— Если ты, мой малышок, сам садишься к столу и не надо тебя подгонять, делай и дальше все сам. Ничего, детка, потом пригодится!.. — И мама его поцеловала.
Но что ему этот поцелуй, если такой тяжкий труд! Колоть дрова, таскать камни — и то легче. Но что ему этот поцелуй, если приходится сидеть и коситься украдкой на Мурлыку и завидовать ему: он котенок, ему хорошо! Счастливый Мурлыка! Котенок-барчонок! Ему не надо писать палочек и кружочков. Не надо морочить себе голову. Не надо взваливать на себя такую заботу!
— Эй, Мика-Мурлыка… кс, ксс…
Мика-Мурлыка выгибает спинку, вытягивает назад затекшую лапку, и одним прыжком он на Сашкиных коленях. Он тянется шейкой к столу, задирает головку вправо, влево, вынюхивает, что там делается, в Сашкиной тетради. Но Сашка опять какой-то сердитый. Не разрешает Мурлыке и минутку на себе посидеть. Он пинает его в бок, гонит от себя, кричит:
— Брысь, говорят тебе! Брысь, везунчик… Чтоб духу твоего здесь не было!..
Зелено-серые глаза блестят откуда-то из-под дивана. Он плачет, Мурлыка. Тихонько. Еле слышно. Ему не так больно от Сашкиных колотушек, как обидна Сашкина брань. Нет, значит, доброго дружка… Почему? Отчего?
Тем временем Сашка снова подналег. Трудится с каплями пота на лбу. Крупными каплями пота. Жемчужинами. Весь лоб в жемчужинах. Чем дальше, тем этих капель все больше и больше. Кружочек — капелька. Палочка — капелька.
Ручка ему уже до боли натерла палец. Кончик языка, который точно отмеряет расстояние между кружочком и кружочком, палочкой и палочкой, как следует покусан.
Дело подвигается трудно. Очень трудно. Но подвигается.
Вот что интересно: трудно — по страничка-то все заполняется, и чем гуще она заполняется, тем, кажется, становится легче.
Левая рука Сашки придерживает розовую промокашку, чтобы, не дай бог, не посадить кляксу, и сползает вместе с промокашкой ниже, ниже, к концу листочка. Еще чуть-чуть. Самую капельку!
Исписанные строчки выплывают как из-под Сашкиной правой руки, так и из-под Сашкиной левой руки. Еще не так давно листок бумаги был совсем пустой, а теперь — нет, вы только посмотрите! — что на нем теперь! Ну и красота! Неужели он сам, собственной рукой, вывел эти палочки и кружочки!
Мика-Мурлыка осторожно выбирается из своего укрытия и снова останавливается посмотреть на Сашку… Опять наклоняет головку вправо, наклоняет влево, фыркает ноздрями. Завороженно замирает с головой на сторону и никак не может понять, почему Сашка вдруг стал таким веселым. Отчего это он пляшет на одной ножке, не выпуская перо из рук? По какой причине он так распелся — ля-ля-ля да ля-ля-ля? Отчего такая радость? Загадка с этим Сашкой, да и только!
— Эй… Мика-Мурлыка… кс, ксс!..
Мика трется у Сашкиных ног, выгибается, мурлычет. Сашка подхватывает Мику на руки, подходит с ним к столу:
— Ну-ка, посмотри, нравится тебе, а?..
— Мур, мур… нр-равится!
— Возьми себе несколько кружочков… покатай их…
Мика послушно протягивает лапку, хочет соскрести с тетрадки кружочки и палочки. Но Сашка взрывается таким хохотом, что Мику отбрасывает в сторону. И чего он так потешается? Сашка сует Мике в лапку перо:
— Мика, возьми-ка, пиши сам!
Внезапно у Сашки становится очень грустное лицо, он спускает Мурлыку на пол, водит пальцем по его голове и сокрушается ласково:
— Бедный Мика!.. Никаких забот в голове… И нет готовой странички с кружочками и палочками… Несчастный Мика!..
Сашка выходит на кухню, приносит оттуда полную миску молока, ставит ее перед Микой на пол:
— На, Мика-Мурлыка, хлебай!..
Мика-Мурлыка лижет язычком молоко из миски и посматривает одним глазком, как Сашок-малышок выбегает из комнаты: наверно, звать домой маму. У Мики уже никаких сомнений: нет больше, нет доброго дружка.
ЗИНОЧКА-СЛЕЗИНОЧКА
Все дети играют, едят, поют, бегают, возятся в песочнице, плещутся под душем — одна Зиночка стоит и плачет.
— Что ты плачешь, Зиночка?
— Я не знаю.
— У тебя что-нибудь болит?
— Нет.
— Тебе здесь не нравится?
— Нравится.
— Может быть, ты хочешь на горшочек?
— Нет.
— Что же ты плачешь, Зиночка?
— Не знаю.
