оставить фронт и с наступлением темноты отходить в Екатеринодар и дальше за Кубань. Стемнело. Сотня свернулась и пошла считать версту за верстой в сторону Екатеринодара. Ни остановок, ни привалов – вперед и вперед.
Вот и наша столица. Кое-где мелькают огоньки. Молчит город. Впереди лишь слышен стук колес и приглушенный шум. Подходим к железнодорожному мосту. Сотня сразу попадает между повозок и движется в один конь, с трудом пробиваясь вперед. Только и слышно: «Не отставать! Куда прешь? Не видишь – отряд проходит!» Конец моста. Сотня сразу сворачивает влево и, немного пройдя, собралась и остановилась. Здесь же рядом – разъезд Кубань, забитый вагонами. Ну как же не заглянуть в вагоны – все равно останется большевикам! Маленькая насыпь впереди – и наша братия около вагонов. Сахар, белье, шинели и прочее добро. Взял я себе две пары белья, несколько фунтов сахару и еще что-то, а главное – попалась винтовка кавалерийского образца.
Команда «По коням!» – и тронулись в аул Тахтамукай. По дороге – привал. Начинался рассвет. Приближалось утро. Многие из нас при дороге прилегли, и я тоже. Уснул и очнулся, когда солнце уже поднялось. Оглянулся кругом – ни души. Сотня ушла. Мой конь стянул повод с руки и тоже ушел вместе с сотней. Я сознавал, что сам виноват, но не мог понять, как же это могло случиться, что никто не обратил внимания на меня спящего. Посмотрел в сторону моста – все было пусто, только впереди к Тахтамукаю в нескольких верстах маячила группа. Запыхавшись, добежал я до группы, и на мое счастье, это была моя сотня на привале. Кто-то из моих соратников закричал:
– Ну что, сотник, заспал?
В тот момент давила меня злость на такой вопрос. Двинулись дальше. По пути все повернули головы направо, и нам представилась печальная картина: в стороне от дороги лежало около двадцати убитых и уже основательно раздетых. Кто же были эти неудачники? Одни говорили, что днем раньше ушла группа добровольцев с целью уйти в горы и попалась в руки большевикам, а другие тогда утверждали, что красные расстреляли черкесов. Сотня прошла и вскорости вошла в аул Тахтамукай. Не останавливаясь в ауле, мы вышли на дорогу на Шенджий, где предполагался сбор всех частей правительственного отряда. В этом ауле произошло переформирование всех отдельных отрядов в крупные единицы. Простояли мы в ауле несколько дней, и за эти дни пехоту соединили в стрелковый полк и батальон полковника Улагая, а конница была сведена в дивизион полковника Кузнецова из двух сотен. Одной из сотен командовал полковник Посполитаки, а другой, кажется, полковник Демяник. Моим взводным был подъесаул В. Чигрин[163].
За время пребывания в ауле Шенджий из сотни ушла группа человек 8–9 под командой есаула Терского войска с целью пробраться на Терек. Навряд ли удалось этим смельчакам повидать свой Терек. За это время уходили одиночки и из других отрядов. Да и трудно было рассчитывать на такое счастье – пройти незаметно у врага под носом! Позже почти что целый дивизион полковника Кузнецова оторвался от нас и погиб. Тогдашняя обстановка складывалась так, что нужно было крепко держаться друг за друга. Уходить одиночным порядком или группами было большим риском.
Через несколько дней весь отряд перешел в станицу Пензенскую. Теперь было ясно многим из нас, что атаман и его командование будут стараться прорваться в горы. Еще в ауле Шенджий ходили слухи, что на верхах нашего командования существуют какие-то нелады. Позже в дивизионе полковника Кузнецова среди нас кое-что начало прорываться наружу. Мы, младшие, были вдали от всех этих разговоров и слухов, но и среди нас падала вера в Покровского и в его штаб. Старшее офицерство в своей массе было против Покровского и не верило ему. Почти целую неделю мы крутились на одном месте от Шенджия до Пензенской.
Во время пребывания в станице Пензенской коннице было приказано построиться на площади и ожидать приезда Покровского. Прошло некоторое время, к коннице подъехал Покровский и начал говорить. Наша сотня стояла на правом фланге развернутого фронта, и слова Покровского доносились слабо. Из отдельных его фраз можно было заключить о существовании какого-то заговора. Наконец с громким криком произнес он несколько раз слово: «Расстреляю! Расстреляю!» – и уехал. Сотни разошлись по квартирам. О каком заговоре говорил Покровский, так и осталось для нас неизвестно.
Простояли мы в Пензенской 2–3 дня, и отряд выступил в направлении Кубани. Были получены сведения, что генерал Корнилов разбил красных и наступает на Екатеринодар. Покровский и его штаб тоже решили брать Екатеринодар, переправившись через Кубань в районе станицы Пашковской. От нашего дивизиона была выделена застава для охраны со стороны Тахтамукая, а весь дивизион остался в районе Шенджия.
Как это случилось, я точно не могу сказать. Наш взвод из охраны был опять при дивизионе. Врезалось мне тогда в память, что кругом была вода, и вдруг весь дивизион рванулся вперед и быстро исчез. Получалось впечатление, что конница бросилась в атаку. Позади остались разбросанные всадники нашего взвода со взводным подъесаулом Чигриным. Собрались мы, и оказалось, что от дивизиона полковника Кузнецова остался наш неполный взвод. Знал ли подъесаул Чигрин о плане Кузнецова?
Полковник Кузнецов и лучшая часть конницы правительственного отряда ушли. Только после 1-го Кубанского похода стало известно о жестокой участи ушедшего дивизиона. Кузнецов, Демяник и многие другие были захвачены и расстреляны, часть погибла на месте боя, а часть попала в Майкопскую тюрьму.
Что делал правительственный отряд у Пашковской, нам не было известно. После ухода Кузнецова остатки взвода присоединились к Покровскому в районе аула Гатлукай или Вочепший. Если не ошибаюсь, то все мы присоединились к сотне войскового старшины Золотаревского[164], которая была назначена в охрану правительства, атамана и казначейства. В этой сотне мы находились весь день 10 марта, когда юнкера вели бой с большевиками за переправу через Псекупс.
Бой начался утром и длился почти что целый день. Взять переправу и разбить противника не удалось, а потому к вечеру было приказано просмотреть обоз, сократить его до минимума и все лишнее бросить; часть орудий привести в негодность и тоже оставить. За короткое время пространство около обозов превратилось в кладбище брошенных повозок, чемоданов и других вещей.
С наступлением темноты было приказано в полной тишине выступить. Предполагалось ночью с 10-го на 11 марта незаметно пройти пространство между Калужской и Пензенской и открыть себе путь в горы. Сотня, по всей вероятности, была в арьергарде. По пути попался ручей или,
