Нечто подобное происходило и здесь: с каждым мгновением, почти на уровне ощущения, Джустиниани чувствовал, как воля проклятущего попа (а ведь еще вчера казался душкой, с которым можно пропустить пару рюмочек эрхавенского полусухого). А вот поди ж ты, перед этим фанатиком спасовал бы и тот офицер.
Утекало, как вода сквозь пальцы, время. Утекала решимость Совета Семисот, все эти Семьсот оказались слабее одного-единственного попа. А дож, которого поставили править Конфедерацией, должен смотреть, как в его земле распоряжается чужак, и не имеет права вмешаться, одернуть святошу, потому что разрыв с Церковью хуже любого унижения. Сейчас Джустиниани жалел о тех временах, когда за душой не было ни гроша, а отвечал он лишь за взвод морских пехотинцев — таких же сорвиголов, как и сам. И когда, не задумываясь о политике, он мог разрядить в лицо нахалу пистоль. А вот теперь приходится стоять, как истукан, а потом по-шакальи принимать сторону победителя и рвать побежденного. Тьфу, проклятая доля политикана.
Мерзкий поп, хоть бы недельку дал подумать. Но, видно, что-то подпирает господ церковников, заставляет их торопиться забрать в Медаре всю власть. Может, получив отказ, они решат выбить из Медарской земли темесцев силой? Да нет, тогда бы действовали безо всяких переговоров. Значит, будет давить и дальше, приберегая силу напоследок. И наверняка попытается перебросить в Медар еще войска, а сейчас вытянуть соответствующую поправку к договору…
И снова его мысли прервало нечто несуразное, чего не могло быть, потому что не могло быть никогда. У черного входа в пыльном, помятом, порванном и наскоро заштопанном мундире сержант сухопутных войск. Но важнее, в сущности, даже не это. За плечами сержанта покачивалась массивная железная туша кремневого ружья с выщербленным, явно побывавшим в бою прикладом. Наметанный глаз дожа отмечал подсумок с пулями, пороховницу, фитиль, в потертых черных ножнах — штык, поцарапанную, помятую каску на голове. Сержант выглядел, будто только что из боя, да еще проскакал без остановки десять часов.
«Кто его сюда, такого, впустил? Да еще с оружием? — поражался дож. — Капитан охранной роты может считать себя уволенным без пенсии». И все-таки любопытство победило. Какие у него нашивки? А, Пятнадцатый Тавалленский пехотный полк. Командует полковник Кастер. Недавно о нем шла речь в военном министерстве… Ба-а, да это тот самый полк, в котором взбунтовались два взвода! И Лендгрейв оттуда… Там что, опять бунт?! Нет, Кастер увольнением не отделается. Многие подворовывают фуражное зерно и приторговывают порохом с пуладжами. Но меру надо знать, меру.
— Сеньор сержант, подойдите и доложите по форме, — упреждая любопытство остальных, поднялся дож.
— Приказано передать послание лично синьору дожу Темесской Конфедерации, — произнес наглец. Голос хриплый от усталости и бессонных ночей, но твердый и непреклонный. Дожу сержант сразу понравился. Было в нем что-то такое, что напоминало молодость, палубу десантной галеры, пьянящий любого истого моряка соленый ветер. Скрип рей и мачт. Скрип рукояти шпаги в руке. Свобода. Право быть самим собой. Счастье. Сначала он выслушает наглеца, а потом… потом видно будет.
Чеканя шаг, как на параде, парень промаршировал к дожу. Не доходя шага, встал по стойке смирно. Только теперь дож сообразил, где слышал этот гортанный, с металлическими нотками акцент, вызывающий в памяти лязг кузнечных молотов… Уверенное гудение доменных печей… Скрежет гигантского сверла, с помощью которого рассверливают стволы мортир и внутренности брандскугелей. Кешерец, точно. «Старею, дурею».
— Сержант Пятнадцатого пехотного полка Рудольф Грашенау, — отчеканил кешерец, вскидывая руку в воинском салюте. — Служу Темесской Конфедерации. Разрешите передать послание временного коменданта Медара, Кратиона Афандиса.
«Комендант?! — ошарашено подумал дож. — А Клеомен? Неужто…»
Торопливо сорвал печать. Обычный перстенек, не имеющий ничего общего с печатью Примасов Медара. И внутри оказался обычный листок — не пергамента, на котором по старинке писались государственные документы, а новомодной кханнамской бумаги. На нем размашистым, но незнакомым почерком было написано письмо, и чем дальше читал дож, тем больше ему казалось, что он сходит с ума.
— Третий Тельгаттейский, — ошеломленно бормотал глава величайшей морской державы. — Памфилион… Собор… Клеомен погребен под развалинами… Восстание на верфях Морозини…
Все это настолько не укладывалось в голове, что Джустиниани еще раз прочитал послание. Он обратил внимание на подпись: «Лейтенант Темесской Конфедерации, советник по военным делам при временном коменданте города». От такой наглости дож аж восхищенно крякнул. Этого Лендгрейва ищет вся Конфедерация, а Церковь вдобавок подозревает в поддержке язычников, особенно сына отступника Морозини. За его голову обещана кругленькая сумма — сто тысяч цехинов. И, естественно, полная амнистия любому предателю. А он не только не спешит залечь на дно, затаиться и ждать, пока шумиха утихнет, а потом по-тихому драпать куда-нибудь в Ствангар или Кханнам. Он затевает собственную войну. И с кем — с Церковью. Батюшки святы! Парень осмелился на то, на что не решился дож!
Причем, судя по сообщенным сведениям и дате, в Медаре уже все решилось. Судя по смерти Клеомена и разрушению собора — далеко не в пользу церковников. Это объясняет спешку коллеги покойника и его бешеный напор. И еще полученные сведения все меняют. Минуту назад Лиутпранд мог говорить с позиции силы, а им оставалось соглашаться или искать себе на голову неприятности. Теперь все наоборот. Особенно если «помочь» церковникам усмирить город, и ввести туда — нет, не полк, даже не два полка, а усиленную осадной артиллерией дивизию в дополнение к полкам. Одновременно двинуть на Медар и пограничные полки.
План в голове дожа быстро обретал законченность и продуманность, обрастая подробностями вроде времени движения до города, возможного сопротивления остатков церковников, организации снабжения, количества кораблей для переброски дивизии. Сгодится Вторая Южная, со дня на день она должна отправиться в Аркот, но ее солдатам найдется работа и поближе. Транспортных галеасов хватит, для экспедиции все давно готово. Если их поторопить и выпустить в море еще до рассвета, через пять дней они высадятся в Медаре. Последнему церковному полку идти до городских стен ближе — форсированным маршем не больше трех дней. Но в Медарской земле уже есть два свежих полка. Если поспешат, они войдут в город первыми. Если переподчинить повстанцев Конфе-дерации, будут еще полка три-четыре. И через десять дней морем прибудут четыре полка Второй дивизии. А к последнему полку церковников подкрепления подойдут не раньше, чем через месяц. Если все сделать правильно, а потом предпринять показательную облаву на «еретиков и язычников», чего всегда требует от светских властей Церковь, и после этого предложить Святому Престолу почетный мир, позволяющий сохранить лицо — войны не будет. Главное — опередить господ в черном в развертывании сил. Тогда поиграем. А в благодарность можно дать мятежникам шанс сбежать из города, оставив его Конфедерации. Скажем, негласно приказать капитанам судов первые десять дней не преследовать корабли с медарскими флагами, выходящие из порта. А этому, гонцу, скажем так.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
