— Даже ночью страшно, — сказал один из них, — ну, Москва!
— Ге! — ответил другой. — Их много, но они что бараны: их палками перебить можно. Забыл Клушино?
— Тогда они в поле были, а здесь у себя. Здесь они каждый угол знают.
— Подожди, подойдут еще наши.
— Если мы уцелеем, — мрачно возразил первый поляк.
Они проехали почти мимо Силантия с товарищем, спрятавшимися за углом. Силантий погрозил им вслед кулаком.
— Не уцелеете, псы смердящие. Уж такое мы слово знаем! — злобно сказал он и потащил товарища за руку. — Ну, идем, что ли!
Они быстро прошли крошечный проулок, перешли огромный пустырь и, остановившись у одинокого домика, крепко стукнули в ставню два раза. Сбоку открылась в ставне затворка.
— Кто там?
— Москвичи, люди добрые! — ответил Силантий.
— Ты, Мякинный? — окликнул голос. — Сейчас!
Через минуту загремели засовы, дверь со скрипом отворилась, и Силантий с товарищем вошел в большую просторную горницу. В углах ее стояли поставцы, в которых ярко горели просмоленные прутья. За столом сидело человек двенадцать, по обличью купцов и мещан. Увидев вошедших, они радостно приветствовали их.
— А, Силантий Мякинный, Рыжичек! Добрый вечер.
— Бог с вами! — ответил Силантий.
Низкорослый человек сбросил на пол узел, причем в нем зазвенело словно оружие.
Присутствующие встали с лавок и увидели несколько кинжалов, сабель, кунтушей, желтых сапог — словом, полных облачений нескольких польских жолнеров.
— Сколько же? — спросил высокий дородный купец с окладистой черной бородой.
— Три! — ответил названный Рыжиком. — И с прежними восемь. Этого я в кружале взял: упился лях проклятый, вышел, а я насел. — Он откинул алый жупан и поднял желтый, после чего сказал: — А этого пса со стражи снял, на валу стоял и заснул; этот тоже: слышу, кричат за рядами, а вчера под вечер я пошел — глядь, лях девку обнял, да и тащит. Ну, я его прикончил. А она нашего Петра Смородникова питомкой оказывается. Ну, вот и три!
— Да Митька сегодня двух доставил. Так и набирается! — сказал тот же дородный купец. — Теперь у нас уж три полсорока облачения. Ну а ты, Силантий?
— Я что? Встретил тут земляка, — мрачно ответил Силантий, — а у него тута двор с извозчиками на примете. Ну и обещал говорить им против ляхов.
— Ну и то слава Богу! А я скажу, что из Ярославля мне привезли тридцать мечей и сорок пищалей! — сказал молодой мещанин.
— Будет им потеха! — засмеялся дородный купец. — Потиху, потиху, а потом и покажем им. Только одно: нет у нас, окромя Силантия, воина именем благородного, чтобы мог в голове пойти с воинской опытностью.
— Подожди, подожди, Матвей Степанович! — сказал один из гостей. — И он найдется. Да неужели нам Господь не поможет избавить матушку-Москву от погани? Быть того не может! Матерь Божия за нас заступница.
— Верно говоришь, Кузьмич! Быть того не может!
— Ну а пока сговоримся, что делать будем! — остановил их Матвей Степанович.
Они снова сели вокруг стола и начали совещаться.
Это происходило в большом амбаре купца Стрижова. Он собрал вокруг себя партию, задавшись целью вредить полякам и выжить их из Москвы. Торговцы Белого города примкнули к нему, и все мстили по-своему ненавистным ляхам. Их убивали поодиночке, раздевали, а их обнаженные трупы кидали в ров, собирали оружие, порох и тайно подготовили то, о чем еще имели только смутное представление. И таких тайных обществ, по словам современников, было в то время немало на Москве. Особенный патриотизм выказывали в то время купцы, тайно составляя отряды из своих сидельцев, и казалось, нужно было только подать сигнал, чтобы они встали, вооруженные и пылающие местью.
Поляки чувствовали, что под ними почва не тверда. Небольшое сравнительно войско под общим предводительством Гонсевского держалось в московских крепостях, окруженное недовольным населением Москвы, которое казалось ему страшно многочисленным. Время тянулось. Признай Сигизмунд своего сына Владислава царем московским, пошли его на Москву, быть может, вся история нашего отечества была бы иная; но он захотел сам царствовать, держал силой у себя под Смоленском московских послов, и недовольство в Москве росло неудержимо.
Осторожные поляки не расседлывали коней и спали при саблях, готовые каждый миг броситься в бой. Везде они ставили стражу, ни одного воза не впускали в Москву, не исследовав его, разъезжали патрулями по Москве, трепеща за свою жизнь.
