От меня требовалось принять решение и определить, кто из воинов, идущих со мной, должен сейчас уйти и, скорее всего, остаться жить, а кто останется на этой поляне и, возможно, уже сегодня умрет. Это нелёгкое решение. И если бы сейчас мы находились на военной службе и с нами действительно был важный язык, как до сих пор думают дикари, я бы ни минуты не колебался. Оставил бы на месте половину группы, тех, кто слабее, а с другой половиной оторвался бы и двинулся на Дебальцево. Однако в настоящий момент мы — гражданские люди и купцы, а Балан не с нами, и нам не за что класть в этом обезлюдевшем и диком месте свои жизни. Теперь бы то же самое объяснить дикарям, упрямо идущим по нашему следу. Вдруг отстанут? Но сделать это не получится, и значит, хочется мне того или нет, а придётся снова вступить с ними в бой.
— Мужики, — окликнул я своих воинов, — положение у нас тяжёлое, а потому высказывайтесь все. Вы наши правила знаете, в такой ситуации каждый боец право голоса имеет. На принятие решения есть десять минут.
— Кто‑то должен остаться, — подал голос Лист‑пулемётчик, — и пусть это буду я. У меня с ногой проблема, подвернул в карьере. Патронов при мне три сотки, так что помогите выкопать под этим дубом окопчик, оставьте гранат пяток и автомат. Гарантирую, полчаса отыграю. Слева откос в овраг, впереди кустарник колючий, а справа бурелом сухостойный, так что не сомневайтесь, всё будет путём.
— Врёшь ты всё, Лист, — это его дружок Сало, в мирной жизни был мордастый парень, чем‑то напоминающий бульдога, а сейчас — худющий и похожий на жердь скелетон с обвисшими щеками, — с ногой у тебя порядок, так что если ты останешься, то и я тоже.
Остальные бойцы угрюмо молчали и, когда я смотрел на них, отводили глаза в сторону. Понимаю, у каждого дома семья, и только Лист с Салом пока холостые и могут отвечать лишь за себя. Взгляд не отвели только двое: Крепыш, которому всё было по барабану, и тульский повольник Сеня Бойко, оказавшийся неплохим бойцом и уже успевший за эти дни обзавестись автоматом, снаряжением и обувью одного из наших погибших парней.
Конечно, если приказать кому‑то остаться, он останется. Мой авторитет среди воинов высок, и я работодатель. Однако именно поэтому я и устроил опрос, что не хотел решать судьбу моих товарищей. В общем, понятно, кто готов обеспечить отход всей группы, а значит, здесь останутся четыре человека: Сеня, Лист, Крепыш и я. И хотя я прекрасно понимаю, что шансов выжить не так уж и много, что‑то в душе говорит мне о том, что мы всё же уцелеем в этом бою. Возможно, это самый обычный самообман, а может, та самая интуиция, которая уже не один раз мне жизнь спасала.
Я высказался, бойцы недовольно зашумели, а пара человек даже пожелала вместо меня остаться. Такое ко мне отношение я ценю и слова воинов запомню, но решение принято. А потому пришлось прикрикнуть на них и объяснить, что риск мой оправдан и пара неплохих идей насчёт того, как оторваться от противника, у меня в голове имеется. Опять же, из всей нашей группы, по сравнению с остальными, мы четверо — самые бодрые, а значит, если напряжёмся, то после боя сможем быстро покинуть позицию и догнать своих товарищей.
— Воины, время на отдых вышло! Пока меня с вами не будет, старшим назначаю Кума. Встретимся на южном выезде из Дружковки. Встали! — даю я команду своим бойцам, и спустя пару минут, оставив нам большую часть боеприпасов, последние мины и СВД, они покидают небольшую полянку и уходят на юго‑восток, в сторону Дебальцева. Поворачиваюсь к оставшимся и говорю: — Необходимо, чтобы все преследователи на опушку этого леска подтянулись, так что продержаться нужно всего пару часов. Слева и справа за лесом — овраги и карьеры, и, чтобы через них пройти, сектанты потратят как минимум часов десять.
— А как отходить будем? — спросил Лист.
— У тебя как, бронебойно‑зажигательные остались? — вместо ответа, задаю я ему встречный вопрос.
Пулемётчик смотрит на сухостой и кустарник перед нашей позицией, переводит взгляд на пожухлую от летней жары густую траву, стелющуюся валками вдоль кромки леса, понимающе кивает и отвечает:
— Да, полсотни, и все в одной ленте, вперемешку с трассерами.
— Вот её напоследок и оставишь. — С трудом я встаю и поворачиваюсь к Крепышу и Бойко: — Давайте позицию готовить. Крепыш, бери две оставшиеся МОНки и ставь метров за тридцать от этого дуба, направление на кустарник. Потом пройдёшь по окраинам поляны, войдёшь в заросли и на проходах накидаешь по пять растяжек с каждого фланга, центр не трогай. Сеня, ты помогаешь Листу вырыть два окопчика, один слева от дерева, — кивок на мощный дуб, — второй справа.
— Понял. — Крепыш направляется к рюкзачку с минами и гранатами.
— Ясно. — Сеня помогает подняться пулемётчику, и они, взяв две сапёрные лопатки, начинают выбирать место под стрелковые ячейки.
Воины при деле, а я взял СВД с тремя стандартными снаряжёнными магазинами, прошёлся по сухому травостою вдоль полянки, удостоверился в том, что он должен хорошо гореть, и направился на опушку, находящуюся от нас метрах в шестидесяти. У меня задача самая простая — немного придержать идущих по нашему следу дикарей и приманить тех, которые по оврагам таскаются и обходной путь ищут. Не могу сказать, что я отличный снайпер, это было бы неправдой, но из нас четверых я стреляю лучше всех и с винтовками дело имел, в том числе и с «драгункой», которая со мной, так что Вильгельма Телля изображать не буду и на сотне метров дикарей приторможу, чтоб не зарывались. У них, кстати, тоже снайперы имеются. Однако стрелять с опушки леса, как я собираюсь, и с невеликого по размерам поля, покрытого редким кустарником, — это две очень большие разницы, так что Мечник выходит на отстрел неоварваров безбоязненно.
Ага! Тропинка заканчивается, и передо мной открытое пространство. Заваливаюсь в кусты боярышника, идущие по окоёму леса, расчищаю себе место, сектор обстрела, и, приготовив лёжку, становлюсь на одно колено. В ПСО‑1 рассматриваю свои будущие жертвы и в который уже раз поражаюсь их выдержке, выучке и подготовке. Ведь вижу, что они устали не меньше нашего, но держатся всё же бодрей. Может, это эффект охотника, который тянет их за нами, но думается, что это какая‑то чисто психологическая подготовка, когда человек прёт вперёд ради какой‑то идеи, и ему плевать на то, что организм стонет и плачет. А когда это накладывается на отличнейшую подготовку, то результат превосходит всякие ожидания. И воины сектантов яркий тому пример. Они двигаются по полю так, как если бы я уже вёл огонь, — приближаются к опушке осторожно, опасаются засады. Но скорость у них тем не менее приличная, вроде бы и не бегут, а километров семь‑восемь в час выдают.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
