Английский товарищ
Я мог бы написать и «друг», но Хилари Норвуд был коммунистом, мне хочется называть его товарищем. Пожалуй, из всех членов КПСС, которых я знавал, множество, даже, пожалуй, большинство, были люди порядочные, честные и интеллигентные, но среди них редкие — коммунисты по убеждению. В силу обстоятельств того или иного характера. И вот на своем жизненном пути я встретил настоящего коммуниста. Не нашего — английского. Хилари был коммунистом, о которых слагали стихи, песни, рассказы, романы, ставили фильмы, их идеализировали.
Невысокого роста, складный, с лукавым взглядом, полный доброжелательства, спокойствия и приветливости. Как ни странно, мы с ним мало, почти не говорили о политике, разве что на бытовом уровне. Правда, как в священное место, он водил меня и сына в квартиру, где под самой крышей, можно сказать, на чердаке, Ленин выпустил в Лондоне первый номер газеты «Искра». В этом же домике он устроил нам встречу с Бернштайном, глубоким стариком, знавшим Ленина и чуть ли не выпускавшим с ним эту газету.
Я уже писал о том, что люблю бывать в исторических местах. Хилари свозил нас и на кладбище, где похоронен Карл Маркс. Раньше могила Маркса выглядела иначе, я помню ее по фотографии, более простой и человечной, сейчас же водружен, не без участия нашего посольства, стандартный, массивный и довольно примитивный бюст из гранита или мрамора.
Народу на кладбище не было ни души, правда, откуда‑то появилась маленькая группа из двух — трех молодых людей. Они остановились около нас и тоже стали внимательно рассматривать памятник. А потом, обратясь к нам, спросили: «Это кто?» Мы ответили: «Карл Маркс». Снова они посмотрели на мраморный бюст и спросили: «Он что, был великий человек?» Мы ответили утвердительно. Но для нас, советских людей, показалось странным, что есть люди, которые не знают, кто такой Карл Маркс, и мы решили, что это были американские туристы.
С Хилари Норвудом меня познакомил актер Центрального детского театра Владимир Алексеевич Калмыков, когда Хилари был в Москве. Знакомство произошло на почве нашего тройного увлечения филателией — и Хилари, и Калмыков, и я собирали марки. Вот ведь, казалось бы, на каком пустяке можно завязать дружбу. Тогда‑то Хилари и пригласил меня приехать к нему в гости. Трижды, если не четырежды, я ездил к нему, и с сыном, а потом и с дочкой. Сколько удовольствия и радости доставлял он нам! Жил он со своей женой Летти (слава Богу, она здравствует и поныне) в небольшом собственном уютном доме в окраинном районе Лондона Бексли — хит. Да, я забыл сказать, что Хилари был уже на пенсии, а до этого он служил старшим преподавателем химии в школе. Сейчас в этой школе химический кабинет назван именем Хилари Норвуда, о чем свидетельствует маленькая мемориальная доска. Есть в этом признании деятельности учителя- коммуниста в древней капиталистической стране что‑то высшего порядка. У нас сейчас в этом отношении такой разгул хулиганов — «демократов», что со стыда сгоришь: решительно все у нас члены КПСС были дрянь — дрянью, только они, перевертыши, все знали и всегда были чисты, как стеклышко, а посмотришь в это стеклышко на свет — одна копоть. И это пишу я, никогда не бывавший ни в какой партии, ни в комсомоле. Я бы бывшим членам KI ICC решительно запретил негативно писать о нашем прошлом; постыдились бы они делать подобное, потому что они если и вылезли на поверхность жизни, то чаще всего именно оттого, что были членами этой самой «преступной партии».
Хилари заслужил почет своим трудом — и только. Мечта о коммунистическом обществе была у него кристально чистой, пусть идеалистической; мечта эта была от желания избавить людей от пороков капитализма, которые он ощущал, видимо, остро, хотя никогда не ругал свою страну ни единым словом. А что делают наши «демократы»? С какой горечью и недоумением я переживаю, когда мои сограждане с остервенением клянут свою собственную страну. Издеваются над ней и, кажется, готовы с радостью стереть ее с лица земли. Какой позор!
