Но впоследствии Белый Медведь ближе познакомился с достоинствами меди и оценил их лучше. Выделывая из нее украшения для Весны, он открыл, что медь тает на огне, уже зная, что она сильно нагревается под ударами и становится заметно мягче; и вот однажды он попробовал нагреть ее на огне, а она вдруг утекла от него, извиваясь красной змеей между углями. Он просто не знал, что и подумать. После он нашел ее в золе холодным слитком и снова принялся за нее.
Мало-помалу он стал пользоваться медью для разных вещей. Барсуки говорили, что получают ее от племен, живущих к югу и к востоку, но сами не понимали преимуществ этого вещества перед камнем и большей частью приносили ее в виде топориков или палочек для втыкания в носовой хрящ.
Позже Белому Медведю случалось выменивать у Барсуков разные вещички еще из другого, похожего на медь вещества, которые они тоже приносили с собою из своих странствий; это вещество было желтее и еще мягче меди, так что годилось только на бусы и серьги для женщин. Познакомился Белый Медведь и с каким-то белым металлом, а также с разными раковинами, красивыми камешками и тому подобным добром, которое притаскивали Барсуки.
Общение понемногу потеряло печать новизны. Барсуки убедились, что белые люди такие же обыкновенные существа, как и они сами. Один год какое-то из племен осталось зимовать по соседству и отлично перенесло холод, так как Барсуки теперь умели строить себе жилища и обрабатывать шкуры. С тех пор они и осели на месте, устроившись по примеру семьи Белого Медведя. Вообще, они проявили немалое постоянство в наблюдении за работами Белого Медведя и в подражании ему во всем. При этом они усвоили себе особый взгляд исподлобья и постоянно как бы воровали глазами, чтобы даже не поблагодарить хозяина.
Белый Медведь оставлял их в покое. Выучившись двигаться по морю, они промышляли рыбной ловлей, но плотов для этого не строили, а предпочитали пользоваться выдолбленными древесными стволами, идею которых тоже заимствовали у Белого Медведя. Крупного леса здесь было вдоволь, и выжечь себе с помощью огня такое корыто из толстого бревна не составляло особого труда, тем более, что оно вполне удовлетворяло потребности Барсуков. И затейливое судно, которое теперь строил на берегу Белый Медведь, уже не возбуждало в них прежнего валившего с ног изумления, а скорее просто мозолило им глаза и мутило душу, как какая-то болячка, от которой было лишь одно средство избавиться…
Судно Белого Медведя все росло. А с ним росли и его планы. Судно должно было вместить весь род Белого Медведя и унести его на край света, прямехонько в потерянный рай! Голова Белого Медведя кружилась от избытка замыслов и от работы. В разгаре творчества он бегал взад и вперед с пылающим лбом и с затекшими от прилива крови руками, а глаза его метали искры. И с какой осторожностью и ловкостью применял он тут свои орудия, как бережно и зорко направлял их; деревья же он валил одним взмахом топора. Раз завидев цель, он шел к ней напролом, как бык, и, опьяненный работой, восторженным гиканьем приветствовал солнце, — сам похожий на него своими огненнорыжими кудрями и бородой. Но случалось ему в припадке бешеного нетерпения и крушить всю работу огромным своим молотом. Он неистовствовал, как разъяренный бык, пока оставалась в целости хоть одна щепка. Случалось же это, когда он бывал недоволен результатом или обижен тем, что дело ладилось не сразу. На другой день он являлся на место работы свежий и отрезвленный, ерошил свою рыжую гриву и начинал сызнова. Сыновья помогали ему во всем.
Теперь он строил свое первое судно с килем — корабль. Из меди он выковал себе якоря и гвозди для скрепления шпангоута и, так как предстояло выстроить корабль таких огромных размеров, что ни Белому Медведю, ни сыновьям его, и никакой другой человеческой силе не сдвинуть было его с места, то строитель, наученный опытом, с самого же начала подложил под киль круглые бревна, чтобы катить на них корабль до самой воды, когда он будет готов.
Передней части киля, выдающемуся вперед носу корабля, Белый Медведь, пустив для этого в ход всю свою изобретательность, придал форму головы чудовища с разинутой пастью.
Довольно трудно было определить, что это была за тварь, да Белый Медведь и сам не отдавал себе в этом ясного отчета. Но в его крови еще бродили призраки смутных воспоминаний, унаследованных от предков, которые воочию видели отвратительного морского змея, спавшего теперь вечным сном на дне морском; руководило им в работе представление о чем-то невозможном, чудовищном, и голова зверя производила впечатление. Эта голова могла и должна была ужасать китов, когда придет время. Пока же корабль строится, пусть себе глядит в море да заражается тоской по чудесной земле, которую Белый Медведь намеревался отыскать под знаменем этой головы.
