взглядами, и Буш присвистнул. Он понял хотя бы жест и первое слово. На Кабрере, прежде необитаемом островке, был сейчас испанский лагерь для военнопленных.
Второй из спасенных, темноглазый, заговорил быстро и хрипло:
— Вы ведь не отправите нас назад, мсье? Лучше мы будем в плену у вас. Мы не…
От усталости и волнения он сбился на невнятное бормотание.
Буш, как всегда наблюдательный, удивленно повернулся к Хорнблауэру.
— Я понимаю, что они хотят пить. Но они не могли так исхудать по пути от Кабреры. Тут даже если без ветра, а только грести, от силы дня два.
— Когда вы отплыли с Кабреры? — спросил Хорнблауэр.
— Вчера.
Хорнблауэр перевел Бушу.
— Этому загару несколько месяцев, — сказал Буш. — Они не первую неделю ходят без штанов. Веселенькие дела творятся там на Кабрере.
— Скажите мне, — обратился Хорнблауэр к спасенным, — как вы стали… такими?
Рассказ получился долгим, тем более что французы прерывались на еду и питье, а Хорнблауэр время от времени переводил Бушу самые впечатляющие куски.
Пленных было двадцать тысяч — бо́льшую часть составляла армия, взятая в окружение при Байлене[36], но к ним прибавились и другие, захваченные в бесчисленных мелких стычках. На материке они доставляли испанцам уйму хлопот непрекращающимися попытками сбежать. Наконец все двадцать тысяч перевезли на Кабреру — каменистый остров милю длиной и две мили шириной. Пленных не охраняли — британское господство на море исключало появление у Балеар французских судов, а лодки строить там было не из чего.
Уже два года двадцать тысяч пленных жили на острове, укрываясь от летнего зноя и зимних штормов в норах, которые копали своими руками.
— Там всего два колодца, — сказал голубоглазый. — Иногда они пересыхают. Но дожди идут часто.
Математический ум Хорнблауэра попытался решить задачу о том, как напоить двадцать тысяч человек из двух колодцев, даже если те не пересыхают. Получалось, что каждый пленный пил от силы раз в сутки.
Конечно, дров на острове нет. Два года никто из двадцати тысяч не видел огня, а вся их одежда сносилась и истлела.
Провизию, которую иногда завозят испанцы, едят сырой.
— Еды все время не хватает, мсье, — продолжал француз, и Хорнблауэр, знавший испанские порядки, легко в это поверил. — А иногда ее не завозят вовсе. Если ветер восточный. Когда ветер с востока, мы голодаем.
Буш заглянул в карту и лоции.
— Все верно, сэр, — сказал он. — Место для высадки одно, на восточном берегу, и когда дует ост, туда не подойти. Еще тут сказано про два колодца и отсутствие дров.
— Еду должны завозить дважды в неделю, мсье, — продолжал француз. — Но иногда ее не выгружают на берег по три недели кряду.
— Три недели!
— Да, мсье.
— Но… но…
— Те из нас, кто поумнее, прячут часть еды в камнях, как раз на такие случаи. Разумеется, эти запасы приходится оборонять. А прочие… у них еды всегда хватает. Определенного рода. Нас уже не двадцать тысяч, мсье.
Хорнблауэр глянул через окно каюты на смутную полоску островов, где и сегодня, в просвещенном девятнадцатом веке, процветает каннибализм.
— Господи Боже милостивый! — проговорил Буш.
— Ко вчерашнему дню, когда мы сбежали, еды не было уже неделю, мсье. Однако восточный ветер приносит не только голод, но и плавник. Мы с Марселем нашли эти два бревна. Многие хотели бы сбежать, но мы были сильнее. Сильнее большинства на острове.
Француз почти самодовольно глянул на свои иссохшие руки.
— Да, — подхватил Марсель. — Даже если бы ваш корабль нас не подобрал, мы бы добрались до Испании. Ведь наш император уже захватил ее всю?
— Нет, — коротко ответил Хорнблауэр. Он не готов был объяснять в подробностях, что сейчас творится на охваченном войной полуострове, поэтому сказал только: — Испанцы по-прежнему удерживают Валенсию, так что с берега вас бы отправили обратно на Кабреру.
Французы переглянулись. Они уже готовы были заговорить, когда Хорнблауэр резко их оборвал.
— Попытайтесь уснуть, — сказал он и вышел из каюты.
Свежий воздух отчасти помог прогнать отвратительные картины, которые вызвал в воображении рассказ французов. Хорнблауэр ненавидел человеческие страдания. Он ходил по шканцам, терзаемый мыслями о голодающих французах на Кабрере.
Левантиец, как зовут в этих краях сильный восточный ветер, обещал дуть еще по меньшей мере неделю — если Хорнблауэр не ошибся, оценивая приметы. А он полагал, что не ошибся.
Не его дело думать, что творится с французами в испанском плену. Кабрера лежит в стороне от курса «Сатерленда». Казенные припасы на борту предназначены исключительно для его собственного корабля. И если он попытается хоть как-то помочь несчастным, то должен будет выдержать очень долгое и очень неприятное объяснение с адмиралом.
Любой разумный человек пожал бы плечами и постарался бы забыть весь этот омерзительный кошмар, забыть, что на Кабрере французы пожирают трупы товарищей.
И все же, если сейчас развернуть «Сатерленд» в самый крутой бейдевинд, они как раз подойдут к острову, а если еще промедлить, придется долго возвращаться галсами. Хорнблауэр прошел на другую сторону шканцев и отдал приказ, так глянув при этом на своих лейтенантов, что те не посмели ничего спросить.
Затем он вновь заходил по шканцам — взад и вперед, взад и вперед — продумывая, как выгрузить припасы через полосу высокого прибоя.
Его математический ум работал в полную силу, оперируя целым рядом баллистических формул. Артиллерийская наука пребывала в младенчестве: лишь за несколько лет до того начальство вулвичского арсенала начало серию опытов с целью численно описать поведение пушки.
Однако и в этих опытах главное внимание уделялось большим корабельным пушкам, а не шлюпочным шестифунтовкам, о которых думал Хорнблауэр. Кроме того, то применение шестифунтовке, которое он измыслил, не приходило в голову вулвичскому начальству, да и, насколько он знал, никому другому.
Еще никто не пробовал с помощью пушки натянуть веревочный мост. Если этот план не сработает, придется выдумывать другой, однако попробовать все же стоит.
Хорнблауэр на время прервал череду раздумий и отдал озадаченным подчиненным несколько распоряжений. Кузнецу он велел сковать железный стержень с проушиной на конце, а затем обмотать его веревками и паклей по размеру пушечного жерла.
Боцманматы должны были найти сто морских саженей самого тонкого пенькового линя, какой есть на судне, растянуть каждый его дюйм кофель-нагелями для большей эластичности и безупречно ровной бухтой уложить линь в деревянное пожарное ведро.
Купору и его подручным велено было вскрыть бочки с солониной и, вынув половину содержимого, надежно закупорить их обратно.
Боцманматы получили указания взять необходимое число матросов и связать подготовленные бочки в длинную цепь, наподобие бус, где каждая бусина — бочка с
