– Вот надо же так, мы сто лет вас ждали, а вы пришли в тот единственный день, когда его нет дома, – вырвалось у Радагаста. – Ребята, приходите послезавтра – он точно будет здесь.
– Кто это? – брезгливо осведомился высокий эльф.
– Это придворный палач, – ответил голос, показавшийся Радагасту знакомым.
Обладатель голоса протолкался вперед, и палач увидел Искандера. Почему-то его ни секунды не удивило.
– Эта профессия передается по наследству? – спросил беловолосый.
– Именно так, – ответил Радагаст.
– То-то мне ваши черты лица показались знакомыми.
Второй рассматривал Радагаста в упор, очень неприятным взглядом.
– Что ты здесь делал, Радик? – спросил Искандер. – Сегодня же не твоя смена.
– Ужинал, – уклончиво ответил тот.
Начальник гвардейцев подозрительно втянул воздух носом. Радагаст принял вид оскорбленной невинности и демонстративно дыхнул на Искандера.
– О Илуватар, что же теперь с ним делать, – пробормотал высокий эльф рассеянно.
– Я бы на вашем месте так не горячился, – рассудительно заметил Радагаст. – Как знать, если бы моему отцу тогда не вздумалось поправить топор после сотни четвертованных, гонец, привезший помилование, мог и опоздать.
Все было ясно.
– Ты умеешь справляться только с безоружными, распятыми на дыбе, или умеешь и драться тоже? – осведомился Лайтонд.
Палачи достаточно меланхоличны.
– Достань меч и узнаешь, – сказал Радагаст.
– Искандер, дайте ему свой, – сказал эльф, распахивая плащ и вытаскивая меч.
Длинное серое клинка промелькнуло перед Радагастом за одну бесконечную секунду. Меч эльфа показался палачу сравнимым по размерам со стойкой виселицы. Радагаст увидел темные, встревоженные глаза Искандера. Начальник императорской гвардии вовсе не желал смерти палачу, но надежды на благополучный исход дела не оставалось. Радагаст принял протянутый ему клинок и двинулся на эльфа.
Бойцы двигались так быстро, что глаз не поспевал за ними. Они превратились в размытые серые тени, плясавшие в свете магического шара. Радагаст был почти одного роста с Лайтондом. Мандречен оказался ничуть не менее гибок и подвижен, чем эльф. Как и любая схватка ни на жизнь, а на смерть, она закончилась быстро. Меч Радагаста зазвенел, ударившись о каменный пол, а сам палач оказался стоящим на одном колене. Меч Лайтонда касался его плеча, словно эльф посвящал палача в рыцари. Радагаст смотрел на него – спокойно, молча, с уважением.
– Ты нам походишь, – сказал Лайтонд, отводя меч.
Глаза Искандера радостно блеснули.
– Я еще не знаю, подходите ли вы мне, – заметил Радагаст.
Невысокий спутник Лайтонда сердито засопел. Мандречен поднялся на ноги, улыбнулся.
– Я пошутил, – сказал палач. – Я готов в любое время.
Лайтонд поднял руку.
– Но заклинание временной амнезии я на тебя все же наложу, – сказал эльф.
Когда Радагаст пришел в себя, он сидел на полу перед камином, в котором алели угли. Перед ним стояла жаровня с остывшей картошкой, а около нее – приятная неожиданность! – лежала фляжка с водкой. Палач тряхнул головой, отгоняя остатки муторного, странного сна, из которого он ничего толком не помнил. Очевидно, он заснул, надышавшись дымом. «Надо пожаловаться завхозу, пусть трубу прочистит», подумал Радагаст и принялся за трапезу.
Из замка дракона заговорщики вернулись уже под утро. Глиргвай повалилась на кровать в полном изнеможении. Во время экскурсии, как Лайтонд иронично назвал их визит в замок, Верховный маг Фейре почти непрерывно давал указания заговорщикам, что делать и как себя вести во время настоящего нападения. Он общался с друзьями исключительно телепатически, не доверяя мандречену, организовавшему им эту прогулку. Глиргвай старалась все запомнить, но у нее в голове отложился только порядок действий их команды при захвате тронного зала. Сопровождавшего их мандречена звали Искандером. Он сказал, что именно в тронном зале Черное пламя обычно ночует. Заговорщикам предстояло подкрасться к спящему противнику и уничтожить его, не давая ни малейшего шанса нанести ответный удар.
Все остальное – возможные пути отступления, сигналы и прочее смешались в голове Глиргвай в невнятную кашу. Эльфка торопливо разделась, юркнула под одеяло и закрыла глаза.
Она заснула тут же, как провалилась, и это был очень странный сон.
Глиргвай очутилась на холме. Девушка стояла на самой верхушке, на небольшой проплешине. Склоны холма густо поросли малиной, и было непонятно, ни как Глиргвай попала сюда, ни как отсюда выбраться. Стоял теплый летний день, такой яркий и красивый, каким он бывает только во сне или сказке. Эльфка вдруг поняла, где находится. Над изголовьем ее кровати висела фарфоровая тарелка, оставшаяся от предыдущего хозяина комнаты. На ней и был изображен холм, покрытый кустами малины. Ближе к зрителю сидел медведь. За холмом, в отдалении, виднелся силуэт домика. Глиргвай осторожно обернулась.
Так и есть, коричневая шкура была отчетливо заметна сквозь заросли у подножия холма. Эльфка начала очень осторожно спускаться по другому склону. Она двигалась бесшумно, все время оглядываясь назад. Именно поэтому Глиргвай чуть не наступила на девушку, спавшую в малиннике. Темная эльфка шарахнулась назад. Черный сарафан в красных петухах не оставлял никаких сомнений – перед ней была мандреченка. Разбуженная девушка открыла глаза. Они оказались синими, как висевшее над эльфкой и мандреченкой безоблачное небо.
– Наконец-то, – хриплым со сна голосом сказала девушка. – Я тебя уже заждалась.
Мандреченка села. Глиргвай увидела розовую полосу у нее на щеке, там, где отпечатался край платка. Платок был весьма необычным. На нем чередовались полосы красного, коричневого, голубого и синего цветов. Хотя, возможно, такие платки носили все мандреченки. Глиргвай вдруг сообразила, что это первая человеческая женщина, которую она видит в своей жизни.
– Что тебе нужно? – спросила эльфка.
– Передать послание, – ответила мандреченка. – Не бойся, оно короткое. Вот, слушай: «В ночь после Афанасия-ломоноса сломается щит, и ты победишь».
– Кому я должна это передать?
Девушка пожала плечами.
– Кертель сказала, ты сама догадаешься, кому. Ну все, я пошла.
Мандреченка поднялась с примятой малины и двинулась через луг к дому. Теперь Глиргвай смогла рассмотреть его во всех подробностях. Он казался пряничным, покрытым глазурью. Несмотря на то, что он ничуть не походил на дом Бабы-Яги, как его описывал Реммевагара, эльфку вдруг охватила тревога – совершенно неуместная в этом прекрасном месте посреди спокойного, как холодный сладкий чай, дня. Да и с чего бы ей тревожиться о незнакомой мандреченке – дочери врага, сестре врага, и будущей матери врага?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
