ее, из озорства легонько пощекотав недавно отпущенными щегольскими усиками. Поднимая голову, Ивашников неожиданно для себя поймал оценивающенастороженный взгляд девушки, тут же сменившийся делано-приветливой улыбкой.
— Иван, — обратилась она к нему, — я веду занятия в школе для детей правительственных чиновников, и сейчас мы знакомимся с географией соседних стран. Ты хорошо уже владеешь корейским языком, и я подумала, что сумеешь рассказать о России. Найди, пожалуйста, время в ближайшие дни и приходи в дом моего дядюшки.
— Давай обсудим этот вопрос у меня, — предложил Ивашников, — за чашкой чая. Я ведь не знаю, что именно должен говорить.
Девушка отклонила предложение.
— Расскажи, что найдешь нужным. Детям будет интересно все.
Ивашников проводил ее до угла улицы, они поболтали о всяких пустяках, а дальше Ким Джин-Хо просила ее не провожать.
— Жду, — напомнила она.
***
Через два дня Ивашников отправился на урок. Он изрядно волновался, но урок, по оценке Ким Джин-Хо прошел успешно. Ивашников вкратце рассказал об истории России и немного о самом близком к Корее городе Владивостоке. Он старался, конечно же, преподнести товар лицом, был красноречив и убедителен, дети слушали с интересом, да и Ким Джин-Хо заслушалась.
После урока, отпустив детей, Ким Джин-Хо пригласила его к себе. В маленькой, по-девичьи чистой и нарядно убранной на европейский лад комнате она угостила его пирожками с начинкой из лепестков хризантем и фруктами.
— Скажи, Иван, — по-детски бесхитростно перешла она к главной причине приглашения Ивашникова, — что за большой сановник приехал недавно из Петербурга?
— Коммерческий советник министерства финансов Алексеев приехал помочь императору Коан-му разобраться в финансах вашей империи и взыскать деньги на выплату долга Японии и Китаю.
— И только?
Ну конечно, это уже всем известно.
— Тогда почему император уволил так много министров?
— Императору виднее…
— Но очевидно, что это связано с приездом господина Алексеева.
— Всё может быть, — пожал плечами Ивашников, — мне это неведомо. Я лишь офицер в маленьком звании.
— Иван, — после недолгого колебания с явным волнением жалобно сказала девушка, — помнишь, год назад ты просил узнать, сколько поступает в казну денег от таможенных сборов? Я тогда принесла тебе ту толстую книгу с записями. Потом я сильно мучилась, что ты считаешь моего отца вором.
Прапорщик отвел глаза и беспомощно развел руками.
— К такому же выводу пришло и твое начальство. Господин Алексеев узнает о таможенных сборах и выгонит моего отца. Но вот недавно, совершенно случайно, я оказалась свидетельницей тяжелого объяснения между моим отцом и мистером Броуном. — И она нерешительно замолчала.
Ивашников насторожился:
— Продолжай, девочка…
— Я ездила домой. Утром мы с отцом разговаривали у него в кабинете, когда слуга доложил, что прибыл мистер Броун. Я вышла в соседнюю комнату и начала помогать маме по дому. Я слышала, как мистер Броун громко кричал на отца, а потом вышел багровый от гнева. Отец шел за ним и повторял, что японцы, пользуясь победой над китайцами, хозяйничают в стране и заставляют его не облагать таможенными и ластовыми сборами их суда. Мистер Броун остановился, обернулся и сказал, что к русским попали отчеты о таможенных сборах, и они нашли их сильно заниженными, а недавно прибывший господин Алексеев сообщил об этом королю! Но сообщил в такой форме, что вся вина ложится на мистера Броуна. Королю пришлось издать указ о лишении мистера Броуна должности главного комиссара корейских таможен и советника министерства финансов, и о назначении на эти важнейшие посты русского — господина Алексеева!
«Ясно, — подумал Ивашников, — вот чем объясняется неожиданное падение Броуна и возвышение Алексеева».
— Иван, — умоляюще произнесла Ким Джин-Хо, — попроси господина Алексеева не прогонять моего отца. Ведь я знаю, что тебя в русской миссии слушаются все, — бесхитростно польстила она.
— Я всего лишь маленький офицер, — опять признался Ивашников.
— Но сделай что сможешь, — настаивала Ким Джин-Хо. Потом она опять угощала его пирожками, соком, фруктами.
— Говорят, ты выдвигаешься чуть ли не в руководство партии Тоннип Хёпхве, — заметил Ивашников. — Я рад твоему успеху.
— Кто говорит? Ен Пан-са? — гневно раздула ноздри девушка. — Да, я знаю об этой партии, но ничего общего с ней не имею, занимаюсь лишь созданием корейских школ и образованием детишек.
Уже темнело, и Ивашникову нужно было спешить в миссию, сегодня он заступал караульным начальником.
***
Следующим днем прапорщика вызвали к полковнику Путяте. В небольшом домике за зданием миссии уже находились поручик Минаев, господин Алексеев, полковник Путята и недавно переведенный из Японии министром-резидентом в Корею господин Шпейер; прежний посланник Вебер был назначен посланником в Мексику. Войдя, прапорщик Ивашников доложил о прибытии, и ему предложили сесть.
— Расскажите нам, прапорщик, о вчерашнем разговоре с девушкой, — велел полковник Путята.
Ивашников понял, что поручик Минаев уже передал им содержание разговора, и от него ждут лишь личных впечатлений. Пересказав как можно подробнее беседу с Ким Джин-Хо, Ивашников ожидал услышать, что он может быть свободен, но полковник Путята не спешил отпускать.
— Вы показались мне наблюдательным и думающим молодым человеком. Постарайтесь припомнить свои ощущения в ходе беседы, не касаясь, естественно, свойственных вашему возрасту, — грубовато пошутил он.
Ивашников покраснел, смутился, но собрался и осторожно ответил:
— У меня постоянно возникало ощущение некоторой двойственности в словах и манере поведения Ким Джин-Хо. С одной стороны, она была искренна в заботе об отце и его репутации, с другой стороны, она явно многое недоговаривала, за ее словами присутствовал некоторый подтекст. Знаете, таежники рассказывают, что, охотясь на тигра, они попадали в ситуацию, когда зверь уходил, делал круг и сам охотился на преследователя. Я еще подумал, что становлюсь мнительным, ожидать такого от юной девушки нелепо.
Недолгое молчание, когда слушатели обдумывали слова Ивашникова, прервал господин Алексеев.
— Хорошо, давайте пока не брать во внимание рассказ прапорщика об охоте тигров на человека и обсудим финансовое положение Кореи. Отчетность запущена, разобраться в ней крайне трудно, хотя мистер Броун и проделал определенную положительную работу. Наиболее запущена, сознательно, надо сказать, доходная часть бюджета. Крупные поступления следует ожидать от таможенных сборов и от горнорудной промышленности, таковая в зачаточном состоянии имеется. Но таможенные сборы от капитанов судов поступают в японские банки, за неимением здесь других, и проверить правильность их уплаты практически невозможно. Служащие таможен подкуплены, либо боятся японцев, и записывают количество и стоимость груза, и размер таможенных сборов по их указаниям. Заменить этих людей здесь попросту некем. Далее, рудники находятся в ведении министерства двора, в кассу которого постоянно запускает руку новоиспеченный император, так что трудно установить точную сумму доходов от горнорудной промышленности. Кроме того, семнадцать тысяч чиновников — непосильное бремя для пустой казны
