Щедрые материнские руки Весны необычайно искусно справлялись с коровьим молоком. Она приготовляла из него творожный сыр. Это сделалось само собой, — молоко держали в сычугах, и у Весны всегда был запас круглых сырных лепешек. Когда мужчины возвращались домой со своих мокрых трудов — с кораблестроения, с рыбной ловли или с плаванья по озерам, — они не знали, как и благодарить мать за ломтик сыра.
Мальчики в отплату изготовляли для нее костяные ножи и шила. А Белый Медведь заинтересовался пряжей, которую терпеливо сучили пальцы Весны и ее дочерей, — особенно после того, как он сам начал плести неводы для рыбной ловли. Для этой цели ему требовалось много пряжи, и он, как всегда, постарался найти кратчайший путь; повозившись с опытами денек-другой и посверкав глазами, он подарил Весне веретено, с помощью которого можно было спрясть в десять раз больше льна, чем в такое же время одними пальцами. Веретено состояло из палочки с насаженной на нее круглой бляхой, которая, — стоило ее пустить в ход, — вертелась сама собой, вытягивая пряжу; ссученные нитки наматывали на палку и продолжали прясть, не боясь, что пряжа спутается. Веретено имело большой успех у женщин и не переставало жужжать в доме.
С тех пор, как снова был добыт огонь, и Весна обожгла себе большой запас горшков и корчаг, она научилась делать масло. По правде сказать, изобретение это обязано было своим происхождением личной потребности Весны: она любила натираться ароматными мазями. Сначала она и дочери натирались густыми сливками, плававшими на поверхности молока, так как их легко было снимать. Но мазь была особенно хороша, если ей давали постоять некоторое время, а еще лучше, если ее усердно взбалтывали в горшке. Это стоило порядочных трудов, и женщинам приходилось заниматься этим поочередно, но они охотно трудились, пока сливки не сбивались в масло, которым они могли натереться. Белому Медведю тоже очень понравилась эта мазь, но, по грубости натуры, он предпочитал ее для внутреннего употребления, и Весна готовила для него большие порции этой мази. Мало-помалу масло стало своего рода лакомством, вносившим разнообразие в ежедневный рацион.
В печении хлеба Весна тоже сильно продвинулась вперед; но все, что касалось зерна и земледелия, введенного ею, было связано с особым таинственным союзом ее с землею, специальным женским культом, начало которому было положено в тот счастливый день, когда огонь был обретен вновь.
Оттепель
Как обильно льется дождь!
Не звучит ли он влюбленным шепотом,
Из уст в уста —
Между небом и землей?
Белому Медведю все доставалось словно в подарок. Когда ему пришлось покинуть свое племя проклятым отщепенцем, судьба научила его, как добраться до более благодатных мест, до рая животных (где, однако, сам он никогда не чувствовал себя дома); да мало того, — уж воистину благодать! — сам климат изменился, стал теплее. Белый Медведь стремился на юг, а тот сам шел ему навстречу.
Солнечное око обещало северу великую оттепель. Ледник внезапно и быстро пошел на убыль. Вначале Белому Медведю с того места, где находилось его жилье, еще виден был зеленоватый отблеск льда на северо-западном краю неба; но потом отблеск этот стал отдаляться и, наконец, совсем исчез, — Ледник скрылся с горизонта. И не диво — такая погода способна была растопить горы. Теплые ливни и грозы почти не прерывались. Всю весну над землей носились тучи, грозившие потопом; порою солнце прорывалось сквозь них и дарило землю такой яркой многообещающей улыбкой, что даже животные подымали головы от мокрой земли и удивленно оглядывали окружающий мир.
Черные градовые тучи, пронзаемые молниями, носились по небу даже при ярком солнце и убеляли землю градом. Когда же туча проходила, и раскаты грома затихали вдали, над зелеными лугами перекидывалась радуга, а на травинках трепетали сверкающие капли дождя, словно слезинки на ресницах ребенка. Одна, две и даже три чудесные радужные дуги вставали одна над другою, — окрашенные райскими цветами мосты, не то опирающиеся на землю, не то висящие между облаками и победоносным солнцем. Каждая радуга знаменовала выигранное сражение, порождавшее надежду.
Дни и ночи падал с неба отвесною стеною дождь, вздыхая и увлажняя землю; озера вздувались, реки переполнялись и выступали из берегов и, пенясь и крутясь, неслись по долине к морю. Но дождь был теплый и нес в своем неистощимом лоне зародыш нового времени.
