женой в своей никчёмности.
Дядя Гриша – так звали тёткиного мужа, иногда украдкой гладил Надю по головке и совал ей конфету, всякий раз замирая от окрика жены, если она заставала его за этой благотворительностью. Может поэтому Надя безотчётно доверяла пожилым мужчинам, которые приласкают девочку, не причинив ей вреда, что сыграло потом роковую роль в её жизни.
Как бездетная женщина, не испытавшая плотской страсти к мужчине, тётка Анна была глубоко набожной, ходила ежедневно в церковь, а по воскресеньям брала с собой и воспитанницу, заставляя Надю учить молитвы, бить поклоны и просить Божьей милости в своей сиротской доле.
В строгости и послушании Надя закончила прогимназию с хорошими успехами, и тётка решила раскошелиться и выучить племянницу на учительницу, для чего отдала Надю в учительскую семинарию в городе Вильне, оплатив и учёбу, и пансион – бухгалтерская зарплата мужа Григория вполне обеспечивала эти расходы, учитывая, что копить деньги и передавать их наследникам было ни к чему из-за отсутствия детей и родственников, кроме племянницы.
Учительство было, пожалуй, единственным в те времена достойным родом деятельности для благовоспитанной девушки: бесприданницы из мещанской семьи – все остальные работы были для девиц низкого звания, а сидеть дома и ждать успешного замужества можно было без конца, чтобы превратиться в старую деву со скверным характером, как у тёти.
Шестнадцатилетняя Надя с радостью вырвалась из-под опёки властной тётки и стала прилежно учиться в семинарии, чтобы закончить её в числе лучших и получить рекомендацию на работу в уездный или даже губернский город, как Вильна.
Два года прошли незаметно в учёбе и невинных развлечениях на балах, которые устраивались по престольным праздникам в семинарии и других учебных заведениях, куда всегда приглашали юных семинаристок, или на дружеских вечеринках в благородных домах – куда этих же семинаристок приглашали знакомые студенты учительского института.
Молодые девушки беззаботно веселились на этих встречах, а многие удачно знакомились, заводили безобидные романы, которые часто заканчивались венчанием в церкви, и, не доучившись, эти девушки покидали семинарию и посвящали себя семейным заботам под опекой мужа.
Надя первоначально избегала этих развлечений и посвящала всё свободное время учёбе, но на исходе второго года успехи в учёбе и отсутствие тёткиной власти вытолкнули и её в водоворот развлечений губернского города. Здесь было и офицерское собрание, где устраивались танцевальные вечера, и молодые офицеры вальсировали с юными семинаристками: некоторые из них меняли долю земской учительницы на статус офицерской жены и разъезжались по гарнизонам всей России.
На одном из таких вечеров в офицерском собрании к Наде, стоявшей в окружении подруг, подошёл немолодой уже мужчина лет сорока и предложил тур вальса, на что она охотно согласилась. Вальсируя, партнёр представился ей художником и сказал, что такая удивительно миловидная девушка обязательно должна быть запечатлена им на полотне, чтобы и другие любители прекрасного могли любоваться ею.
– Я как раз пишу картину из древнегреческой жизни и прошу вас позировать в образе греческой богини любви, – настойчиво предлагал художник, представившийся Дмитрием Пеговым.
– Моя мастерская совсем неподалёку от учительской семинарии, и вам нетрудно будет уделить мне несколько раз по паре часов, чтобы написать ваш портрет и этот портрет я потом выставлю на своей выставке, организацией которой я сейчас занимаюсь. Надя ничего не ответила на предложение художника, хотя и была польщена его предложением.
Художник этот был среднего роста, узкого телосложения с рыжеватой бородкой клинышком и зачёсанными назад длинными волосами. Из-под низкого лба глядели бесцветные, близко посаженные глазки, и никакого интереса он в девушке не возбудил, кроме интереса к профессии.
Танцевальный вечер закончился, и Надя с подругами ушла в свой пансион, а через несколько дней этот художник встретил Надю у семинарии, когда она возвращалась с занятий одна.
– Наденька, я уже не чаял вас увидеть снова, – вкрадчиво сказал художник. Ваш образ постоянно стоит у меня перед глазами, и я непременно должен написать ваш портрет. Не отказывайте мне сразу, а давайте пройдём в мою мастерскую, где я покажу вам свои работы, и вы решите мою судьбу как художника.
Время было дневное, знакомством с художником можно было прихвастнуть перед подругами, и Надя согласилась посмотреть мастерскую, тем более, что никогда ещё не общалась с людьми искусства, которые из книг казались ей необыкновенными и загадочными. Идти оказалось не так близко, как говорил художник, но через полчаса они подошли к двухэтажному домику с мансардой, где и находилась мастерская художника.
– Понимаете, Наденька, заниматься искусством в наше время – неблагодарная задача: люди не познают высоких творений живописи, а потому завистливы и невежественны, но такая тонкая натура, как вы, несомненно разглядит в моих полотнах мастерство художника.
Они поднялись по скрипучей лестнице, что снаружи дома вела на мансарду, художник открыл ключом дверь и, пропустив вперёд Надю, быстро оглянувшись, закрыл дверь за собой.
В мастерской: если так можно было назвать небольшую комнату с окном во всю стену, в хаотичном беспорядке были расставлены холсты с начатыми набросками картин или просто покрытые грунтом для дальнейшей работы. Станки с подрамниками стояли тут и там. В комнате был большой стол, весь заставленный красками в баночках и флаконах, здесь же валялись кисти и заляпанные красками тряпки.
У стены стоял широкий диван с подушками вместо подлокотников. В углу на столике стоял самовар, труба которого выходила наружу, а на полке виднелись несколько бутылок с вином.
Вот, Наденька, место моего творчества, – оживлённо говорил художник, – иногда здесь и ночую, а кушаю в трактире, что неподалёку. Есть у меня и квартира в городе, но там скучно одному жить и писать невозможно – краски запах дают, и соседи жалуются.
Надя с интересом рассматривала полотна, ничего не понимая в живописи, а художник тем временем быстро набросал карандашом рисунок на бумаге и показал Наде. Она узнала на рисунке себя в какой-то тунике и зачёсанными назад волосами. – Я так вижу вас, Наденька, в образе греческой богини, – пояснил художник.
– Подарите этот рисунок мне, – попросила Надя, – Дмитрий, как вас по отчеству?
– Зачем же по отчеству, – возразил Дмитрий, – зовите меня просто Дима, ведь художники не имеют возраста и юны душой, лишь их творения старятся, и чем старше картина, тем она, зачастую, ценнее. Мы, художники, ценимся лишь после смерти, а это несправедливо.
– Надюша, позвольте вас так называть, вы не примерите тунику, чтобы мне яснее был замысел картины, а я пока угощу вас чаем. Переодеться можно за занавеской в углу.
– Почему бы нет? – подумала Надя, – будет потом что рассказать девочкам в
