Он снова посмотрел на палец, выглядывающий из драного башмака. «Ох уж эта нищета, — пробормотал он про себя. — Ох уж это простодушие».
Депутата от Ичеля он застал после третьего звонка. Человек он холостой, домой приходит только спать и вообще связаться с любым депутатом меджлиса — дело практически невозможное, но, что бы там ни было, на этот раз Мустафенди связался. Рассказал все. «Пусть завтра приходит утром», — разрешил тот и дал свой адрес. Мустафенди долго думал, как Садуллаху найти этого типа. Будь старик немножко посмекалистее, догадайся сесть на автобус, а ведь он кроме такси не знает другого транспорта. И без того у него шиш в кармане. Как снег под теплым ветром, тают у бедолаги деньги. Долго раздумывал об этом хозяин хана, словно это его личное дело.
Джемиле всю ночь стонала и плакала. Отец встал, пошел, разыскал дежурную аптеку, купил лекарств. Принес маленькую бутылочку простокваши. Ложки у них не было. Мустафенди дал свою, чайную. Ею Садуллах покормил дочку. Утром по анкарским громкоговорителям с полчаса читали эзан[103]. Садуллах поднялся с постели, сделал омовение, помолился. Молился он долго-долго. Со стороны Кале, Енидогана слышалось дружное пение петухов. Как же длинны ночи для больных, господи! Совсем плоха стала Джемиле за эту долгую ночь.
Садуллах с запиской в руке долго бродил в холодном тумане, искал улицу Айтен, что напротив печатного двора. Спрашивал в кассе спортивной лотереи, в пекарне, у парикмахера. Наконец он выбрался на улицу Айтен. Постучал в дверь одного дома, что стоял в саду. Депутат от Ичеля сидел за столом в вельветовых брюках и теплой рубашке с открытым воротом.
— Проходи, проходи, папаша! Сюда. Стало быть, ты из нашей Каргалы? А чей ты будешь? Как с урожаем в этом году в Каргалы? Как поживают соседи? Налоги тяжеловаты, не правда ли? И цены опять здорово подскочили. Когда эти умные головы научатся править страной? Я им каждый день задаю этот вопрос в меджлисе, но, что поделаешь, у меня нет длинной бороды и слова мои повисают в воздухе! У тебя кто-то заболел? Что с ней? Ну-ка иди сюда поближе, давай-ка рассказывай, прошу. Только покороче, потому что у меня много других важных дел. Говори сразу, чего ты от меня хочешь. — Пожалуйста, поскорее говори, папаша!
— Аллах, Аллах, — только и смог промолвить старик.
— Только поскорей, поскорей, — повторил депутат от Ичеля.
— Я привез свою дочь. Здесь есть больница Ходжаттепе, ты ее знаешь? Почтенный депутат, откуда Садуллах возьмет три тысячи лир? Уже не то здоровье, не тот возраст у Садуллаха, чтоб раздобыть три тысячи. А я хотел, чтоб мне сделали в деревне поручительство, но староста уехал на рынок, я просил соседей в деревне, они пришлют мне вдогонку, а иначе откуда взяться у такого бедняка, как я, трем тысячам лир?! Никогда в жизни. Моя дочь Джемиле жалуется на боль в голове. Лежит в хане и все время стонет. Опять же возьми хан — нужны деньги, возьми такси — снова деньги. Мы ведь приехали в Анкару лечиться, а нас без конца грабят. Такие вот мои дела. Тебе все как есть рассказал. Суди сам.
Депутат быстро открыл ящик стола, вынул карточку. Написал что-то на ней с обеих сторон.
— Я этим дубам постоянно твержу, не слушают. Образование — раз, здравоохранение — два. Все это должно быть бесплатно. Подземные и наземные богатства Турции должны быть в нашем распоряжении, а не у иностранцев. Турция так богата!.. Сколько тебе лет? Шестьдесят, семьдесят… Смотри, героические наши бойцы спасли страну, а себя не смогли спасти! По одному, по двое околачивают пороги у этих дубов. И все без толку. Ну да ладно. Возьми эту карточку и ступай. Я тут пишу одному доктору. Его зовут Эрдоган-бей. Отыщешь его, передашь свою просьбу, а я и от себя попросил, чтоб он помог тебе, как только сможет. Кроме того, я еще ему и позвоню. Будет время, обязательно. Давай, папаша. Извини, что я ничем не мог тебя угостить. Поторопись, чтоб твое дело было решено пораньше. Соседям в Каргалы от меня привет. Давай! Привет!
С карточкой в руке Садуллах оказался на улице.
— Аллах, Аллах! — с сомнением пробормотал он. — О, великий Аллах, хоть бы на этот раз вышел какой-либо толк.
Вертя карточку в руках, он пошел по мостовой. Кругом было настоящее столпотворение. Автобусы, личные автомобили, маршрутные такси, служебные автомобили, минибусы, джипы, генеральские машины, украшенные тремя-четырьмя звездами министерские автомобили с красными планками, которые на бензине, которые на солярке, распространяя удушливый запах и дым, везли десятки тысяч крупных и мелких чиновников, офицеров. И все они получали жалованье. Садуллах в тумане и дыму, горестно вздыхая: «Аллах, Аллах», все шел и шел. На этот раз он с трудом отыскал хан. Мустафенди снова вызвал такси. Он страшно был обрадован: «Хоть какую-то помощь я оказал Садуллаху». Садуллах взял на спину дочь, медленно спустился по лестнице, вышел на улицу. Уложил Джемиле, как и в прежние разы, на заднее сиденье, голову взял себе на руки.
