Таков был долгосрочный план на 1918-й и даже 1919 г., позволявший избежать повторения гигантских людских потерь на Сомме и новых неудач. Однако Хейг был уверен, что осенью 1917 г. сможет добиться при Ипре того, что оказалось невозможным на Сомме годом ранее: прорвать всю линию обороны немцев и развить наступление, заставив противника отступить в глубь территории Бельгии минимум на 40 километров, не дожидаясь появления на фронте потенциально огромной американской армии. Под командованием Хейга в этот момент находилось более двух миллионов человек. Предупреждение Черчилля было проигнорировано.
Немцы неоднократно применяли на Западном фронте горчичный газ и после 12 июля. Британская медицинская служба работала в полную силу, но уровень смертности оставался высоким. Майор Д. У. Макни, начальник передвижной лаборатории, записал типичный случай: «Подвергся воздействию горчичного газа утром 28 июля 1917 г., доставлен на эвакуационный пункт вечером 29 июля с тяжелым конъюнктивитом и поверхностными ожогами лица, шеи и мошонки. Постепенно развились респираторные симптомы. Приблизительно через сто часов после воздействия газа наступила смерть». За шесть недель после 12 июля из-за воздействия горчичного газа выбыло из строя 19 000 британских солдат, многие из них ослепли, 649 скончалось через 7–10 дней после атаки.
Среди британских офицеров, участвовавших тем летом в боевых действиях, был Зигфрид Сассун. Раненного в шею, его везли в эвакогоспиталь на одном из поездов, которые сновали вдоль и поперек французской глубинки. В вагонах находилось 500 человек. «Мои воспоминания об этом поезде странные и довольно страшные, – позже написал он. – Он вез людей, в чьем сознании до сих пор очень живо и ярко стояли кошмары, от которых они спаслись. У многих из нас одежда и обувь была в спекшейся фронтовой грязи, у каждого перебинтованного имелся свой боевой опыт. Хотя многие рассказывали об этом легко и даже с юмором, в атмосфере поезда ощущалось скопление чудовищности происходившего. Я стал случайным свидетелем разговора нескольких легкораненых офицеров, которые с возбуждением вспоминали свои приключения в Ванкуре, где они в темноте попали под бомбежку. Их невнятные голоса сливались со стуком колес и тряской вагонов, кативших – так безопасно и успокаивающе – в окружающем мраке. Линия фронта осталась позади, но еще не отпускала наши души, хотя тяжелая реальность и убывала с каждой милей».
Сассун был отправлен в Лондон. На станции Чаринг-Кросс «некая женщина вручила мне букет цветов и листовку от лондонского епископа, который искренне советовал мне вести праведный образ жизни и ходить к причастию». Затем его носилки «засунули в карету скорой помощи», которая отвезла его в военный госпиталь. Сассун, уже награжденный Военным крестом, был настолько тяжело ранен, что мог остаться проходить военную службу в метрополии. Однако он решил, что лучше, чем молчать и воспользоваться комфортом службы в тылу, отказаться вообще от службы в армии и выступить против того, что он теперь считал преступной войной.
В письме, которое в июле было опубликовано в газетах, Сассун написал, что «война, на которую я пошел как на войну оборонительную и освободительную, превратилась в войну агрессивную и завоевательную». Он писал далее: «Я видел и сам испытал страдания солдат, и я больше не могу принимать участие в продлении этих страданий ради целей, которые считаю порочными и несправедливыми. Я выступаю не против ведения войны, а против политических ошибок и лицемерия, ради которых приносятся в жертву солдаты. От имени тех, кто страдает сейчас, я выступаю против лжи, которую им подсовывают. Я также уверен, что могу помочь сломить бездушную самоуспокоенность, с которой большинство тех, кто живет здесь, относятся к продолжению мучений, которых они не испытывают и которых у них не хватает воображения осознать».
23 июля Сассун был направлен в Крейглокхарт, военный госпиталь для офицеров, страдающих нервными расстройствами. Ему повезло быть госпитализированным, а не осужденным военным трибуналом. В его поддержку зазвучали влиятельные голоса, и один министр правительства заявил в палате общин, что с этим «исключительно доблестным офицером» «что-то не в порядке». Парламентарии должны с пониманием отнестись «к молодому человеку в таком состоянии психики». В Крейглокхарте Сассун познакомился с пациентом госпиталя Уилфредом Оуэном, которого призывал написать о войне так, как они оба ее видели. В результате появилось одно из самых сильных военных стихотворений Оуэна Dulce et decorum est:
Подобьями карги или хрыча,Горбатясь, кашляя, в воде стоячей,От вспышек взрывов, что рвались, рыча,На дальний отдых мы плелись, как клячи.Шли как во сне. Шли без сапог, хромая,Сбив ноги. Шли, шагая невпопад;Усталые и даже не внимаяГлухому визгу газовых гранат.
