благодаря революции они заняли свое положение инженеров-специалистов, что, конечно, является «достижением» советской пропаганды. Им легко, однако, можно доказать, что при головокружительных темпах развития современной техники как в СССР, так и за границей, в нормальной России, а не в советско-изуверской, технические кадры всё равно стали бы пополнятся из всех слоев населения, так как, при всем желании, контингент дворянских и буржуазных сынков оказался бы абсолютно недостаточным. Если этот социальный класс техников и можно назвать новой интеллигенцией, то, получив материалистическое воспитание, они интересуются главным образом практическими проблемами, которые жизнь ставит перед ними в борьбе за существование.
Может быть, потребуются поколения, чтобы им духовно приблизиться к старой нашей интеллигенции, то есть начать витать в облаках какого-то «горения», скажем, стать одержимыми «Великими Принципами, возвещенными Великой же Французской Революцией» 175 лет тому назад. Я не думаю, чтобы они пошли в народ во вред достигнутых ими социальных благоприятных условий существования, как в свое время это сделали декабристы. Однако нельзя огульно обвинить их в полной индифферентности к страданиям подсоветских рабов, главным образом колхозников, раз они сами мне говорили, что колхозная система — это наша язва.
Мне кажется, что я не ошибусь, если скажу, что они спокойно воспримут всякую новую власть и ее поддержат при условии, если эта перемена не только не отразится отрицательно на их социальном положении, но скорей даже его улучшит. Другими словами, этот новый технический класс может послужить кадрами специалистов для будущего правительственного аппарата, что мы не можем не приветствовать, хотя бы уже потому, что они были бы совершенно на месте на своих административных постах и, главным образом, именно благодаря своей технической формации. Все они вышли из народа, связи со своим происхождением не теряют, а потому можно надеяться, что и для нижестоящей народной массы от них последует непременное облегчение.
А ведь этого как раз мы, белые, и добиваемся в течении 46 лет. Поколение идет за поколением, и тот заряд ненависти, который был пущен в 1917 году пассажирами запломбированного немецкого вагона, неуклонно выветривается, стоит лишь посмотреть на лица смены смен — русских школьников, детей наших собеседников.
Сроки нам неизвестны, но сама жизнь дает нам уверенность в грядущем российском освобождении.
Прежде чем покинуть Геную, мы отправились посетить главные ее достопримечательности. В центре старого города возвышается величественный собор Святого Лаврентия (Сан Лоренцо), фасад которого выходит на небольшую площадь, а стороны прикрыты узкими средневековыми уличками. Войдя налево, находится притвор, в котором хранятся кости Святого Иоанна Крестителя[404]. Вход в этот притвор запрещен женщинам, в воспоминание о жене Ирода и его племяннице Саломее, которым удалось заставить Ирода усечь главу Святого Иоанна, изобличавшего порочную жизнь этих двух женщин. Мне помнится картина П. Сведомского[405]: возлежа, как это тогда практиковалось, около стола, Саломея развлекалась тем, что колола булавкой язык положенной на блюдо отсеченной главы Предтечи.
Хранится в соборе чаша, из которой пил Христос на тайной вечере. По преданию эта чаша была преподнесена царицей Савской царю Соломону. Не совсем понятно, каким образом такое сокровище могло тогда попасть к нищему Сыну плотника Иосифа? Но в соборе можно видеть неоспоримую «реликвию» — огромный снаряд тяжелого морского орудия. Надпись на висящей на стене мраморной доске гласит: «Эта бомба, пущенная английским флотом, пробив стену этого славного собора, упала здесь, не взорвавшись, 9 февраля 1941 года. В знак вечной признательности Генуя, город Богородицы, пожелал высечь в камне память о столь великой милости». Если вспомнить, что во время жестокой бомбардировки города, объятое ужасом население бросилось искать спасения в церкви и соборы, то можно себе представить, сколько жизней было спасено заступничеством Девы Марии, как в это верят генуэзцы, всегда набожные и верующие католики.
Затем мы решили осмотреть знаменитое генуэзское кладбище. Это — огромный некрополь, полный художественных скульптур, поражающий своей реальностью. Всюду виднеются человеческие изваяния из белого мрамора в натуральную величину, что, надо думать, в лунную ночь производит жуткое впечатление. Эти статуи являются, кроме того, свидетелями истории костюмов, так как здесь представлены люди, жившие в разные эпохи, когда они боролись за существование, любили, ненавидели и страдали, так же, как это происходит и в наши дни. Суета сует и всё суета…
Выехав из города, мы взяли приморским шоссе направление на север на Ниццу, что уже на Французской Ривьере.
Генералиссимус Суворов, очистив Италию от французских революционных войск, разрабатывал план кампании на 1800 год, целью которого было осуществление стратегического наступления русско-австрийских войск сначала на Ниццу, а затем и на Париж, чтобы, погасив там очаг революции, восстановить в Европе попранные престолы и алтари. Судьба решила, однако, иначе и лишь 15 лет спустя российские победоносные войска торжественно вступали в столицу Франции…
«Часовой» (Брюссель), июнь 1964, № 456, с. 15–18
XI. (В Италии)
На главной площади Сорренто оркестр на эстраде играет Патетическую симфонию Чайковского. Я сижу за столиком в кафе, слушаю чудные звуки нашего гениального российского композитора, невольно вызывающие во мне, как вообще всё русское, назойливые мысли о судьбах нашей родины, столь далекой от знаменитого Сорренто, воспетого поэтами и непревзойденными итальянскими тенорами, начиная с самого Карузо[406].
Мое внимание привлекла, однако, в углу площади мраморная статуя на высоком цоколе, изображающая фигуру человека в костюме XVI века, такого, в котором мы можем видеть теперь на оперных сценах легкомысленного герцога Мантуи из «Риголетто» поющего свои знаменитые арии. Оказывается, что статуя сооружена в память знаменитого уроженца Сорренто Торквато Тассо[407], поэта и «борца» за свободу. В те уже далекие времена, когда эпоха Возрождения лишь начиналась, сменяя «мрачное» Средневековье, Тассо посмел затронуть престолы и алтари в своих сочинениях, по причине чего ему и пришлось познакомиться как со Святейшей Инквизицией, этой ЧК тех времен, так и с правосудием герцога Феррары[408], которое и посадило его в сумасшедший дом. Ничто не ново под луной — советская власть тоже сажает поэтов и писателей в дома для умалишенных.
Смотрел я на этого мраморного Тассо и думал, что вот уже четыреста лет тому назад «страдал» этот прогрессивный человек, как «страдали» потом наши освободители нас от России, все эти шестидесятники, семидесятники, Чернышевские, Бакунины[409], Нечаевы[410], Герцены, «бабушки революции», Ленины, Троцкие, Сталины и прочие…
И действительно, сидя и слушая несравненную нашу русскую музыку, мне никак не удается избавиться от тяжелых впечатлений, полученных утром от посещения острова Капри, находящегося в немногих километрах от Сорренто. Этакая