Жила чета Норвудов в своем доме тихо, мирно и трудолюбиво. Оба они были уже пенсионерами, получали порядочную пенсию и вели, по — нашему говоря, какую‑то общественную нагрузку. Делали то, что Вольтер предлагал всем в своем «Кандиде»: каждый должен возделывать свой сад. У Норвудов был славный садик и ювелирно возделанный огород, за которым ухаживал сам Хилари.
Участок вроде бы крошечный, но все‑то там было: и картошка, и помидоры, и простая и цветная капуста, и укроп, и морковь, и, казалось, все мыслимые огородные культуры. И каждая грядочка почти образец искусства. Я помню, как, выкапывая картошку, я бы сказал, извлекая се из земли, Хилари любовно укладывал каждый клубень на просушку, а потом аккуратно, как персики, в плоский ящик — трудолюбивый хозяин!
Отвлекусь немножко, чтобы сказать о труде. В нашей стране труд давно перестал быть потребностью человека. Даже в те времена, когда пелось «В труде нам слава и почет». А сейчас и вовсе считается чем‑то низменным. Да и раньше сколько поговорок сложили: «По работе ценить, так лошадь дороже всего», «Где бы ни работать, лишь бы не работать», «Работа не волк, в лес не убежит», «Работа дураков любит» и так далее. Множество людей работают бессовестно, то есть плохо, небрежно, лишь бы сорвать деньги. Я, кажется, снова слишком отвлекся…
Приведу маленький пример поведения Хилари — коммуниста. Сидели мы как‑то вечерком в его гостиной, гутарили о марках и обо всем, что творится на белом свете, — это те самые задушевные беседы, которые осмысляют и украшают жизнь, делают ее спокойной и теплой. Хилари вдруг говорит: «А вот что! — с этой фразы он почти всегда начинал разговор. — А вот что! У меня давным — давно лежит бутылка испанского вина, я ее купил, когда еще не было Франко, не успел выпить. Во время правления диктатора я не хотел ее пить и не покупал ничего испанского. Сейчас Франко уже нет, и мы можем выпить это вино». Вы, может быть, скажете: как же он дружил с вами, собирал марки Советского Союза, в Москве бывал, в том числе и вашим гостем, ведь у нас была диктатура, хотя бы диктатура КПСС. На это я отвечу, пожалуй, так: Хилари знал все дурные и даже страшные стороны нашей жизни, с душевными муками говорил о них, но он видел и светлое и высоко ценил то, чего не было в его родной стране. Ну, хотя бы отсутствие безработицы и пусть бедное, но относительное равенство людей. Ему казалось, что постепенно — постепенно дурное отпадет, и в нашей стране построят то самое коммунистическое общество, о котором он мечтал.
Признаюсь откровенно, и я об этом мечтал, представлял себе его, хотя и не в таком чистом, рафинированном виде. Я, как и подавляющее большинство жителей СССР, не принимал все уродства и пороки нашей той жизни, но я никогда не думал, что произойдет нечто еще гораздо худшее. Если я раньше боялся и ненавидел диктатуру КПСС, то теперь я презираю диктатуру «демократии», презираю за все, что она сделала с нашей великой страной, отбросив ее куда‑то на задворки, в скопище полуколониальных государств. Собственно, той страны, которая называлась Россия или СССР, уже нет. Под ударами внешних и внутренних разрушительных сил она погибла. Несмотря на все пороки той жизни, с которыми я боролся своим, пусть слабым, трудом, я любил Родину. Помню, как в Америке выступал на каком‑то людном собрании и одна дама задала мне вопрос: «Господин Розов, если бы вы очутились на неведомой планете, где на одной ее половине существует цензура, а на другой ее нет, где бы вы предпочли жить?» Я, не задумываясь, ответил: если бы я попал на неведомую планету, я бы тотчас стал думать, как бы мне вернуться скорей домой. Этот мой ответ вызвал в зале оживление.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