— Вези в больницу Ходжаттепе.
Доктор Эрдоган-бей, оказывается, принимал в кабинете рядом с тем, где Садуллах побывал вчера. Служитель взял у него карточку:
— Ты подожди. Если пригласит, войдешь. Не пригласит — займешь очередь и будешь ждать. Сейчас я принесу тебе ответ. Жди здесь.
Доктор взял карточку, показал знаком, чтобы служитель вышел. «Боже, что тут нам приходится терпеть от этих людей, — возмутился он. — Сидят там у себя по кабинетам. Двенадцать тысяч четыреста лир оклад, за три лиры ящик карточек, пишет тому, пишет другому. Поистине страна чудес». Потом гнев его прошел. «Ну, ты, — сказал он себе, — чего без толку злишься? А завтра тебя припрет, будешь звонить ему же, чего-нибудь выклянчивать. Вдруг пожелаешь в Европу поехать, надо будет выправлять паспорт, а это дело не простое. Будь подальновидней».
Он позвал Садуллаха, выслушал его рассказ о вчерашнем дне.
— Стало быть, вчера в соседнем кабинете женщина-доктор и мужчина, Эсад-агабей, сказали тебе о трех тысячах, да? Ну что же, это недорого. Хорошо, принеси Джемиле-ханым в коридор. Там немного подождите. Я свяжусь тут кое с кем. Поищу способ решить твое дело с меньшими затратами. Конечно, если совсем бесплатно, то будет еще лучше! Давай в коридор.
Садуллах с молитвами вышел из кабинета.
Доктор Эрдоган-бей был здесь на стажировке. Завершив свои неотложные дела, он связался с главным ассистентом Эсадом Четином и Гюльсары-ханым. Напомнил историю Джемиле.
— Да, мы сказали: три тысячи. Таково указание руководства. Ты же знаешь условия использования фонда оборотного капитала, — сказал главный ассистент.
— А никак нельзя сбавить, Эсад-агабей?
— С чего ты-то занялся этим делом, Эрдоган?
— Один знакомый прислал мне карточку с просьбой об этом. Я не могу его не уважить. Раз в тысячу лет обращаются ко мне с просьбой. Стыдно не выполнить, Эсад-агабей.
— В таком случае обратись к господину декану. Ему дано право снижать плату. А потом, возможно, потребуется справка о финансовой несостоятельности просителя и тэ дэ и тэ пэ.
— А что, господин декан сможет это сделать, у него есть такие полномочия?
— Делай, что я тебе говорю. Скажешь, что больная — твоя родственница, приврешь. Ну а как иначе?
— Сходил бы ты сам к декану, Эсад-агабей. Ты же знаешь, я очень стеснительный.
— Тоже мне, красная девица, — сказал главный ассистент Эсад Четин. — Хорошо, я и это для тебя сделаю!
Он поднял телефонную трубку. Поговорил с господином деканом. Потом велел служителю позвать Садуллаха. Спросили его имя, фамилию, имя и фамилию Джемиле, записали. Дали служителю. Через десять минут бумага вернулась — подписанная и утвержденная.
Доктор Эрдоган-бей растолковал Садуллаху:
— Послушай, папаша, больница у нас большая, очень большая! И расходы очень велики. Видишь эти наши здания? В каждом есть лифты. Мы позаботимся о твоей дочери Джемиле. Если потребуется, сделаем операцию и все, что положено. Ты внесешь за это три тысячи лир, но мы получили от господина декана письменное распоряжение: сначала ты можешь внести половину, то есть тысячу пятьсот… Вноси полторы тысячи лир, мы возьмем твою дочь на обследование, сделаем снимки, проведем анализ крови, и все будет хорошо. Давай, папаша! Да, пойдешь — передай привет депутату от Ичеля. Впрочем, я и сам ему вечером позвоню.
Снова Садуллах сел в такси, с охами и ахами доехал до хана.
Мустафенди первым делом взглянул на большой палец, высунувшийся из ботинка.
— Эх, это уже для тебя большое добро, дружище! Ты обязательно должен найти полторы тысячи лир, должен найти, но как, где? Уж больно ты бедный, братец. — Опять его взгляд приковал вылезший из ботинка палец. — Что же делать, ума не приложу. — И вдруг он подумал: «Эге, а ну как он и за постой в хане не сможет заплатить? Смотри-ка ты, без конца, стервец, на такси разъезжает!»— Тебе бы, — снова обратился он к Садуллаху, — продать немного землицы, набил бы кушак деньгами, с ними и появился бы здесь! Покумекай, в какие времена мы живем! Какой дурак едет в Анкару без денег?! Да-а, скажи-ка, что ты теперь будешь делать? Неужто в вашей деревне нет учителя, какого другого наставника, который втолковал бы вам, что в Анкаре без денег шагу не ступишь?
