Стоявшие по обе стороны от Дуплекса помощники картинно поклонились.
– А как зовут вас?
– Найджел Вершин.
– Очень хорошо, Найджел. Ближайшие полчаса мы будем очень активно общаться, поэтому сразу ставлю главный вопрос, а вернее две его части. Первое: уж не шпион ли ты англизонов, и второе: ты сказал, что имеешь предложить нам препарат. Где этот препарат?
– Я надеялся переговорить с кем-то из руководства или, по крайней мере, с людьми, занимающимися у вас этим вопросом.
– Этим вопросом у нас занимаются все. И я в том числе. – Дуплекс позволил себе скромную улыбку.
– Ну а теперь, – голос следователя окреп и зазвенел под самым потолком душегубки. – Теперь я предложу вам раздеться, так как открытая кожа значительно чувствительнее к болевым воздействиям.
– Как же я разденусь, если на мне наручники, да еще руки за спиной, – возразил Вершин.
– Отлично! – похвалил лейтенант. – Теперь я вижу, что с логикой у вас все в порядке. Значит будем работать. Камрады!
Жрунач и Уркидес шагнули вперед и с помощью коротких разделочных ножей начали снимать с Вершина одежду – слой за слоем. Ощущение при этом было очень неприятное, узник понимал, что так же сноровисто они могут снять с него и кожу.
Когда дело дошло до обуви, Вершин был вынужден их предупредить:
– Прошу прошения, господа, но ботинки заминированы.
Жрунач и Уркидес как по команде повернулись к камрад-лейтенанту.
– Чистая победа, друзья мои. Даже обидно. Снимайте с него ботинки – ставлю сто против шести и четырнадцати сотых, что препарат уложен в обувных полостях.
– Там не наркотик, господа. Там взрывчатка – уверяю вас, – настаивал Вершин, глядя, как его ботинки просвечивают аргонным фонарем.
– На твоем месте я бы говорил то же самое, – усмехнулся Дуплекс. – Ну что там, камрады?
– В полостях жидкость, камрад-лейтенант!
– Вскрывайте осторожно и не потеряйте ни капли. Очень может быть, что эта жидкость бесценна.
– Поверьте мне, там нет никаких наркотиков. В ботинках взрывчатая смесь, которую может активизировать любой металл!
– До чего же вы безобразно выглядите, – словно не слыша Вершина, произнес Дуплекс. – Лучше расскажите нам, откуда вы достаете этот препарат? Я ведь понимаю, что варианты возможны самые разные. Камрад-лейтенант расправил заскорузлый от засохшей крови фартук и снова остановил взгляд на Вершине:
– И я также понимаю, что вам выгодно промолчать и потом получить свою долю, однако у нас по таким правилам не играют, улавливаете? Мы не какая-то фирма-однодневка. Мы держава, мы основа и оплот! А вы стоите тут голый, неприличный и питаете надежду о разделе процентов. Ну разве это не смешно?
Слушая разглагольствования следователя, Найджел зябко переступал ногами, поскольку пол в душегубке был ледяной. Вместе с тем он старался встать так, чтобы лейтенант закрывал его от вспарывавших ботинки помощников. Вершин, конечно, рисковал, но он понимал, чего можно ожидать от подобных «деловых партнеров». Их вразумлял только особый язык, который Найджел, к счастью, немного знал.
Наконец полыхнула яркая слепящая вспышка.
Вершин правильно выбрал позицию, однако прикрывший его Дуплекс со страшной скоростью понесся прямо на него. В полете от лейтенанта отлетали лоскуты разорванного мундира и клочья плоти. Это длилось лишь доли секунды, а затем тело следователя обрушилось на Найджела. Удар был очень силен, и узник потерял сознание.
Он очнулся на холодном полу в коридоре. Наручников на нем уже не было, однако на этом забота о пострадавшем была исчерпана. На израненное мелкими осколками тело никто не набросил даже старого одеяла.
– Кажется, он очухался, – заметил один из охранников, и к Вершину подошел офицер. Найджел определил его майорский чин.
– Так-так, – сказал майор после внимательного изучения лежавшего на полу человека. – Это животное уцелело, а Дуплекс растекся по стенке. Где, спрашивается, справедливость? Кто мне теперь отдаст три сотни долга?
– Что с ним делать, камрад-майор? – спросил охранник.
– Вызови санитаров, – вздохнул офицер и распрямился. – А то сдохнет прямо здесь. Мне только этого еще не хватало.
Скоро Вершин почувствовал, как его переложили на носилки и укрыли провонявшим дезинфекцией одеялом.
– Понесли, понесли – его еще просвечивать нужно. Вдруг у него и в брюхе бомба зашита?
Кто это говорил, Вершин уже не видел. Повернуть голову не было никакой возможности, а потолочные светильники слепили глаза.
Наконец коридор кончился, и Найджел почувствовал запах лекарств.
– Куда вы его тащите? Там мест нету, несите в следующую палату на четвертую коечку. – Судя по гнусавой интонации, голос принадлежал врачу. Когда Вершин снова открыл глаза, то увидел безумное лицо доктора совсем рядом. – Ну понесли, чего в проходе стали!
Носилки опасно наклонились – дверь в следующую палату оказалась слишком узкой. Затем заговорил кто-то из санитаров:
– Док! Четвертая койка занята!
– Да не занята она! – отозвался врач. – Там труп лежит уже двое суток. Снимите его на пол, а новичка положите.
– Понятно...
Оставив Найджела в проходе, санитары подхватили посиневшее тело и задвинули его под кровать.
– Ну вот, парнишка, освободили тебе коечку, – услышал Вершин почти ласковый голос санитара. Найджел хотел запротестовать, потребовать, чтобы ему хотя бы сменили постель, однако он так плохо себя чувствовал, что почти не мог говорить.
Где-то далеко ухнул очередной взрыв. «Ах да, – вспомнил Найджел. – Вторая пара ботинок».
Через минуту раздался еще один взрыв. Теперь уже Вершин ничего не понимал.
«Наверное, показалось», – решил он.
– Эй, Гуттенберг, какое сегодня число? – спросил кто-то из пациентов.
– Четырнадцатое.
– Ну вот, а День Независимости восемнадцатого числа. С чего тогда салют?
– А я почем знаю.
17
Когда, ровно за неделю до событий, о которых идет речь, на сетевой узел «Революшн-II» пришло сообщение от анонимного источника, ему никто не придал значения. Мало ли сумасшедших рассылают послания во все уголки света. Однако прежде чем удалить текст, оператор все же открыл присланный файл и на всякий случай передал его в отдел Главного технолога. Там посмотрели краткую записку и пришли к выводу, что она составлена профессионально.
Главный технолог лично напросился к команданте Нагелю, поскольку следовало принять решение на уровне высшего политического руководства.
Нагель не обратил бы на это особого внимания, если бы не поразительный факт – технолог Банкок пришел трезвый. То есть не то чтобы абсолютно трезвый, однако достаточно трезвый для человека, который не признавал никакого иного испытания препаратов, кроме как на себе самом. Сам Банкок называл этот подход жертвенностью ради науки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