Сам же Белый Медведь, пока корабль строился, обратил свой провидящий взор на нечто другое, — на степь, тянувшуюся к востоку, без конца, без края, откуда ни погляди на нее; а ведь Белый Медведь заходил далеко внутрь страны. И эта земная беспредельность тоже не давала ему покоя. Неужели же ему никогда не суждено попасть туда, вдаль? Неужели он всегда будет ограничен этим узким горизонтом, где восходит солнце? Неужели он никогда не вступит во владение тем новым миром? А дикие лошади, — почему это им дано забираться к востоку, сколько им угодно?
Ха! Давай же ловить лошадей, приручать их и вновь налаживать старые сани! Зимой Белый Медведь вихрем понесется на них по снежным полям!
И пошла возня с ловлей и укрощением лошадей — смех, крики. Весна являлась с угощением для животных и протягивала им кусочки хлеба на ладони, чтобы лошади по жадности не откусили ей пальцы. Лошадки мягкими губами подбирали с ладони все крошки, а затем Весна обтирала свои замусоленные руки об их гривы и смеялась тому, что они не отстают от нее, обнюхивая ее руки. Белый Медведь сделал себе бич с наконечником, который со свистом разрезал воздух и кусался не хуже овода. Этот бич сумеет заставить лошадей скакать и мотать головой!
И вот, Белый Медведь с сыновьями устраивает по степи дикую скачку.
Славные лошадки бегут более чем охотно, галопом скачут впереди саней, воображая, что убегают от них и от своей неволи. На санях же сидит Белый Медведь и хохочет, — пусть себе несут кони; как раз это ему и надобно.
По бокам саней скачут сыновья, которые давно выучились садиться верхом на своих быстроногих товарищей и заставлять их бежать куда надо. Кони и всадники словно слились в одно целое и несутся вихрем. Эх-ну! Держись!
Но летом Белому Медведю не сдвинуться с места в санях. И он начинает ломать себе голову.
Долго думает он. Вон те валики, на которых он катит к воде свои суда… Что, если приладить к саням такой валик да заставить его все время вертеться и катиться под полозьями?.. Валик положительно не дает покоя Белому Медведю. И вот он пробует: обматывает ремнями оба конца толстого деревянного обрубка и подвязывает его под санями; но ремни не дают валику вертеться…
Да зачем ему касаться земли всей своей длиной? Взять да обтесать всю середину, оставив утолщения лишь на концах. Теперь валик удобнее подвязать, но дело все-таки не ладится, пока Белый Медведь не догадывается просверлить самые полозья и пропустить сквозь эти дыры тонкую часть валика. Вот когда сани покатились-таки по земле! Но деревянные кругляшки на концах приходится делать покрупнее, и для этого брать стволы потолще, а такие стволы нелегко обтесывать. Гм! Ну, а почему же прямо не приладить к саням шест, и на него уже надевать круглые обрубки или чурбаны, просверлив в них дыры?
У Белого Медведя даже волосы зашевелились при этой мысли, и он-таки осуществил эту идею. После нескольких месяцев упорного труда и бесконечной рубки каменным топором, он стал, наконец, обладателем первой телеги.
Теперь только запрячь лошадей! Белый Медведь привел пару коней, и они вытаращили глаза на это деревянное сооружение о двух, может статься, весьма роковых колесах. Кони похрапывали и слегка дрожали, готовясь к галопу — хотя бы на край света в погоне за свободой! Прекрасно! Белый Медведь ничего не имел против галопа; пусть только лошадки дадут сначала надеть на себя ременные постромки. Два-три удара этими ремнями по бокам коней сразу заставили их влезть в постромки и усилили в животных жажду свободы, а Белому Медведю только того и надо было.
Еще по грызлу из оленьего рога в рот коням, чтобы им было на что выпускать пену, и — прочь с дороги, ребята!
Белый Медведь весело покатил, но не прошло и двух минут, как телега загорелась!
Да, это так же верно, — как и то, что солнце кружится по небу. Белый Медведь сразу понесся вихрем, деревянные колеса стали бешено тереться о деревянную ось и задымились почти в тот же миг, как телега покатилась. Лошадям почудилась гарь степного пожара, и они пустились во весь опор. Дым повалил от обеих ступиц, потом посыпались искры, и вдруг пламя охватило оба колеса, и телега стала костром для сидевшего на ней Белого Медведя. Тут все Барсуки, которые исподтишка подглядывали за ним, уткнулись носами в землю и, подняв руки над головами, униженно залепетали мольбы Могучему — не губить их!
