ни на шаг, — сказал Миллнер. — Пожалуй, следует поговорить с грязнокровкой.
Речь Миллнера имела тенденцию меняться, когда он был раздражён и говорил о магглорожденных.
Фаули считал, что Миллнер ничего такого своими словами не подразумевал; просто он был из старшего поколения, а старые предрассудки умирают с трудом. Он, по крайней мере, пытался быть вежливым, что уже было больше, чем делали некоторые из сотрудников департамента.
Они вызвали Тейлор Эберт встретиться с ними в классе, расположенном настолько далеко от помещений, где проходили занятия, насколько это было возможно. Они выбрали комнату в подземелье, без окон, и убрали всё из помещения, кроме трёх стульев.
Затем они поместили её в комнату и дали ей там помариноваться некоторое время. Продолжительность концентрации внимания у большинства детей её возраста была как у мошек, и даже взрослые начинали терять спокойствие и собранность, если их оставляли одних на достаточно долгое время. Одного только чувства изоляции зачастую было достаточно, чтобы подозреваемые начинали говорить.
Когда они вошли в комнату, первое, что заметил Фаули, так это то, насколько маленькой была Эберт. Она была меньше Паркинсон, которая и без того была маленькой. Было трудно поверить в то, что такая маленькая и выглядящая безвредной девочка могла убить тролля. В её виде не было ничего особенного, отличающего Эберт от сотни других первогодок, которых авроры видели в коридорах.
Тем не менее, когда она подняла взгляд и посмотрела на них, Фаули вздрогнул.
Все остальные ученики, с которыми они говорили, немного нервничали, некоторые больше других. Им приходилось вытягивать из учеников ответы, чтобы заставить их заговорить, превзойти их страх того, что же именно представляли авроры. Обычные свидетели даже не заставляли себя ждать.
Эберт вообще не выглядела нервничающей. Она даже не выглядела скучающей. Хотя было что-то неестественное и сбивающее с толку в том, как она сидела: шея, повёрнутая под ненормальным углом, руки и ноги, раскинутые, как у богомола.
Она, наоборот, выглядела так, словно проводила собеседование с кем-то, желающим получить работу, словно именно им предстояло подвергнуться допросу. Такого рода самоуверенность была неестественной для такого маленького ребёнка; Фаули доводилось допрашивать Пожирателей Смерти, которые нервничали сильнее.
— Здрасте, — сказала Эберт.
Она откинулась на спинку стула, прислонившись к одному из столов; Фаули потребовалось мгновение, чтобы осознать, что рука её покоилась на палочке.
— Вам это не потребуется, — грозно сказал Миллнер.
— Некоторые Пожиратели Смерти хотят меня убить, — ответила Эберт. — А авроры — скомпрометированы. Так что я сама буду решать, потребуется мне палочка или нет.
Фаули бросил взгляд на Миллнера, который пожал плечами. Фаули подозревал, что Миллнер не видел в девочке угрозы, потому что как может быть угрозой для двух подготовленных авроров ведьма первого года обучения, особенно магглорожденная, о которых ходят слухи, что они в любом случае не так уж и хороши в магии.
Тот факт, что им не разрешали колдовать летом, тогда как чистокровным и полукровкам можно было, вероятно внёс свой вклад в такое восприятие, но Фаули вряд ли добился бы успеха в споре с Миллнером по этому вопросу.
Если это давало девочке достаточное ощущение безопасности, чтобы говорить, всё было в порядке. В конце концов, сам Дамблдор заверил их, что она нападает только на тех, кто напал на неё.
— Что ты знаешь об аврорах? — спросил Фаули.
— Разве это не очевидно? — спросила она в ответ. — Авроры пропадают, потому что кто-то знает, где они будут находиться. Кто ещё мог бы знать такое, за исключением кого-то из ведомства?
Фаули нахмурился. Вышестоящие только недавно пришли к такому заключению, и они предпринимали шаги, пытаясь решить данный вопрос. Он не знал, что это за шаги, вероятно из-за того, что вышестоящие не знали наверняка, что он не Пожиратель Смерти.
— Кто-то сказал тебе об этом?
Она пренебрежительно покачала головой:
— Я читала газеты; я умею читать между строк. Любой, у кого есть хотя бы две работающие извилины, пришел бы к тому же самому заключению.
Фаули поморщился; подобные слова из уст грязнокровки не понравятся Миллнеру.
— Янки в Хогвартсе — это необычно, — осторожно сказал Фаули.
Было важно установить контакт с преступником, так повышались шансы на то, что он оступится и изобличит сам себя. Тем не менее, он никогда по-настоящему не понимал девочек-подростков, а девочек предподросткового возраста — и подавно.
— Так мы это собрались обсудить? — абсолютно спокойно спросила девочка. — Как сирота без семьи в конечном итоге оказалась в британской школе вместо американской? Я не знала, что это преступление.
— Так что, есть преступление, в котором ты принимала участие? — спросил Миллнер.
Фаули едва удержался, чтобы не скривиться. Несомненно, девочка достаточно вымотала Миллнеру душу, чтобы он решил пропустить всю фазу знакомства целиком, и перейти сразу к делу.
Миллнер быстро шагнул вперед, нависая над Эберт:
— Мы знаем, что ты убила Аргуса Филча. Я просто хочу понять, зачем.
Он использовал свой голос для устрашения, глубокий и сердитый. Миллнер был крупным мужчиной, что не должно было иметь значения в волшебном мире, но всё ещё пробуждало своего рода первобытные страхи в обычном волшебнике.
Эберт выглядела так, словно он спросил её о погоде.
— Я не убивала его, — спокойно ответила она. — И если он действительно мёртв, я не знаю, кто это сделал.
— Ты лжёшь! — заорал Миллнер.
— Потому что я грязнокровка? — спросила Эберт. — Я слышала о том, как работает волшебная система правосудия. Так что, если бы я была богатой чистокровкой, с папочкой-толстосумом, мы бы вообще сейчас разговаривали?
Лицо Миллнера побагровело, и выглядел он так, словно хотел дать девчонке пощёчину.
— Знай свое место, девчонка! У нас есть доказательства, что ты это сделала… ты думаешь, что домовые эльфы не наблюдают постоянно? Картины! Это Хогвартс… у стен есть уши!
— Может быть, это был лишь несчастный случай, — мягко сказал Фаули. — Даже самооборона. Старый мужчина, такой, как Филч, юная девочка вроде тебя… но мы не узнаем, пока не услышим твою часть истории.
— В какую из ночей, по вашему мнению, он исчез? — спросила Эберт.
— Четверг, — рявкнул Миллнер.