Уж брезжило утро, когда Стрижов поднялся и распустил приятелей. Силантий пошел домой, думая о Москве, о ляхах и о пропавшей княжне.
Утро наступило морозное, туманное. У Можайских ворот жались от холода и зевали от усталости польские жолнеры, тщетно старавшиеся согреться у костров; привязанные кони топтались на месте и жалобно ржали.
— Ах, черт бы их побрал!.. — сказал один из усачей. — Что ж они со сменой-то медлят? Или совсем заморозить нас хотят?
— Подожди, — ответил другой, — ишь ты какой прыткий: кварта не прошла еще, а он — смены!
— Панове-братья, у кого кости есть? — крикнул, подходя, молодой улан.
— Кости-то у меня найдутся, — ответил усач, — да как их бросить, когда руки смерзли?
— Я бросать буду! Давай кости! Янек, подбрось полено! Ну!
— Едут! — закричали у ворот.
— Ну и смотрите! — со смехом откликнулся молодой улан.
— Стой! Кто, куда и зачем?
Из тумана вынырнули лохматые лошадиные морды, потом еще и еще. Шесть нагруженных саней остановились у ворот.
— На базар с хлебом, — ответил мужик в овчине, низко кланяясь.
— Проезжай по одному! — скомандовал жолнер.
Возы стали проезжать. Поляки пробовали нагруженные мешки пиками, совали с боков сабли, иногда сбрасывали мешка два на землю и, осмотрев, пропускали воз. Последние сани въехали в черту города и медленно скрылись в тумане. Скоро замолк скрип их полозьев, и туман снова окутал всех своей пеленой.
Однако едва возы отъехали настолько, что голоса поляков не доносились до них и в тумане скрылся даже свет сторожевых костров, как один из сопровождавших возы мужиков подошел к двум другим и весело сказал:
— Ну вот мы и в Москве! А то что было бы, если бы на Рязань ехали? А?
— Спасибо, князь, за то, что надоумил, — ответил другой. — Теперь все дело — друзей разыскать да личину с себя сбросить… Эй, вы! — крикнул говоривший мужик. — Куда вы поведете нас?
— А мы, милостивец, завсегда у Парамоныча останавливаемся. Там и теперь станем. Сейчас вот Белый город переедем, а там, на задах, и он!
Вдруг один из переодетых схватил князя за руку и произнес:
— Смотри! Видишь, узнаешь?
— Силантий, Мякинный! — воскликнул князь и бросился вперед, а двое его товарищей побежали за ним.
По улице действительно шагал Силантий, возвращаясь от купца Стрижова, и теперь остановился и принял позу обороняющегося, видя, что на него бегут три мужика.
— Силантий! — закричал один из них. — Как ты попал в Москву? Давно ли? Где княжна? Ты, может, нашел ее? — Да что ты молчишь? Неужели не узнал меня. Вглядись!
Силантий пытливо посмотрел на лицо говорившего; с усами и бородой, покрытыми инеем, и резко отодвинулся от него.
— Опять ты у меня на дороге! Я не знаю тебя, князь! С той поры, как ты передался «вору», старый князь отрекся от тебя, а с ним вместе и все мы. Что тебе в княжне? Может, ты, как разбойник, и наслал поляков. Иди прочь, а то я крикну и тебя, изменника, и лях и русский возьмут.
Князь Теряев гневно замахнулся на Силантия, но в это время Терехов с Андреевым стали между ним и Силантием, и Терехов спросил его:
— И меня не признаешь?
Силантий вгляделся в новое лицо и вдруг всплеснул руками:
— Батюшка, Петр Васильевич! Да ты ли это? И Семен Андреевич с тобой? Да как же вы тут с изменщиком!
— Тсс! — остановил его Терехов. — Князь — не изменник, и мы с ним побратались. Не говори так! Скажи, знаешь, где княжна?
— Княжна! Да ее же ляхи увезли и нашего бар…
— Знаю! — перебил Терехов. — Мы ищем княжну и знаем, что теперь она в Москве. Мы по пятам за нею.
— В Москве? Царица Небесная! Где же она, голубушка? Вот-то Маремьяниха рада будет!..
— У поляка Ходзевича.
— Все у него, разбойника! — вздохнул Силантий.
Он уже забыл свои мысли и шел теперь за обозом, отвечая на вопросы Терехова и расспрашивая его в свою очередь.
Обоз въехал на двор Парамоныча.
— Пусть хозяин проведет нас в горницу, — сказал князь мужикам, и скоро Терехов, Андреев, князь и Силантий были в хозяйской горнице.
Силантий не садился и стоял, почтительно глядя на тех, кто когда-то дружил со старым его господином.
Они поделились друг с другом всеми пережитыми приключениями, и Силантий не помня себя побежал домой.
