже не вскрикнул. Они уже устали поражаться происходящему.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
