Мой новый дом. Ничуть не лучше любого военного или трудового лагеря, где мне случилось побывать. На меня давил толстый слой безысходности, и я ничего не мог с этим поделать. У моих обреченных товарищей по несчастью давно угасла последняя искорка воли. И надежды.
Только один раз они проявили интерес — когда я нашел пустую койку, свалил на нее тяжелую зимнюю одежду и уселся за длинный стол. Пока я разглядывал отвратительную пищу на доставшемся мне обшарпанном подносе, чья-то здоровенная лапища больно стиснула мое плечо.
— Я съем твое крено, — сообщил здоровенный наглый тип, приросший к руке с другого конца. Другая лапища, похожая на первую как две капли воды, протянулась к моему подносу за дымящимся фиолетовым куском.
Я отпустил поднос, дождался, когда нахал покрепче стиснет крено, и вывернул ему кисть. Впервые сделал что-то хорошее с того утра, как отправился в рай. Кстати, когда это было? Неделю назад? Или вечность?
Поскольку противник мне достался очень рослый, недюжинной силы и, судя по всему, с крайне дурным характером, я решил зря не рисковать. Как только громадная башка пошла вниз, я треснул ребром ладони по переносице. Он завизжал от невыносимой боли, но я позаботился об анестезии, ткнув ему в горло натренированными пальцами. Он растянулся на полу и больше не шевелился. Я подобрал поднос и вынул крено из обессилевших пальцев. А затем обвел взглядом остальных едоков.
— Кто еще хочет попробовать мое крено?
Те немногие, кто потрудился оторваться от еды, сразу опустили глаза. Лежащий у моих ног человек засопел. Ему аккомпанировали дружным, сосредоточенным чавканьем и хрупаньем.
— Ребята, честное слово, я рад с вами познакомиться, — сказал я макушкам. Сел и отужинал с аппетитом. А заодно поразмыслил о том, где я очутился и что здесь делаю. И какие еще сюрпризы готовит мне будущее.
Глава 18
В монотонном и неинтересном труде прошло бесчисленное множество мучительных дней, а о ночах я уже не говорю. Пища была столь же разнообразна, как и работа, и вдобавок мерзка на вкус, но худо-бедно поддерживала огонь в телесной топке. Вскоре я узнал имя своего приятеля-креноцапа. Его звали Лэсч, и в бараке он считался первым задирой. Но меня он сторонился, хоть и злобно сверкал фонарями, которые я ему понаставил. Впрочем, он довольно быстро успокоился и нашел себе другие, не такие драчливые жертвы.
Мы работали в две смены: пока одна отсыпалась, другая управляла машинами. Выходных не полагалось. Рабочий день начинался с рассветом — в бараке появлялся Бубо и биохлыстом сгонял лежебок с нар. Пока мы выходили из барака, другая смена входила, едва волоча ноги от усталости. Действовала система неостывающих матрасов — один слезает с койки, другой на нее падает. Никто никогда не менял и не стирал грубые одеяла, потому в спальном помещении стояла ужасающая вонь.
Так начинался день… а заканчивался он, когда гасли огни. Между работой и сном, сном и работой мы ели кошмарную дрянь, состряпанную кухонными робомужиками. Разговоров я почти не слышал, скорее всего, по той причине, что говорить было совершенно не о чем. Только однажды мне для разнообразия дали поработать на самосвале, но это оказалось еще нуднее, чем на дробилке-черпалке. Я вывозил камень с карьера, сваливал и возвращался порожняком. Впрочем, во мне шевельнулось любопытство, когда я ехал в первый рейс — трясся в колее за другими нагруженными машинами. Однако не нашел ничего интересного в громадной металлической воронке, врытой в землю. Оставалось лишь гадать, куда девается ссыпаемый туда камень и зачем вообще он нужен. Может, под землей склад или транспортер? Вряд ли. На этой планете я очутился благодаря машине Слэйки, значит вполне логично допустить, что добытый камень точно таким же образом переправляется в другую вселенную. Я размышлял об этом, но вскоре перестал под спудом однообразия и усталости. Должно быть, именно однообразие и усталость усыпили мою бдительность. Пока «фонари» Лэсча меняли цвет с черного на зеленый, я о нем начисто забыл. Но он не забыл обо мне.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
За ужином, доедая остывшее крено, я вдруг заметил странное выражение на лице человека, сидевшего напротив меня. У него отвисла челюсть и расширились зрачки. Рефлексы заставили меня отпрыгнуть, а везение спасло от трещины в черепе. Камень обрушился на плечо, парализовал руку и сбросил меня со скамейки.
