Что же до нас, то мы храним день сей, как нам заповедано, ничего не прибавляя и не убавляя. Ибо в Азии усопли великие светочи, которые восстанут вновь в день пришествия Господня, когда явится Он во славе с небес и воззовет к святым своим: таков Филипп, один из двенадцати апостолов, усопший в Иераполе, [а также] две его дочери, состарившиеся в девстве, и еще одна дочь, что жила в Духе Святом и покоится в Эфесе; [таков же] и Иоанн, приклонявшийся к груди Господа, бывший священником, носивший первосвященническую табличку (to petalon)[1103], свидетель (martys)[1104] и учитель. Он усоп в Эфесе. Далее — Поликарп из Смирны, епископ и мученик (martys): и Фрасей, епископ и мученик (martys) из Евмении, усопший в Смирне. Надо ли упоминать еще Сагариса, епископа и мученика (martys), усопшего в Лаодикии? Или блаженного Папирия, или Мелитона–евнуха, во всем жившего в Духе Святом, что покоится в Сардисе, ожидая посещения с небес, когда он восстанет из мертвых? Все они праздновали Пасху в четырнадцатый день, по Евангелию, никак от этого не отклоняясь, но следуя правилу веры. Также и я, Поликрат, последний из вас всех, [поступаю] согласно преданию своих родичей, некоторых из которых посещал как ученик (parèkolouthèsa)[1105]. Семь родичей моих были епископами — я восьмой. И всегда мои родичи хранили тот день, в который народ [то есть иудеи] убирает закваску. Потому и я, братия, прожив шестьдесят пять лет в Господе, общаясь с братьями со всех концов света и прочтя от начала до конца все Священное Писание, не устрашусь угроз
(Евсевий,
Церковная история, 5.24.2–7)[1106] [1107].
Исследователи этого отрывка обычно упускают из виду его искусную и тщательно продуманную композицию. Поликрат приводит семь великих светочей Азии, которые праздновали Пасху в четырнадцатый день. Семь — число полноты, означающее, что их свидетельства вполне достаточно. Ссылаясь далее на семерых своих родичей, бывших епископами, у некоторых из которых он учился, Поликрат не вводит второй, дополнительный, набор свидетелей — своими родичами он называет этих семерых великих светочей. Из скромности он не говорит о своем родстве с ними сразу — вначале перечисляет их по именам, а затем вводит и себя, «последнего из вас всех»[1108], восьмого, чье свидетельство, в сущности, уже не требуется. Таким образом, он прибавляет свое свидетельство к свидетельствам своих прославленных родных, не выходя из пределов скромности. Ясно, что всех семерых светочей он считает епископами, однако использует это слово по отношению лишь к тем в списке, о ком может сказать «епископ и мученик» (Поликарп, Фрасей, Сагарис).
Притязания Поликрата на родственные отношения со всеми семью светочами вполне правдоподобны. Важно отметить: о двух дочерях Филиппа, умерших в Иераполе, он говорит, что они состарились в девстве — но это не сказано о третьей дочери, умершей в Эфесе, потомком которой, как можно предположить, и был Поликрат. Вполне возможно, что список знаменитых родственников–епископов не был составлен Поликратом лишь для этого случая — весьма вероятно, что он с гордостью повторял его и раньше. Сознательное ограничение списка собственными родственниками и числом «семь» объясняет отсутствие в этом списке других видных церковных лидеров из Азии, скорее всего, также придерживавшихся празднования Пасхи в четырнадцатый день — Аристиона, Папия или Клавдия Аполлинария Иерапольского[1109].
Прежде чем заняться Иоанном, обратим внимание на упоминание Филиппа, также весьма интересное. Несомненно, речь идет о Филиппе благовестнике, дочери которого пророчествовали, согласно Деян 21:8–9. Говоря об одной из его дочерей, что она «жила в Духе Святом», Поликрат имеет в виду, что она была пророчицей. По крайней мере две дочери Филиппа были известны Папию (Евсевий, Церковная история, 3.39.9)[1110]. То, что слова Поликрата о них заметно отличаются от упоминания в Деяниях, согласно которому дочерей было четыре, и все пророчествовали, говорит о том, что Поликрат опирался на местное предание о них[1111]. Однако, называя Филиппа «одним из двенадцати апостолов», Поликрат, по–видимому, путает двух Филиппов — члена группы Двенадцати и члена группы Семи (см. Деян 6:5; 8:5–40; 21:8–9)[1112]. Или, быть может, точнее будет сказать, что он сознательно отождествляет эти две фигуры (как видим их мы) и сливает их в единый образ. Раннехристианские толкователи новозаветных писаний, следуя подобной же практике в иудейской экзегезе Ветхого Завета[1113], часто воспринимали одноименных персонажей как одного и того же человека[1114]. Отождествляя двух Филиппов (в чем он, несомненно, следует экзегетической традиции Эфесской церкви), Поликрат поступает так же, как и большинство постновозаветных христианских писателей, полагавших, что Мария Магдалина и Мария из Вифании — одно и то же лицо. Таким образом, в своей ссылке на Филиппа Поликрат передает предание, основанное как на местных воспоминаниях о Филиппе и его дочерях в Иераполе, так и на экзегетическом отождествлении этого Филиппа с Филиппом из числа Двенадцати. Далее мы увидим, что его ссылка на Иоанна содержит в себе такое же сочетание местных исторических преданий и местной экзегетической традиции.
