камень. «Чучуна!» — обмер я. Протянув вперед свой дар — нэлэкэ и весь трясясь от испуга, я начал кланяться в сторону, откуда летели камни. А еще через несколько мгновений из-за обломка скалы выпрыгнул огромного роста человек и закружился на одном месте, подняв вокруг себя снежный вихрь. Мне показалось, что тело его сплошь покрыто шерстью, а длинные, взлохмаченные, как у шамана, волосы закрывали лицо. На них коркой блестел морозный иней. За долгую жизнь в тайге мне доводилось встречаться лицом к лицу и с волком, и с медведем, и с другими зверями, но ничего более страшного я не видел. Я весь дрожал как от утреннего мороза и все тянул и тянул к нему свое нэлэкэ и, не слыша собственного голоса, твердил заклинания.
Вдруг «человек» рассмеялся. Смех его звучал необычно, словно шел откуда-то из самой глубины горла. Чувствовалось, что «хозяин гор» тоже боится меня: сделав вперед два-три шага, он вдруг отскакивал назад. Так продолжалось довольно долго, а затем, показав рукой на нэлэкэ, он радостно захлопал в ладоши и издал странный звук, что-то между смехом и свистом. Я уже успел разглядеть его и понял: то, что поначалу посчитал шерстью, было обрывками шкуры сохатого, каким-то непостижимым образом державшимися прямо на теле чучуны. Сквозь смерзшиеся пряди волос проглядывало коричневое от морозного загара довольно молодое лицо, обыкновенное лицо человека. Правда. постоянно трепетавшие ноздри и горящие глаза придавали ему что-то звериное, дикое. Вместо обуви на ногах у него были лосиные копыта, примотанные чем-то к передней части стопы.
Я повесил нэлэкэ на ветку кустарника и отошел в сторону. Чучуна сделал два огромных прыжка, схватил подарок и тут же понесся обратно. Остановившись па мгновение и похлопав в ладоши, он скрылся за обломком скалы, откуда и появился.
Я долго не мог прийти в себя и сесть на оленя, все озирался по сторонам, успокаивая себя тем, что чучуна все-таки принял мой дар. Вскочив наконец на учаха, я быстро погнал его в сторону своей стоянки.
В тордохе страх сжал меня в своих объятиях с новой силой. Я трясся, как олененок, родившийся во время весенних заморозков, по спине моей струился холодный пот. Вытащив из сумы рысью шапку с рогами и бросив в костер несколько кусков жирного мяса, я стал шептать заклинание.
Тогда у нас, эвенов, считалось, что такая шапка может спасти человека от любого нечистого духа. А ведь чучуна-сэ-дьэк, по некоторым рассказам, водился с ними, мог мгновенно исчезать с троны, уходить в снег, превращаться в кустарник или дерево, не оставляя за собой следов. Всякое стало приходить на ум. Вспомнился и аркан, что оказался бессилен со всем своим волшебством.
«Зачем, зачем приехал сюда! — сокрушался я. — Как защищаться, если он нападет?..»
На всякий случай я сделал в стенах тордоха дырки, через которые можно было бы отстреливаться, просунув ружье. Сон не шел, и я пролежал всю ночь с открытыми глазами, сжимая в руках приклад и время от времени подбрасывая в очаг дрова.
Чучуна не пришел. Утром я снова сотворил заклинание, держа шапку над огнем. Выглянув из тордоха, увидел мирно пасущихся оленей. На душе стало чуть спокойнее.
* * *
Теперь и стал охотиться возле самого стойбища, хотя диких оленей там было мало, а горные бараны почти не появлялись. Покидая жилище, всякий раз надевал рысью шапку, и она как будто оберегала меня.
Однажды, возвращаясь к тордоху, я наткнулся на только что убитого чубуку, лежавшего на моей лыжне. В боку его зияла рана, намного превышавшая пулевую. От лыжни уходили огромные следы, напоминавшие те, что обычно оставляют широкие лыжи эвенских мальчиков. Но в перед-ней части каждого следа четко прорисовывался отпечаток копыт сохатого. Сомнении не осталось — здесь был чучуна, и это его добыча.
Я обошел стороной барана, не тронув его, хотя уже несколько дней сидел без свежего мяса.
Уже дома подумал: а может, он оставил барана мне в дар? Тогда должен взять и рукавицы. Надо пойти посмотреть.
Рукавицы были па месте, но следов вокруг них заметно прибавилось. Было видно, что чучуна подходил совсем близко, потом резко отскакивал назад, садился в снег и подолгу сидел, видимо, любовался издали узорами. Но не тронул. Я еще раз переставил палку в сторону его тропы и наклонил ее ниже.
Ходил я недолго, но возле тордоха меня ждал сюрприз. Тот самый чубуку, что лежал на лыжне, теперь уже был аккуратно уложен на лабаз возле жилища. Все стало понятно: баран предназначен мне.
Спустив его вниз, я тут же принялся разделывать. Шкуру повесил над тордохом, что должно было означать мою благодарность. На всякий случай намазал кровью лицо. А голову с рогами поставил недалеко от входа, чуть правее его. Для любого таежника этот жест был понятен: «Заходи, будь гостем!»
Напарил свежатины, подождал для приличия часок, потом наелся и лег спать. Вместо прежних кошмаров и страхов на этот раз во сне я видел ласково улыбающуюся Еке-ну и счастливых ребятишек.
Утром рукавиц на палке не было. Слава всем духам! Наконец-то мы поняли друг друга! Выходит, помогли мне старые обычаи и заклинания. И растопил снега, смыл кровь с лица и с благодарностью бросил в огонь несколько кусков мяса.
* * *
Вечер я провел в раздумье. От кого он родился, этот чучуна, от человека или зверя? А может, одичал в тайге, ведя одинокую жизнь? Почему люди моего племени охотятся за ним, в чем его вина? Так вот и будет всю жизнь бродить в горах, а после смерти тело несчастного растерзают звери. А ведь отличает же он плохое от хорошего, вот и барана принес в благодарность за мои дар. Может, и колдовских чар у него никаких нет, а все это просто россказни. Попробовать бы подружиться с ним, помочь ему стать обыкновенным человеком.
Невольно я стал вспоминать приходившие на память истории о «диких людях».
Рассказывали один случай. Тоже в старину это было. Собиратели ясака тогда часто обижали неграмотных охотников и рыбаков. Особенно усердствовал в обманах и вымогательствах Селдьюэс Седэр — Мелочный Федор. Долго не могли найти на него управы, но однажды Седэр поехал в Зашиверскин острог и по дороге попал в руки трем чучунам. Затащив его в пещеру, они прилично намяли ему бока и поставили на лоб печать — «Меркешкин», а потом отпустили. Показав лоб дружку писарю Сылкину, он попросил объяснить, что означает это слово. Тот растолковал, что, мол, в переводе с якутского —
