хозяйстве. "Я записываю эти мельчайшие подробности, - пишет Босуэлл, - чтобы ясно показать, как этот великий человек... был хорошо осведомлен в обычных житейских делах и любил их иллюстрировать"¹⁰. Дело в том, что он любил иллюстрировать их количественно, совсем не так, как это было принято в прежние века.
Благодаря своей дружбе с мистером и миссис Трейл, управлявшими крупной лондонской пивоварней, Джонсон обратил свой количественный ум к их надеждам. В 1778 г. он пишет: "Мы уже недалеко от великого года, когда будет произведено 100 000 бочек [портера, сваренного на пивоварне Anchor], что, если с каждой бочки будет получено по три шиллинга, принесет нам пятнадцать тысяч фунтов в год [огромная сумма, намного превышающая доход мистера Дарси в романе Джейн Остин "Гордость и предубеждение"]. Whitbread [конкурирующая пивоварня] никогда не претендовала более чем на тридцать фунтов в день, а это не одиннадцать тысяч в год."¹¹ Считайте, считайте. В этом и заключается польза подсчета. И это говорит литератор.
Неудивительно, что "к началу XIX века, - отмечают Леонор Давидофф и Кэтрин Холл, - иностранные гости [Англии] были поражены этим духом: распространенностью измерительных приборов, часов на каждом церковном шпиле, "часов в кармане", фетишем использования весов для взвешивания всего, включая собственное тело, и определения точного хронологического возраста человека"¹² Похвала расчетам постепенно становилась общеевропейским тропом, как и ее романтическая оборотная сторона - неприятие любого расчета. Самодовольный купец Юнг Вернер в романе Гете "Ученичество Вильгельма Мейстера" (1796 г.) заявляет: "Какие [огромные] преимущества дает [настоящему купцу] система бухгалтерского учета по двойной записи! Это одно из лучших изобретений человеческого разума; каждый благоразумный хозяин дома должен ввести ее в свое хозяйство".¹³ Хороший счет доводит до определенности каждую вещь, которая до этого плавала в голове бесконечно долго, хотя литературная канцелярия и усмехается.
Такая идея счета и учета очевидна для нас, в нашей буржуазной жизни. Это часть нашей частной и публичной риторики, и мы смеемся над количественными преувеличениями, хотя, возможно, не так легко, как Шекспир, - настолько мы почитаем счет. Дело в том, что счет пришлось изобрести и как технику, и как отношение. То, что мы сегодня считаем вполне обычной арифметикой, поздно вошло в образование аристократии, духовенства и представителей некоммерческих профессий. Джонсон советовал одной богатой женщине: "Пусть ваш мальчик выучится арифметике, - заметим, что наследник большого состояния обычно этого не делает, - тогда он не станет жертвой всех плутов, которыми кишит этот город: научите его ценить деньги и считать их"¹⁴. В 1803 г. Гарвардский колледж требовал, естественно, свободного владения латинским и греческим языками от всех мальчиков, собирающихся учиться. Однако только в том же году в нем было введено требование по арифметике.
Возьмем, к примеру, такую современную обыденность, как график, показывающий, скажем, динамику среднего индекса Доу-Джонса за последнее время. (Карикатура в журнале New Yorker: мужчина, сидящий перед настенным графиком, на котором изображена совершенно плоская линия, заявляет: "Иногда мне кажется, что это сведет меня с ума"). Политолог и гуру построения графиков Эдвард Тафте отмечает, что помимо "загадочного и изолированного чуда", связанного с построением графика наклона планет в десятом веке, график появился на удивление поздно в истории счисления. Декартовы координаты были "изобретены" самим Декартом в 1637 году, объединив геометрию и алгебру, возможно, по аналогии с картами и их широтами и долготами. (Многое из этого было придумано за много веков до этого в Китае, хотя европейцы не знали об этом). Но графические устройства для фактических наблюдений, в отличие от построения алгебраических уравнений в декартовых координатах, были впервые изобретены швейцарским ученым Дж. Ламбертом в 1765 г. и, в большей степени, ранним экономистом Уильямом Плейфером в двух книгах конца XVIII в. - "Коммерческий и политический атлас" (1786 г.) (график временного ряда и гистограмма) и "Статистический справочник, показывающий на совершенно новом принципе ресурсы каждого государства и королевства Европы" (1801 г.) (круговая диаграмма; области, показывающие количество; отображение многих переменных в одном месте), "применяя, по словам Плейфера, "линии к вопросам коммерции и финансов"."Контурные линии для обозначения высот на картах были изобретены для европейцев только в 1774 г. шотландским геологом-первопроходцем Чарльзом Хаттоном при обследовании одной из шотландских гор.¹⁶
Одержимость точным счетом в Европе возникла в XVII веке. Карандашно-бумажные вычисления по "алгоритму" (названному так по месту жительства арабского математика IX века) и его обобщение в алгебре (аль-джабр, воссоединение разбитых частей) зависели от арабских цифр (из Индии), с указанием места и нуля (от арабского sifr, пустота). Правда, абакус, датируемый, возможно, третьим тысячелетием до н.э. и, безусловно, первым тысячелетием н.э. от Японии до Испании, с вариантами в Мезоамерике, делает возможным быстрое вычисление даже без обозначения места на бумаге. Но с римскими цифрами, не имеющими обозначения места, невозможно умножать и делить по записанному алгоритму. Даже сложение и вычитание затруднено, хотя абакус все это упрощал.
Только в XVI-XVII веках арабские цифры получили широкое распространение в Северной Европе. Правда, первый европейский документ, в котором использовались арабские цифры, появился еще в 976 году. Их пытался привить будущий Папа Римский Сильвестр II - точнее, "2-й" (ок. 940-1003 гг.), который познакомился с ними в мавританской Испании. Его уроки не прижились. Купец и математик Леонардо Фибоначчи повторно объяснил их в книге 1202 года. К XV веку торговые итальянцы свободно пользовались ими, правда, часто смешивая с римскими.¹⁷ Но до шекспировских времен 0, 1, 2, 3, .... 10, . . . 100, в отличие от i, ii, iii, ... x, ... c, не получили большого распространения среди итальянской буржуазии. Византийцы использовали греческий эквивалент римских цифр вплоть до падения Византии в 1453 году. И все еще в начале XVIII века Петр I принимал законы о том, чтобы заставить русских отказаться от греческих цифр (α, β, γ) и перейти на арабские.
В Англии до ее буржуазного времени преобладали римские цифры. Вступительный хор в "Генрихе V", написанном Шекспиром через два года после "Генриха IV", извиняется за то, что показывает битвы без Сесила Б. Демилля: Но "кривая цифра может / Аттестовать в малом месте миллион; / И пусть мы, шифры к этому великому счету, / Над вашими воображаемыми силами работаем". Кривая цифра", которую он имеет в виду, - это не арабское "1 000 000", а просто нацарапанная римская буква М с перекладиной, означающая "умножить на 1 000": 1 000 умножить на 1 000 - это миллион.
Историк Питер Уордли стал первопроходцем в изучении системы счисления в Англии на примере