Зиночка не знает, но все дети знают. Так бывает. В первые дни в детском саду очень хочется домой.
Однако Зиночка и вправду просто Зиночка-слезиночка.
Ее понемножку успокоили, отмыли слезы, размазанные по лицу, накормили, дали ей самую красивую куклу и посадили на скамейку вместе с другими детьми: пусть постепенно привыкает, сама увидит, что здесь не хуже, чем дома.
Напротив сидит воспитательница. Все окна раскрыты. В большом зале солнечно, свежо. Как здесь нарядно, чего здесь только нет!
В углу стоит большое сверкающее пианино. Оно блестит, как зеркало, и кажется, что внутри пианино тоже сидят полукругом дети на скамейке.
В другом углу вырос настоящий лес, с зелеными настоящими деревьями, с маленьким домиком среди деревьев, с бабушкой, которая собирает хворост, с воришкой-медвежонком в чаще. Это немножко страшно. Если бы Зиночка знала, что все здесь не совсем настоящее. Что это просто сказка. Сказка с хорошим и веселым концом.
В третьем углу красуется высокий серебряный дворец. У него много-много крылечек, много-много ступенек. Во дворце живет петушок золотой гребешок.
В четвертом углу ворона на ветке держит во рту кусок сыра, смотрит глупыми глазами на хитрую лису под деревом. Вот она сейчас раскаркается, несмышленая ворона: кра-а!..
Зиночка сидит, глядит. Здесь и в самом деле очень красиво. Но все равно она то и дело всхлипывает. Вдруг откуда-то из глубины вырывается забавный такой — хлипо-хрипо-вздох!
Дети вот-вот рассмеются. Но воспитательница смотрит на них строго, и они понимают, что смеяться нет причины: разве они не были такими же?
Как всегда в этот час, воспитательница просит каждого рассказать, как он помогает маме.
Один мальчик вскакивает первый и выкрикивает:
— Мама мне вчера чистила ботинки, а я держал тюбик с кремом!.. Я сам хотел почистить, но мама не разрешила!
Другой мальчик рассказывает:
— Вечером я ходил с мамой в магазин. Мы накупили полную кошелку. Мама шла с кошелкой, а я нес две бутылки кефира!..
— Моя мама стояла в ванной и мылась. Я тоже стояла в ванной комнате и умывалась. Мама сказала: уходи. Не путайся под ногами. Не мешай мне!.. И я сразу ушла.
А еще одна девочка вот что сказала:
— А я поливала цветы. Все цветы. Во всех цветочных горшках. Ни одной капли не пролила на пол. Потом я немножко постояла возле цветов. Чтоб им не скучно было расти…
Один рассказывает, как помогал дома, другой рассказывает… Только Зиночка как воды в рот набрала.
Но вот и она несмело поднимается. Сначала — всхлипо-хрипо-вздох, а потом тихонько говорит:
— Я тоже помогаю дома… Папа и мама ушли в кино… И я сидела дома одна… И плакала…
Послушай, Зиночка-слезиночка, сидеть и плакать — да какая же это помощь?
Детям очень хочется засмеяться. Но воспитательница бросает на них строгий взгляд, и они понимают, что смеяться нечего: разве они были лучше?..
ПЕТУХ
— Какой белый!.. Перышки золотом обрызганы… Какой гордый огненный гребень!..
— Вы только гляньте, с какой сноровкой он точит клюв: шир-шир, туда-сюда, туда-сюда…
— Как ловко подгребает землю…
— Он ищет клад… в мусоре… ха, ха!
— Смотрите, смотрите, он опустил расправленные крылья и радуется. Гребет и кричит, кукарекает…
— Нашел!.. Он нашел…
— Червячков…
— Зернышки…
— Ха, ха, какой смешной петух!.. Нашел — молчи! Кричит от радости благим матом и всем выдает секрет… Сейчас сбегутся куры, растащат его сокровище…
— Это ты, ты глупый! Да, да!.. И плохой!.. Он кричит так нарочно… Он всегда так поступает… Что же ему, одному есть?..
ВОВА
Двор полон детей.
На улице летний прохладный вечер.
В одном из окон стоит, упираясь головой в стекло, бледный мальчик, горло закутано шарфом; по унылому личику мальчика и по белому пятну, которое стекло отпечатало у него на лбу, ясно, что он стоит в этой тоскливой позе уже немало времени.
Вова подбегает снаружи к окну с большущим мячом под мышкой. Рука его едва обхватывает этот мяч. Вова босиком. Лето окрасило его тело в цыганскую смуглоту. Русые кудряшки на голове выцвели под солнцем. Носик у него задран и покрыт веснушками, как птичье яичко. Он останавливается против окна, важно расставив ноги, будто держит под мышкой не простой мяч, а весь земной шар.
— Ты выйдешь все-таки или не выйдешь?
— Не пускают, — разводит руками мальчик в окне.
— Кто?
— Тетя Буся. Она говорит, что у меня болит горло!..
