Разумеется, в конце концов королева вынуждена была подчиниться установленному порядку и назначить новым главой кабинета ненавистного ей Гладстона, но сделала это так неохотно и с таким выражением лица, что тот долго нервничал и уехал из дворца с кислой миной. «Я вынуждена была поручить формирование нового правительства этому старому безумцу, как называет его Луи, — сообщала королева своей старшей дочери. — Но при этом поставила условие, чтобы бездельник лорд Грэнвилл ни в коем случае не занял пост министра иностранных дел (новым министром был назначен граф Роузбери). К тому же я потребовала, чтобы новое правительство не смело менять внешнюю политику страны. Но все равно это ужасно и невыносимо... Это страшная неудача потерять такого человека, как лорд Солсбери, который является самым умным, самым покладистым и самым свободным от всяческих предрассудков государственным деятелем из всех, которых я когда-либо встречала».
В течение всех нескольких месяцев третьей администрации премьер-министра Гладстона в 1886 г. королева постоянно обращалась за консультациями к лорду Солсбери, пытаясь выработать наиболее надежный подход к противодействию политике Гладстона. Так, например, она делала все возможное, чтобы провалить политику гомруля в отношении Ирландии и решительно отвергала все напоминания о том, что конституционной обязанностью королевы является всемерная поддержка законно избранного правительства. В июне 1886 г. законопроект Гладстона о введении гомруля для Ирландии потерпел поражение. Королева ликовала. Она всегда считала, что любые попытки введения самоуправления будут «пагубными для самой Ирландии и трагическими для Англии, поскольку будут способствовать усилению сепаратизма и грозить развалом всей страны».
Королева с нескрываемой радостью приняла отставку Гладстона и радостно приветствовала возвращение лорда Солсбери. Он казался ей более сговорчивым, тонко понимающим хитросплетения британской политики и к тому же не тревожащим королеву по пустяковым делам. Он весьма уважительно относился к почтенному возрасту королевы и поэтому никогда не пытался диктовать ей свои условия или оказывать на нее хоть какое-то давление. Многие гости лорда Солсбери, которые находились в его доме на Французской Ривьере, неоднократно отмечали, что королева души в нем не чает и приезжает к нему даже без приглашения. «Действительно, — писал один из гостей лорда Солсбери, — я не видел более близких людей, которые так легко находят общий язык и никогда не вступают в конфликт друг с другом. Аристократические манеры и взаимное уважение делают их прекрасными друзьями, за которыми просто приятно наблюдать».
«Не могу не чувствовать огромного облегчения, — записала королева в дневнике после провала в парламенте законопроекта о гомруле для Ирландии, — и думаю, что это лучшее решение для нашей страны». Теперь ей не придется снова иметь дело с мистером Гладстоном. Ему исполнилось семьдесят три года, и при его слабом здоровье он вряд ли сможет снова претендовать на кресло премьер-министра. И действительно, на состоявшихся вскоре после роспуска парламента выборах сторонники Гладстона получили 276 депутатских мандатов, а Солсбери — 394. «Результаты выборов, — говорил Гладстону один из его собеседников, — просто не укладываются в голове. Ход событий мог определить только Всевышний». «О да, — грустно заметил Гладстон, — и если вы немного подождете, то Он спустится к нам на чай через пять минут». Но даже на сей раз королева не захотела встречаться с «невыносимым» стариком, уповая лишь на то, что это его последний шаг на политической сцене. Однако она ошиблась. Гладстон еще вернется к власти в 1892 г., когда либералы вновь одержат победу над консерваторами. Правда, тогда победа будет достигнута огромными усилиями и с небольшим перевесом голосов. Комментируя это событие, королева подчеркнула: «Это очень серьезное испытание, и мне кажется, что в нашей судьбоносной конституции есть один, но очень серьезный дефект, позволяющий без каких бы то ни было серьезных причин устранить великолепное правительство Солсбери. И все это из-за какого-то ничтожного количества голосов.