Взревев от боли, я откатился в сторону, вскочил на ноги и прислонился к стене, чтобы не свалиться в обморок. Левую кисть я сжал в кулак, но правая рука висела плетью. Я двигался влево, прижимаясь к стене, пока передо мной не образовалось свободное пространство. Лэсч преследовал меня, угрожающе подняв камень.
— Теперь ты покойник, — сообщил он.
У меня не было желания вступать с ним в дискуссию. Я смотрел в противные, налитые кровью глазки и ждал, когда он нападет. Он напал — и полетел ничком. Человек, сидевший напротив меня за столом, подставил ногу, а остальное доделал я. Взметнул колено к физиономии Лэсча. Он заорал и выронил камень, я подхватил его здоровой рукой и приготовился обрушить на череп.
— Если ты его убьешь или изувечишь и он не сможет работать, Бубо тебя прикончит.
Я выронил камень и довольствовался тем, что дал подлецу хорошего пинка по ребрам и врезал кулаком по нервному узлу. Это его на время успокоило.
— Спасибо, — сказал я. — За мной должок.
Мой спаситель был тощ, жилист и черняв. Не только волосы, но и лицо, и руки были черными от толстого слоя тавота. Я помассировал ушибленное правое плечо. Зудит. Хороший признак.
— Меня зовут Беркк.
— Джим.
— С дуговой сваркой знаком?
— Эксперт.
— Так я и думал. Я к тебе с первого дня присматриваюсь, ты умеешь за себя постоять. Пошли навестим Бубо.
Наш суровый страж занимал отдельную комнату. Для такого места она выглядела поистине роскошной, в ней даже была электроплитка. Когда мы входили, Бубо как раз помешивал варево ядовито-оранжевого цвета в помятой кастрюльке. Но пахло оно недурно и, судя по всему, выгодно отличалось от гадости, которой нас кормили.
— Че надыть? — ощерился он. Видимо, его раздражала необходимость говорить членораздельно.
— Мне нужен помощник, чтобы завтра поднять девяносто первую. Ту, что со скалы сверзилась.
— З’щем?
— Затем что я так говорю, вот зачем. В одиночку не справиться, а Джим варить умеет.
Бубо оставил стряпню в покое. Взгляд выпуклых красных глаз подозрительно ощупал Беркка, затем меня. На это ушла уйма времени. По всей видимости, мышление было столь же чуждо его натуре, как и речь. Наконец он хрюкнул и снова заработал ложкой.
Беркк направился к двери, я вышел следом за ним и спросил:
— Тебя не затруднит перевести?
— Поработаешь со мной в ремонтной мастерской.
— И все это — в одном «хрю»?
— Точно. Если бы он сказал «нет», мы бы ушли ни с чем.
— Ну что ж, спасибо.
— Не за что. Работа тяжелая, грязная. Пошли.
Он почесал нос черным пальцем, а затем на секунду прижал его к губам.
Помалкивать? Это мы запросто. Что-то тут явно крылось, и впервые с того дня, как я оказался на каторге, во мне шелохнулась надежда.
От логова Бубо коридор вел к большой запертой двери. Беркк сел и прислонился к стене спиной, я понял, что у него нет ключа. Я расположился рядом, и мы ждали в молчании, пока не вышел Бубо. Дожевывая последний хрящеватый кусок своей стряпни, он отворил дверь и запер ее за нами.
— Ну что, начнем? — предложил Беркк. — Надеюсь, ты не преувеличил насчет сварки?
— Я владею всеми слесарными инструментами, ремонтирую печатные схемы и вообще все на свете. Если у тебя сварочный аппарат неисправен, я починю.
— Ладно, посмотрим.
У девяносто первой была вмята боковая панель и вдобавок сломана ось. Работенка и впрямь выдалась трудная, я бы не отказался от нескольких роботов в помощь.
— Сейчас можно говорить, — произнес Беркк, лупя кувалдой по панели. — Я за тобой наблюдал. По-моему, ты не такой тупица, как все эти мускулистые увальни.
