Денни вынул из моей печени пулю от мушкета. Ранка давно затянулась, однако я до сих пор чувствовала резкую боль при поворотах или наклонах и порой просыпалась среди ночи, дрожа всем телом и не понимая, что происходит. Шрамы от ран остаются не только снаружи, но и внутри — наш разум тоже травмируется.
— Возможно. — Джейми уже не хмурился, хотя все еще казался встревоженным. — По крайней мере, в городе. Там у Дотти хотя бы есть шанс помочь мужу, — пояснил он, заметив мое недоумение. — Еда, лекарства, одеяла. И потом, он ведь смог передать весточку! — Муж помахал письмом.
Тут мне пришло в голову, что Дотти действительно может быть в тюрьме — но не в качестве заключенной. Жены — а порой и дети — пленников нередко жили с ними вместе и имели право покидать тюрьму в дневное время, чтобы раздобыть еды. Они попрошайничали или даже находили работу. Питание в тюрьмах было ужасным; иногда заключенных и вовсе не кормили. Тогда им оставалось полагаться лишь на помощь семьи и друзей либо на милосердие местных жителей, если случалось угодить в плен вдали от дома. Хотя вряд ли жен пускали в военную тюрьму.
— У тебя в кабинете есть бумага? — спросила я, соскакивая с бревна.
— Есть. Зачем она тебе? — Он сложил письмо и удивленно приподнял бровь.
— Напишу Джону Грею, — уверенно сказала я, словно это было самым простым и очевидным решением. Это и впрямь казалось очевидным. Во всяком случае, мне.
— Даже не думай! — охладил он мой пыл, сверкнув глазами.
Я выпрямилась и, скрестив руки на груди, пристально посмотрела на мужа.
— Ты уверен, что хотел сказать именно это? — вежливо поинтересовалась я.
Одно из преимуществ долгого брака — умение понимать, к чему могут привести некоторые разговоры, и вовремя сворачивать с опасной тропы по молчаливому согласию обеих сторон. Джейми поджал губы и задумчиво уставился на меня. Затем с тяжелым вздохом кивнул.
— Доротея напишет своему отцу, если еще этого не сделала, — рассудил он и поднялся, спрятав письмо Джуды в спорран. — Его светлость сделает все возможное.
— Мы не знаем, может ли Дотти написать отцу. Что, если она не с Дензилом? Или вовсе не знает о пленении мужа? К тому же мы понятия не имеем, где находится сам Хэл… то есть герцог, — прибавила я. И дернул же меня черт назвать Хэла по имени! — Но все же его и Джона не так сложно найти. Для британской армии это точно не секрет.
— Пока мое письмо дойдет до Саванны или Нью-Йорка, Дензила уже, скорее всего, освободят или выпустят на поруки. А может, перевезут в другое место.
— Или казнят, — мрачно продолжила я. — Ради бога, Джейми! Тебе ли не знать, что творится в британских тюрьмах!
Он уже хотел уходить, но, услышав мои слова, резко вскинул голову:
— Да. Знаю как никто другой.
Это действительно было так. Именно в тюрьме они с Джоном и познакомились.
— К тому же, — прибавила я, возвращаясь на более твердую почву, — писать буду я. Все-таки Дензил скорее мой друг, чем твой. Тебе не обязательно вмешиваться.
Шея его побагровела, что не предвещало ничего хорошего.
— Я и не собирался «вмешиваться». — Он брезгливо поморщился на последнем слове. — И не хочу, чтобы ты «вмешивалась» куда бы то ни было, если это касается Джона Грея. Никогда! — с нажимом добавил он и решительно подхватил лопату, которой копал новый колодец для сада. Судя по всему, больше всего на свете ему сейчас хотелось обрушить ее на голову Джона Грея — ну или на мою, за неимением другого объекта.
— Я тоже не планирую ни во что вмешиваться, — возразила я с ледяным спокойствием.
— Поздновато спохватилась, тебе не кажется? — съязвил Джейми.
Кровь бросилась мне в лицо.
— Какого черта! Ты ведь знаешь, что произошло. И как. Знаешь, что я…
— Прекрасно знаю. Он уложил тебя в кровать, раздвинул тебе ноги и оттрахал. Стоит мне услышать его имя, думаю о том, что между вами было. Неужели ты думаешь, я смогу это забыть? — Он произнес неприличное ругательство на гэльском — что-то насчет яичек Джона, — воткнул лопату в землю, а затем снова вынул.
Я медленно дышала через нос, плотно сжав губы.
— Мне казалось, мы перевернули эту страницу, — произнесла я после долгой паузы.
Выходит, все это время я себя обманывала. Какая наивность! Неожиданно в памяти всплыли слова, которые Джейми — едва вернувшийся с того света, пропахший капустой, — сказал мне в саду Бертрамов (одежда моя была заляпана грязью, а сердце пело от радости):
Саксоночка, я полюбил тебя с первого мгновения. И буду любить всегда. Можешь хоть со всей британской армией переспать, не важно… Хотя нет, — поправился он. — Еще как важно, но я все равно не перестану тебя любить.
Немного успокоившись, я тут же вспомнила продолжение:
— Только, конечно, мне бы это не понравилось. И я наверняка закатил бы потом скандал.
Джейми подошел почти вплотную и посмотрел на меня с высоты своего роста; его голубые глаза потемнели от гнева.
— Я ведь говорил, что страшно ревнив?
— Да, но…
— И что проклинаю каждый час, который ты провела в постели другого мужчины?
Мне стоило немалых усилий сдержать готовые сорваться с языка слова.
— Говорил, — процедила я.
Джейми сверлил меня взглядом.
— Я не шутил тогда, — сказал он наконец. — Сейчас тоже не шучу. Делай что хочешь — видит Бог, ты всегда поступала по-своему, — только не притворяйся, будто не знаешь, как я к этому отношусь!
Джейми повернулся и зашагал прочь, взвалив на плечо лопату, словно ружье.
Я так сильно сжала кулаки, что ногти впились в ладони. Мне хотелось швырнуть в него камень, но он уже был далеко и двигался слишком быстро.
— А как же Уильям? — крикнула я вдогонку. — Если он «связан» с Джоном — то и ты тоже, тупоголовый шотландец!
Джейми на миг застыл, а затем крикнул, так и не обернувшись:
— К черту Уильяма!
* * *
Я перебирала в уме синонимы словосочетания «тупоголовый шотландец», как вдруг услышала робкое покашливание и обернулась. Позади стояла Фанни. Ее фартук топорщился от грязных корнеплодов репы, а нежное личико выражало тревогу. Девочка хмуро смотрела вслед удаляющейся фигуре Джейми, которая едва виднелась за деревьями у ручья.
— Миссис Фрэзер, Уильям что-то натворил? — спросила она, глядя на меня из-под чепца. Я улыбнулась, несмотря на клокотавшую в душе ярость. Фанни уже давно говорила бегло и правильно
