— Ты все еще человек чести и не можешь сбежать.
Морозов покачал головой. Выход был только один.
— Как мне собрать армию? — спросил боярин.
— Ты некромант… — ответил Ракшаса.
На этом разговор был закончен и начался урок. Морозов уже умел поднимать мертвецов в виде послушных зомби, теперь он должен был освоить нечто более масштабное. Ночь уже опускалась на Павловскую слободу. Крестьяне засыпали у печек, конюхи проверяли скотину, девицы откладывали рукоделье и протирали уставшие глаза. Если бы кто-то заглянул в окна хозяйского кабинета, то увидел бы текучий бледно-зеленый туман. А если бы этот незваный зритель чуть зазевался, то запросто мог угодить на урок в качестве наглядного пособия.
Некроманты закончили тренировку за полночь, и Ракшаса поднял в небо свою длинную черную лодку. На ее изогнутом носу красовался серебряный череп. Лемурийское судно несли на своих плечах неупокоенные души. И сейчас страшная лодка плыла по небу на восток. Там, на берегах Волги, была старинная вотчина Морозовых. Крепостное право уже полвека как было упразднено, и жители приволжских деревень не принадлежали Михаилу Всеволодовичу. Однако боярин все равно считал, что если уж он должен получить армию зомби, то из этих своих крестьян.
Лемурийская лодка тихо проскользила над резными коньками крыш. С ее борта сыпался мелкий черный прах. Морозов стоял на носу. Его лицо прикрывала маска из слоновой кости. Проходя сквозь ее круглые дыхательные прорези, ночной воздух необычно вибрировал. Боярин читал заклинание на чужом древнем языке и не узнавал свой голос. Темное колдовство долго сплеталось изощренным узором. Михаил Всеволодович держал его рисунок в голове и ни разу не сбился. Когда заклинание сработало, черный прах обратился ядовитым зеленым туманом. Колдовская отрава опустилась на деревню, сверху ударило еще одно заклинание, уже невидимое, оно превратило погибших крестьян в зомби.
К утру в распоряжении Морозова была приличная армия мертвецов. Днем боярин нанял в Нижнем Новгороде пароходик и две баржи. На них Михаил Всеволодович планировал доставить свое войско в столицу.
Тем временем по Москве ходили самые разные слухи, что Британия готовит колдовской удар по Руси, а может, уже его нанесла, что царь умер или что жив, но отправился в тайное путешествие.
Посвященных в боярский заговор осталось не много. По большей части это были жены, друзья и родичи пропавших в Кремле. Половина этих людей тут же отбыла прочь из столицы в уездные города, свои имения и вотчины. Но слухи о пропавшей делегации все равно начали распространяться.
— Так им и надо, боярам! Проворовались, вот их царь-батюшка всех собрал да на каторгу! — так говорили в кабаках и на рынках.
Но находились и те, кто мог ответить:
— Я за Милославского Василия Васильевича лично ручаюсь. Когда у нас в деревне церковь сгорела, он новую отстроил! А в неурожай фураж и зерно беднякам раздавал!
За два дня число сочувствующих и просто любопытных многократно умножилось, и на третий людское море выплеснулось на Красную площадь. Народ кричал, требовал показать государя, желал узнать, что происходит. Ответом было полное, мертвое безмолвие. Штурмовать царскую резиденцию люди не решились и к вечеру стали расходиться. Самые активные захватили ближайшие торговые лотки и устроили палаточный лагерь прямо на площади. Охранный приказ в происходящее никак не вмешивался. Его начальник, Евстратий Павлович Железняков, знал кое-какие нехорошие подробности о царском фаворите Джаярове, да и про боярина Морозова догадывался, а потому старый сыскарь отправил московскому воеводе прошение об отставке. Правда, принять его было некому — воевода сгинул в Кремле.
На следующий день Красная площадь собрала еще больше народу. Самые отчаянные начали строить под стенами баррикаду. Народ терял терпение. Предлагали отправить делегацию в расквартированный под Москвой Семеновский полк. К вечеру баррикада возле Спасских ворот доросла до верха стены, но тут же рухнула от неожиданного порыва ветра. Плотник Трофимов упал с большой высоты и сильно расшибся. Несчастного унесли к докторам. А он все клялся по дороге, что видел летучую навь — холодное, полупрозрачное привидение.