«Газ! Газ! Живей, ребята!» Каждый в спешкеНапяливает свой противогаз,Но кто-то дико завопил, замешкав,Пошатываясь в пламени средь нас.Сквозь стекла в отблеске зеленом маревЯ видел, как он бился, утопающий.
Не раз потом мне чудилось в кошмаре,Как он захлебывался, утопающий.
И если б за повозкой ты шагал,Где он лежал, бессильно распростертый,И видел бельма и зубов оскалНа голове повисшей, полумертвой,И слышал бы, как кровь струей свистящейИз хриплых легких била при толчке,Горькая, как ящур,На изъязвленном газом языке,Мой друг, тебя бы не прельстила честьУчить детей в воинственном задореЛжи старой: «Dulce et decorum estPro patria mori» [194].
Возобновленное наступление на Ипрском выступе, на котором так настаивал Хейг, началось 31 июля. После артподготовки, в которой было задействовано 3000 пушек, девять британских и шесть французских дивизий двинулись вперед на фронте шириной 24 километра. Ближайшей целью была деревня Пасхендале в 7 километрах за линией фронта. В первые два дня боев наступление разворачивалось успешнее, чем в ходе всех предыдущих наступлений на Западном фронте. В одном секторе войска продвинулись на 4 километра, на остальных участках – до двух с половиной километров. Среди погибших в первый же день британцев был и младший капрал Фрэнсис Ледвидж, 26-летний ирландец, участник боев на Галлипольском полуострове и Салоникском фронте. Он с группой солдат занимался укладкой бревенчатого настила на разбитой дороге, чтобы можно было доставлять на передовую пушки и боеприпасы. Во время перерыва на чай рядом с ним разорвался немецкий снаряд. Ледвидж погиб на месте. Его довоенная поэзия полна пасторальных ирландских пейзажей и сказочных сюжетов.
Сегодня пью во Франции вино я —Военных лет исчадие шальное,А завтра батареи оглушатИ участь каждого из нас решат.
Не сокрушайся, что мечты разбиты,Что ты не стал поэтом знаменитым,Безропотно благодари боговЗа доблесть дел, а не высоких слов.
Прекрасней славы и мечты крылатойМогила Неизвестного Солдата,А острый меч и мужество бойцаВажней, чем песнь искусного певца.
Ледвидж похоронен на кладбище «Артиллерийский лес» в Бузинге. Кладбище было создано сразу же после сражения, в котором он погиб, и оставалось на линии фронта до марта 1918 г. К ноябрю 1918 г. там была 141 могила. После войны сюда были свезены останки погибших в разных местах боевых действий и захороненных на соседних кладбищах. Сейчас здесь покоятся останки 1243 британцев, 30 канадцев, 10 ньюфаундлендцев, 5 австралийцев и 3 новозеландцев, а также 506 неизвестных солдат: маленькие безымянные могилы.
Понеся тяжелые потери убитыми и ранеными, 31 июля и в последующие несколько дней британские войска на Ипрском выступе развивали наступление, продвинувшись в некоторых местах до полутора километров. Это было не то, на что надеялся Хейг, но успешнее, чем в ходе предыдущих атак на выступе. Среди британских офицеров, раненных в третий день боев, был военный врач капитан Ноэль Чавесс, год назад награжденный Крестом Виктории за спасение раненых с нейтральной полосы в битве на Сомме. Сейчас он также выносил раненых солдат в медпункт батальона, в землянку среди траншей, и возвращался под сильным огнем на нейтральную полосу, чтобы оказать помощь раненым. Когда он решил передохнуть в землянке, в нее попал немецкий снаряд.
Большинство находившихся в землянке, преимущественно раненые, погибли на месте. Чавесс, который доставлял их туда и оказывал первую помощь, получил ранение в живот. Истекая кровью, он выбрался наверх по ступенькам и смог доползти до другого медпункта. Оттуда его доставили в полевой госпиталь. Его прооперировал специалист из лондонской клиники Гая. Два дня спустя он скончался. Медсестру, которая ухаживала за ним в последние часы, он попросил передать его сестре: «Скажите, что я люблю ее, но что долг призвал меня и я должен был его исполнить».