Об Иоанне Поликрат говорит следующее: «Иоанн, приклонявшийся к груди Господа, бывший священником, носивший первосвященническую табличку (to petalon)[1115], свидетель (martus)[1116] и учитель. Он усоп в Эфесе». Из всех элементов этого сообщения самый загадочный и спорный — несомненно, ссылка на Иоанна как на священника, носившего петалон. Ее обсуждение мы оставим напоследок. Выражение «приклонявшийся к груди Господа» взято буквально из Евангелия от Иоанна (13:25; 21:20). По всей видимости, здесь аллюзия на 21:20 — последнее появление Любимого Ученика в Евангелии перед тем, как в 21:24 раскрывается его авторство. Эта фраза указывает на особую близость к Иисусу, давшую Любимому Ученику возможность стать автором Евангелия. Поликрат использует ее не только для того, чтобы идентифицировать Иоанна как евангелиста, но и чтобы указать на особую ценность его Евангелия. То, что Ириней для указания на Иоанна как автора Евангелия использует абсолютно те же слова [Против ересей, 3.1.1 = (Евсевий, Церковная история, 5.8.4): «Приклонявшийся к груди Господа»] — скорее всего, не говорит о зависимости Поликрата от Иринея, а представляет собой обычное именование этого евангелиста в азиатской традиции[1117]. Шестидесятипятилетнему епископу Эфесскому едва ли требовались подсказки от епископа Лионского в том, как именовать евангелиста из его родного Эфеса, самого прославленного из его именитых родичей[1118].
Ссылка на Иоанна как на автора Евангелия, возможно, содержится и в слове martus. О том, что здесь не имеется в виду мученическая смерть, свидетельствует не слово «усоп»[1119] — это слово Поликрат использует и по отношению к Фразею и Сагарису, погибшим, как и Поликарп, смертью мучеников. Однако, если Фрасей, Сагарис и Поликарп именуются «епископ и мученик» (episkopos kai martus), причем martus стоит в этой паре слов вторым — Иоанн назван «священником… свидетелем и учителем»; если martus здесь означает «мученик», то это слово как–то очень странно вставлено между «священником» (hiereus) и «учителем» (didaskalos). Часто его принимают за аллюзию на Откр 1:2, 9, видя в этом Иоанне одно лицо с автором Откровения и понимая эти слова как ссылку на его страдания на острове Патмос[1120]. Но, скорее, речь идет о написании им Евангелия, которое в Ин 21:24 (ср. 19:35) расценивается как эквивалент свидетельства Любимого Ученика[1121]. Пара терминов «свидетель и учитель» прекрасно описывает Иоанна как автора Евангелия и Иоанновых Посланий[1122].
Акцент на авторстве Евангелия у Поликрата, возможно, связан со значимостью авторитета Евангелия от Иоанна для защиты обычая праздновать Пасху в четырнадцатый день. Клавдий Аполлинарий, епископ Иерапольский (возможно, наследник Папия), несколькими годами ранее[1123] жестко увязывает празднование Пасхи в четырнадцатый день с Иоанновой хронологией Страстей и ссылается на своих оппонентов, использующих Матфееву хронологию (apud Chronikon Paschale preface)[1124]. Он, по всей видимости, считал, что Евангелия не противоречат друг другу, однако для правильной их гармонизации необходимо скорректировать хронологию Матфея в соответствии с хронологией Иоанна[1125]. На то, что Поликрат разделял эту точку зрения, указывает его определение четырнадцатого дня как «дня, в который народ убирает тесто». Это означает, что для него этот день был не днем, когда иудеи вкушали пасхальную трапезу (поскольку день у иудеев считался от заката до заката, то пасхальная трапеза происходила в начале пятнадцатого дня нисана), а днем подготовки к иудейской Пасхе (ср. Ин 19:14), когда тесто уносилось из домов до заката. Значение соблюдения четырнадцатого дня для Поликрата, очевидно, в том, что, по Иоанну, Иисуса распяли именно в этот день. Его слова «по Евангелию» указывают на авторитет Евангелия от Иоанна. Это вполне соответствует взглядам Папия, предпочитавшего хронологию Евангелия от Иоанна «неупорядоченности» других Евангелий.