У детей Белого Медведя глаза разгорались при виде дождя, от которого на поверхность земли выскакивали пузыри, словно кучки человечков, которые на минутку подпрыгивали к небу и опять падали и уходили в землю, а дождь рождал все новых и новых. Радуга осеняла детство потомков Белого Медведя, суля им все блага мира.
Зима все еще возвращалась ежегодно, но холод уже не держался так долго, и оттепель с каждым разом все усиливалась. Каждую весну низменность наводнялась, и Белому Медведю не раз пригодились использовать свои суда для спасенья семьи и добра. Временами вся местность покрывалась водой, из которой торчали только более высокие места в виде островков и холмов, которые кишели спасавшимся зверьем, так что страшно было подойти к ним, да такая же масса утонувших животных плавала вокруг. Белый Медведь, строивший свои суда наполовину ради забавы, теперь начал понимать, что строил их недаром: эти игрушки могли сослужить службу и в настоящей беде. И Белый Медведь улыбался так, что лицо его сияло.
Разве солнце не друг ему? И разве он не может довериться земле? Ведь она сама дала ему огонь, когда он был одинок и лишен тепла. Солнце и земля соединенными силами растопили Ледник и дали ему огонь. Никогда не забыть Белому Медведю того дня, когда почва неподалеку от его жилья вдруг разверзла дымящуюся пасть и изрыгнула из недр своих пламя; это был ужасный миг, повергший всех в несказанный страх, но затем этот страх сменился восторгом.
Вся земля дрожала, словно предвещая близкий конец; раскаты грома неслись из самой глубины ее; ужасные подземные толчки сбили с ног самого Белого Медведя, а с болот слышался многоголосый вой; животные совсем обезумели от страха и метались, не разбирая ни друзей, ни врагов.
И в самый разгар смертельного ужаса и оцепенения Белый Медведь вдруг увидел, что из трещины в земле вырывается пламя, и кусты вокруг нее пылают. Он вскочил и, сообразив, что это за чудо, с бессмысленным смехом, шатаясь, кинулся к огню; земля ходила под ним ходуном, он падал, со смехом вскакивал на ноги и, наконец, добрался до огня. Сердце готово было выпрыгнуть у него из груди от счастья и благодарности. Огонь! Огонь! Он поджег ветки, закричал в порыве бешеной радости и ураганом понесся домой, к Весне, которая лежала, прижавшись, к земле, и замахал над ее головою горящей веткой. Огонь! Огонь! Да, земля даровала Белому Медведю огонь, ибо она добра.
Когда огонь запылал в жилище, Белый Медведь вышел на дождь и заплакал; дождь и слезы струились по его бороде, а он упоенный, ослепленный благодарностью, не сводил взгляда с освещенных солнцем облаков.
С тех пор прошло много лет, и у Белого Медведя были уже взрослые сыновья, которым он мог рассказывать о своей дружбе с землею и солнцем. И каждую весну Белый Медведь зажигал большой костер в память о богатстве и щедрости земли. На этом костре он сжигал молодого жертвенного быка, и раз само небо милостиво довольствовалось дымом, то Белый Медведь с сыновьями всласть угощались аппетитно поджаренным мясом. Огонь был дарован Белому Медведю в ту пору года, когда кукует кукушка и северное небо светится по ночам от солнца, которое не уходит далеко; об эту-то пору он ежегодно и зажигал свой веселый костер в память первого костра, зажженного для него самой землей.
Впоследствии в ту же пору года всегда зажигали костры и сыновья Белого Медведя — даже когда разбрелись далеко друг от друга, так далеко, что не могли и видеть братских костров. С тех пор обычай этот не выводился на Севере.
Но Весна, как всегда оставшись в стороне от того, что предпринимали эти огромные важные мужчины — Белый Медведь с сыновьями, — стала чтить землю на свой женский лад, потихоньку от всех, движимая благодарностью за огонь, горевший в ее очаге.
Тайком вышла она из дому в первую же светлую ночь, когда солнце удалилось на покой за далекий Ледник, которому уж не суждено было больше грозить ей и ее домашним, и принесла земле в жертву пригоршни ячменя, крупных зерен злака, собранного ею в прошлом году по колоску; собственными руками терпеливо шелушила она каждое зернышко, и не было у нее лучшего дара матери-земле. Земля не пожалела для них огня, на котором Весна могла снова печь хлеб, и земле полагалась за это жертва. Правда, жертва была настолько скромна, что стыдно было показывать ее кому бы то ни было, но нельзя же было оставить землю в эту светлую ночь без всякой жертвы! И Весна с девичьей стыдливостью разбросала по голой земле зерна ячменя и, сделав свое дело, вернулась домой.