Королева не скрывала своего сожаления по поводу отставки кабинета Солсбери и еще больше недовольства проявляла из-за того обстоятельства, что вынуждена помимо своей воли вновь вручить власть над страной и всей империей «в дрожащие руки старого, упрямого и своенравного старика в возрасте восьмидесяти двух с половиной лет». Ей показалось, что когда он впервые пришел к ней на аудиенцию, то был таким же старым и немощным, что и сейчас. Он медленно передвигался, опираясь на трость, плохо слышал, имел потухший взгляд, серый цвет лица и хриплый голос. Во время аудиенции он забыл поцеловать королеве руку, а потом вспомнил об этом перед обедом и попытался исправить оплошность, на что королева холодно заметила: «Это надо было сделать раньше».
Забывчивость и немощь Гладстона вселяли надежду, что теперь с ним легче будет иметь дело и это позволит королеве отказаться от назначения в его кабинет тех людей, которых она не хотела бы видеть в составе правительства, причем вне зависимости от того, что говорит об этом «судьбоносная конституция» страны. Так, например, она резко протестовала против назначения на пост министра Генри Лабушера, радикально настроенного депутата от Нортхэмптона, который не устраивал ее по двум причинам. Моральная причина заключалась в том, что он жил со своей женой-актрисой задолго до свадьбы, а политическая — его постоянные нападки на институт монархии, которые предпринимались в его еженедельном журнале под амбициозным названием «Правда».
В связи с этим Лабушер жаловался Генри Понсонби, что действия королевы являются антиконституционными и что она не имеет никакого права отказывать ему в назначении на пост министра. Но на королеву эти слова не произвели должного впечатления. Она упрямо стояла на своем и не позволила провести этого человека в состав правительства. Гладстон уступил давлению королевы и с подчеркнутым уважением к прерогативам трона исключил Лабушера из списка кандидатов, даже не упомянув при этом вето королевы. Когда все те люди, назначение которых не получило поддержки королевы, предстали перед ней, она назвала их «пестрой командой». В особенности это касалось сэра Уильяма Харкорта, министра финансов, который своими формами напоминал огромного слона. Она изучающе наблюдала за ними, а потом, когда они не встали на ноги после приведения к присяге, а поползли к ней на коленях, чтобы приложиться к руке, пришла к выводу, что все они выглядят просто абсурдно и даже неуместно, причем не только в кабинете министров, но даже при дворе. Что же до Гладстона, то он вел себя по-прежнему самоуверенно и напоминал королеве «полоумного» и придурковатого старика, который вообще занимается не своим делом. Это был самый настоящий «фарс», и королева терялась в догадках, как ей предстоит вести государственные дела С командой, во главе которой стоял «старый фанатичный обманщик». Той зимой в Балморале королева с трудом сдержала себя, чтобы не рассмеяться, когда прекрасным воскресным днем этот человек с тяжелым шотландским акцентом молился за то, чтобы Господь ниспослал свою мудрость на королевское правительство, в которой «оно так нуждается».
А когда Гладстон явился на свадьбу принца Георга, сына принца Уэльского, с принцессой Мэй Тэкской, королева даже не пожала ему руки, ограничившись едва заметным ковком головы. Однако Гладстон как ни в чем не бывало подошел к ней и уселся под ее тентом. Королева была вне себя от такой наглости. «Неужели он думает, — возмущенно заметила она кузену, — что это общественная палатка?»[58].
* * *
Гладстон отчаянно сопротивлялся старости и продержался у власти восемь месяцев, когда в конце февраля 1894 г., потеряв зрение и слух, был вынужден смириться и подать в отставку. Повод для этого оказался весьма болезненным как для него самого, так и для королевы. Она не могла заставить себя выразить премьер-министру приличествующие случаю слова благодарности за многолетнюю службу и даже в коротком и формальном письме, которое направила ему уже после отставки, не сочла нужным отметить его заслуги перед страной и народом. Правда, она предложила ему рыцарский титул, но сделала это только потому, что была уверена в отказе:
А к миссис Гладстон она отнеслась более дружелюбно и даже предложила ей за день до официальной отставки остаться в Виндзорском дворце вместе с супругом. На следующее утро после завтрака Кэтрин Гладстон со слезами на глазах уверяла королеву, что ее муж всегда уважал ее и был предан королевской короне. «Она повторила это дважды, — записала королева в дневнике, — и попросила моего позволения сообщить мужу, что я поверила ей. Я сказала, что это действительно так, хотя в некоторых случаях его поступки говорили об обратном. Кэтрин вспомнила прошлые дни и то, как давно он знает меня и принца Альберта. А когда она прощалась со мной, я без сожаления расцеловала ее».
