Терехов молился с исступлением:
— Господи Иисусе Христе, пошли милость мне, недостойному; наведи на след моей Ольги, и не пожалею для Тебя ни золота, ни каменьев, ни воска ярого! Просвети раба Твоего, дай ему силу вырвать невесту из рук Ходзевича, и я во славу Твою возведу храм у себя в Рязани!
Дав этот обет, он встал с молитвы ободренный и сильный, а когда причастился, то надежда найти Ольгу обратилась у него в уверенность.
Спустя три дня друзья выехали из монастыря. Кругом лежал толстой пеленой ярко белевший снег, стоял сильный мороз, но Терехов и Андреев были одеты тепло, да и их кони бодро бежали по дороге, оставляя в снегу глубокие следы своих тонких ног.
Всюду, где ни останавливались они, Терехов расспрашивал про Ольгу, но никто не слышал ничего о ней.
Объехав Можайск, они были в двух днях от Москвы и остановились на постоялом дворе. Был уже вечер. В просторной горнице, освещенной пуком лучин в дымном поставце, за длинным столом сидели несколько человек. Среди них выделялся красивый черный мужчина в одежде купца. Он был в одном кафтане, опоясанном широким поясом. Рядом с ним сидел его товарищ, небольшого роста, рыжий и весь в веснушках.
Терехов с Андреевым вошли в горницу и сразу поняли тяжелое положение купцов; напротив них, вдоль стен избы, сидели восемь поляков. Они громко смеялись чему-то, в то время как русские угрюмо молчали и из больших глиняных кружек тянули мед.
Терехов и Андреев истово помолились на иконы и потом поклонились всем присутствующим, а русским еще раз особо.
— Го-го! — закричал один из поляков. — Еще два москаля! Тоже, верно, на Москву идут, нашим челом бить. Ну, раздевайтесь! Выпьем за нашего круля Жигмонта, да за пана Жолкевского, да за славного Струся. Го-го-го!
Терехов и Андреев не ответили им и стали раздеваться.
Хозяин постоялого двора подошел к ним с низким поклоном.
— Коней побереги, а нам поесть чего-либо, ежели горячего, да сбитня бы, — говорил Терехов, медленно снимая тяжелую шубу и высокую меховую шапку.
— Вояки, вояки! — воскликнул толстый поляк.
Русские быстро обернулись, и их лица быстро прояснели, когда они увидели прибывших в полных воинских доспехах. Они же, словно не слыша восклицания поляка, спокойно подошли к столу и сели подле торговых людей.
Но едва они сели, как один из поляков нагнулся через стол и нагло сказал товарищам:
— А сдается мне, что этот лайдак бежал у меня в лес у Царева Займища.
— Они все, как собаки, друг на друга похожи, — ответил ему его сосед.
— Ну, панове, за католическую веру на их Руси поганой, за короля Жигмонта, за Речь Посполитую. Виват! — крикнул толстый поляк, видимо уже пьяный, и поднял кружку.
— Виват! — ответили его товарищи.
Андреев схватился рукой за меч, но Терехов толкнул его, и он хмуро отвернулся. Красивый купец вспыхнул, как небо при солнечном закате, но сдержался тоже. Он обратился к Терехову и спросил:
— Издалека едешь, господин честной?
— По Руси бродили, теперь на Москву едем!
— Ох, тяжко там нашим приходится! — вздохнул купец, на что его товарищ быстро ответил:
— Небось отольются слезы наши!
— А по какому делу? — снова спросил купец.
— Дело мое… А впрочем, может, и вы мне помощь окажете. — И Терехов вполголоса рассказал ему о своем горе.
Купец слушал его, и его лицо оживлялось.
— Окажу, господин мой, окажу! — весело ответил он.
В это время один из поляков, видимо раздраженный равнодушием к ним русских, заговорил пьяным голосом:
— Эй, ты, лайдак! Я тебе про твою невесту расскажу!
Терехов задрожал и впился в него глазами.
— Го-го-го! — загрохотали поляки.
— Взял твою невесту храбрый рыцарь, взял ее себе в полюбовницы, и полюбила она его, як сердце, а на тебя, собаку, плевать хочет! Хочешь, поклон свезем?
— Для чего, коли он на Москву едет! Сам повидает!
— Ты его попроси на кол себя посадить пред ее оконцем, чтобы видеть, как они милуются.
Терехов вскочил, весь дрожа. Андреев выхватил меч.
— Паны, ратуйте, бьют! — заорал вдруг толстый поляк, и все поляки, выхватив сабли, крикнули:
— В бой!
В это время произошло что-то невероятное. Тяжелый сосновый стол вдруг сдвинулся с места и разом прижал всех поляков к стене. В тот же миг купец выпрямился и громовым голосом сказал: «Ну, песьи дети, молитесь Богу!» — и, обратившись к толстому поляку, прибавил: — И как же это ты, пан, не узнал сразу Гришки Лапши, шиша, твоего супротивника?