В это самое время Наравапару призвал к себе еще одну неупокоенную душу и окончательно разгромил примитивное осадное сооружение.
— Решайте, что делать дальше, Борис Владимирович, — сказал некромант. — Скоро кто-нибудь притащит порох и взорвет ворота.
Царь молчал. В редкие минуты душевного спокойствия он думал об отречении от престола, о том, как вернуть все на круги своя. Пусть не для себя, но для своей страны. Вот только спокойствия почти не было. Бориса Владимировича постоянно мучил жуткий, не знакомый живому человеку голод. Когда становилось совсем невмоготу, некромант сжигал одного из зомби и насыщал царя энергией. В методах и словах Наравапару не было никакой деликатности.
— На мертвяках долго не протянете, — говорил некромант.
Наконец царь не выдержал и спросил:
— Что же мне делать? Я превращаюсь в чудовище! В таком виде я не могу править государством!
У Наравапару был заготовлен ответ:
— Соберите новый двор. Всегда найдутся те, кто захочет власти и денег. С их помощью вы вернете себе контроль над страной.
Борис Владимирович задумался над словами некроманта и признал их правоту. Когда на город тяжело опустилась летняя ночь, Наравапару попрощался с царем.
— Срочное дело, — сказал он. — Вернусь к утру.
Борис Владимирович остался один в окружении зомби. Мертвецы не обращали на царя никакого внимания. Они подошли к стене, за которой горожане разбили лагерь, да так и стояли всю ночь. Тихий странный плач зомби уходил в небо. Борису Владимировичу казалось, что мертвецы видят сквозь камень и не сводят глаз с живых людей на площади.
Той ночью Наравапару оставил царя не просто так (хотя определенный воспитательный элемент в действиях некроманта все же был): лемуриец поспешил навстречу повелителю. Он застал Ракшасу в Павловской слободе, в кабинете Морозова. Молодой человек сидел, закинув ногу на ногу, и смотрел в сад. Наравапару всегда поражался способности повелителя казаться бодрым и жизнерадостным. Некроманты ведь не зря носят свои костяные маски — они скрывают пораженные болью, злобой и смертью лица. Ракшаса как всегда был молод и свеж, только прищур его глаз сегодня казался каким-то недобрым, мстительным.
— Кажется, я понял ваш план, повелитель, — осторожно начал разговор Наравапару.
Ракшаса рассмеялся:
— Это не план! Это новая дружественная политика Лемурии!
Наравапару не был уверен, что понял шутку, и продолжил с еще большей осторожностью:
— Ваша цель разжечь на Руси гражданскую войну и чтобы каждая из сторон использовала темное искусство. Так ведь?
Ракшаса блеснул белозубой улыбкой.
— Тебе не хватает позитива, дорогой Наравапару. — И начал объяснять: — Раньше мы, лемурийцы, пренебрегали молодыми народами. Мы доказывали наше старшинство силой. Использовали темное искусство для покорения народов и хранили его секреты. Думаю, настала пора общаться с миром на равных. Мы создадим потребность в темных искусствах и щедро поделимся тайнами с нашими новыми друзьями!
— Действительно, — пробормотал Наравапару. — А чтобы возникла острая потребность в некромантии, нужны злейшие враги на пороге твоего дома.
— На пороге — далековато! — улыбнулся Ракшаса. — Возвращайся к царю и проследи, чтобы он побольше думал о своих врагах.
Наравапару почтительно кивнул, немного выждал, потом все-таки сказал:
— Случилось кое-что не очень приятное, повелитель. Пересвет Северский забрал царевича. Возможно, он направится в Китеж…
— Старик еще жив… — задумчиво проговорил Ракшаса. — На этот раз он не сможет помешать нашим планам. В живую воду нельзя войти дважды.
— А если не он, а кто-то другой с его помощью? — спросил Наравапару.
Ракшаса щелкнул пальцами.
— Маловероятно, но возможно. Что ж, придется мне самому заняться Китежем.
