Мина открыла глаза и сказала:
— Джонатан, дай мне честное слово, что исполнишь мою просьбу. Дай мне это обещание перед Богом, чтобы ты не нарушил его, даже если я буду умолять тебя об этом на коленях, заливаясь горькими слезами. Скорее исполни мою просьбу — сейчас же.
— Мина, — сказал я, — могу ли я дать такое обещание, не подумав? Имею ли я право на это?
— Но, дорогой мой, — возразила она с такой убежденностью, что глаза ее засияли, как звезды, — я же сама прошу тебя об этом. Прошу не для себя. Спроси у д-ра Ван Хелсинга, права ли я; если он скажет, что нет, поступай как пожелаешь. Более того, если вы все так решите, позже ты сможешь считать себя свободным от этого обещания.
— Обещаю, — ответил я, и она одно мгновение казалась счастливой, для меня же счастья не было, так как красное клеймо по-прежнему горело у нее на лбу.
Она сказала:
— Обещай, что ни слова не скажешь мне о плане, разработанном против графа. Ни словами, ни намеками, ни поступками, пока это не исчезнет! — И она указала торжественно на клеймо.
Я увидел, что она говорит серьезно, и повторил:
— Обещаю!
После ее слов я понял, что с этого мгновения между нами выросла стена.
ПОЗДНЕЕ, ПОЛНОЧЬ. Весь вечер Мина была весела и бодра, так что и остальные приободрились, как бы заразившись ее весельем; и даже я сам почувствовал, что печальный покров, давивший на нас, как бы немного приподнялся. Мы разошлись рано. Мина спит безмятежно, словно дитя. Удивительно, как сохранилась у нее способность спать спокойно, несмотря на все невзгоды. Слава Богу, хоть в эти моменты она забывает тревоги. Быть может, на меня повлияет ее пример, как ее веселость передалась мне сегодня вечером. Попробую заснуть, и пусть это будет сон без сновидений.
6 ОКТЯБРЯ, УТРО. Новая неожиданность! Мина разбудила меня так же рано, как и вчера, и попросила пригласить Ван Хелсинга. Я подумал, что она хочет, чтобы он опять ее загипнотизировал, и сейчас же пошел за профессором. Он, по-видимому, ожидал этого приглашения, так как был уже одет. Дверь его стояла полуоткрытой, и он мог слышать, как хлопнула наша дверь. Войдя в комнату, он спросил Мину, могут ли войти остальные.
— Нет, — ответила она, — в этом нет необходимости. Вы можете сами все рассказать им потом. Я должна сопровождать вас!
Ван Хелсинг был поражен не меньше моего. После некоторой паузы он спросил ее опять:
— Но почему?
— Вы должны меня взять с собой. Я с вами буду в большей безопасности, да и вы также.
— Но почему же, дорогая госпожа Мина? Вы знаете, что забота о вашей безопасности является нашей святой обязанностью. Мы идем навстречу опасностям, которым вы подвергаетесь больше, чем кто-либо из нас, вследствие разных обстоятельств… — Он остановился в замешательстве.
Она указала пальцем на свой лоб и ответила:
— Я знаю. Вот почему я должна отправиться с вами. Я могу теперь это сказать, солнце встает, а потом я буду не в состоянии. Я знаю, если граф захочет, я должна пойти вместе с ним. Я знаю, если он мне прикажет уйти тайком, я употреблю хитрость, обману даже Джонатана.
Господь свидетель того взгляда, которым она посмотрела на меня, и если есть ангел, записывающий наши добрые дела и грехи, то взгляд этот навеки останется примером ее добродетели.
— Вы сильны и храбры. Вы сильны своим числом, так как можете презирать то, что сломило бы одного человека. Кроме того, я, пожалуй, смогу вам быть полезной, если вы сможете меня загипнотизировать и узнать таким образом то, чего я не знаю сама.
Тогда Ван Хелсинг сказал серьезно:
— Мадам Мина, вы говорите умно, как всегда. Вы отправитесь вместе с нами, и мы все вместе исполним нашу обязанность.
Долгое молчание Мины заставило меня взглянуть в ее сторону. Она лежала откинувшись на подушку и крепко спала. Ее не разбудил даже поток света, заливший комнату, когда я поднял штору.
Ван Хелсинг пригласил меня последовать скорее за ним. Мы вошли в комнату, где к нам присоединились Годалминг, д-р Сьюард и Моррис. Он рассказал им все, что сообщила ему Мина, и затем продолжал:
— Утром мы отправимся в Варну. Нам теперь надо считаться с новым фактором — Миной. Но она предана нам. Ей стоило больших страданий рассказать нам так много, однако она очень хорошо сделала, и теперь мы вовремя предупреждены. Не надо упускать ни одного шанса, и в Варне мы должны быть готовы действовать немедленно после прибытия судна.
— Что же нам там делать? — спросил лаконично Моррис.
Профессор подумал немного и ответил:
— Мы первым делом войдем на судно, а затем, когда найдем ящик, положим на него ветку шиповника; пока она там, граф не сможет выйти, так, по крайней мере, гласит поверье. Поначалу мы должны полагаться только на это. В давние времена это было для человека истинной верой — вот откуда наши поверья. Далее, когда мы дождемся удачного стечения обстоятельств и никого не окажется поблизости, мы откроем ящик, и все будет прекрасно.
— Я не стану ждать удобного случая, — сказал Моррис. — Когда я найду ящик, я открою его и уничтожу чудовище, хотя бы тысячи людей видели это и хотя бы меня сейчас же после этого казнили.
Я инстинктивно схватил его за руку и обнаружил, что она тверда как сталь. Думаю, он правильно понял мой взгляд — надеюсь на это.
— Вы славный малый, — сказал д-р Ван Хелсинг. — Храбрый Квинси — настоящий мужчина, да благословит его за это Бог. Дитя мое, поверьте, никто из нас не отстанет из страха. Я только говорю, что мы все поступим так, как надо. Хотя на самом деле мы, пожалуй, не можем теперь сказать, как поступим. До того времени многое может случиться. Мы все будем вооружены, и, когда наступит критический момент, наши силы не ослабнут. Сегодня же приведем в порядок наши дела, особенно те, которые касаются близких и зависящих от нас людей, потому что никто из нас не может сказать, каков будет конец. Мои дела уже устроены, а так как мне больше нечего делать, я пойду приготовить все для путешествия. Я приобрету билеты и прочее.
Нам больше нечего было обсуждать, и мы разошлись. Я сейчас устрою свои земные дела и буду тогда готов ко всему, что бы ни случилось.
ПОЗДНЕЕ. Все сделано, завещание написано. Мина — моя единственная наследница, если она выживет. Если же нет, все