— Смилуйся! — закричали поляки.
— Вот тебе и рыцари! — засмеялся Лапша. — Ну, сабли на стол, живо!
Сабли зазвенели и упали на стол. Товарищ Лапши быстро собрал их и кинул к печке.
— А теперь, по одному, за двери! А ты, толстый, — обратился Лапша к поляку, — у нас до утра заложником будешь. Вылезай!
Став у края стола, он осматривал каждого вылезающего поляка и быстро отнимал у кого кинжал, у кого пистолет, заметив их за поясом.
Сконфуженные поляки друг за другом скрывались за дверью, и скоро в горнице остался один толстый ротмистр. Он сидел красный, как вареный рак, и его короткие усы топорщились, как у моржа.
Лапша добродушно хлопнул его по плечу:
— Ну, храбрый лыцарь, пей свой мед, если охота, за здоровье своего круля.
— Пан меня завтра отпустит?
— Отпущу. На что мне тебя? Окорока коптить, что ли?
Толстяк облегченно вздохнул.
Тем временем Терехов с Андреевым оправлялись от неожиданности и с удивлением смотрели на Лапшу. Тот обратился к Терехову:
— А тебе, господин честной, я про твою Ольгу все поведаю. Жаль, что не встретились мы недели на две пораньше! Я бы тебе ее самое предоставил, а теперь…
Терехов побледнел.
— Где она?
— Снова у поляков, — тихо ответил Лапша. — Ну да мы ее выручим! Жаль, что сейчас с тобой идти не могу, — на Москву надо; да тебя вот Елизарушка проводит. А как мы нашли твою Ольгу да снова потеряли, про то выслушай.
Они сели, и Лапша начал свое повествование.
Терехов, выслушав рассказ этого главаря шишей, стрелой помчался бы к Теряеву, чтобы говорить с ним об Ольге; ведь князь виделся с нею, прожил вместе три дня и яснее Лапши мог понять ее душу. Правда, ревность точила его: он еще видел в Теряеве своего соперника, которого так еще сравнительно недавно он готов был убить; однако теперь это чувство смягчалось мыслью, что на Ольгу нет уже отцовского давления, что она сама вольна в своем выборе.
К сожалению, он не мог помчаться во всю конскую прыть, потому что их проводник Елизар был пеший.
— Сеня, возьми ты его на коня! — просил Андреева Терехов.
— Да я уж его звал!
— Сядь, добрый человек!
— Не могу, боярин, — ответил Елизар, — ишь я в простом зипунишке, а на дворе морозец во какой, так что я сейчас смерзну! Да ты не бойся: я пешой не отстану от вас. Пробежкой-то и согреешься скорее! — И, размахивая руками, словно обнимая невидимого борца, он шагал так быстро в своих лаптях и онучах, что кони нередко переходили в легкую рысь.
Путь был недолог — шиши разбили свой стан почти под Москвой, по Можайской дороге; но Елизар, опасаясь встречи с поляками, провел своих спутников окольными дорогами, лесными тропинками, крутясь и путая след.
Зато он совершенно удовлетворил любопытство Терехова.
Странная случайность, но в Елизаре боярин встретил человека, который видел дважды Маремьяниху с Силантием, который отнял Ольгу у Млоцкого и видел, как вторично ее похитил Ходзевич. Знал Елизар и Теряева. И, слушая восторженные отзывы простого мужичонки о Теряеве, Терехов все сильнее недоумевал и с изумлением переглядывался с Андреевым.
Действительно, по рассказу Елизара, Теряев уже давно перестал быть слугой и изменником, а, наоборот, всю свою душу полагал на защиту родного дела, как его понимали честные русские. Имя князя приводило в трепет поляков, особенно из полка Струся, Колонтовского и других, бродивших в окрестностях Москвы. Мужики боготворили его, и даже, по словам Елизара, не так давно князь сносился и с Прокопием Петровичем Ляпуновым, и с князем Пожарским.
— Чудеса! — проговорил Терехов.
— Ничего нет чудесного, — горячо вступился Андреев, — я знаю Теряева. Чему он поверит, за тем и пойдет. Он крепок и горяч, как порох.
Терехов нахмурился. По мере охлаждения первых порывов восторга он чувствовал, что ему очень трудно будет говорить со своим противником, особенно теперь, когда он почти исправил свой изменнический поступок.
Он вдруг остановил коня и сказал:
— И для чего мы едем к нему? Про Ольгу мы сейчас все узнаем, а с ним видеться на какую стать?
— Стыдись! Или испугался увидеть его? — сурово ответил Андреев. — Его надо видеть и толковать с ним надо, потому что он один может хороший совет подать! — И он дернул своего коня, за которым пошел и конь Терехова.
