Я хочу отреагировать. Но не получается. Что-то вводят внутривенно – по ползущему от иглы холоду ощущаю. Обмякаю, оставаясь в сознании.
Все, что я чувствую – сердце бьется где-то горле и беспощадно стучит в висках.
– Ее похитили и удерживали силой на протяжении двенадцати часов… Нам нужен полный осмотр…
Слышу эти фразы, а смысла не понимаю.
О ком речь?
– Поверхностные множественные травмы… Ссадины, кровоподтеки, гематомы… След на внутренней стороне бедра похож на укус… Девственная плева разорвана… Два рассечения по боковым областям… Края свежие, покрасневшие, отечные… Повреждены также мягкие ткани у входа во влагалище и на его стенках дальше…
– Господи… – стонет мама. – Это изнасилование, да?
– Я не могу дать такого заключения. Все, что скажу с уверенностью по тому, что вижу: произошло половое сношение с разрывом девственной плевы. Скорее всего, за ночь состоялось несколько половых актов. Из-за этого возможны подобные травматические последствия. Случилось ли это насильственным путем, или же по обоюдному согласию – расскажет девушка. А правовые органы в случае необходимости, с подключением ряда других специалистов, проведут расследование.
– По обоюдному согласию??? – возмущается мама. – Вы не в своем уме, простите? Я знаю свою дочь! Юния бы никогда на такое не согласилась! Он ее заставил!
Он? Заставил?
– Неправда, – сиплю безжизненным голосом.
Однако меня не слышат.
– Я понимаю, вы на взводе, – толкает женщина-медработник раздраженно.
Оглядывая кабинет, в котором нахожусь, впервые задумываюсь, как я, черт возьми, здесь оказалась? И как меня нашли родные? Это я сейчас без белья с раздвинутыми ногами? Почему так холодно? Как мама посмела влезть за ширму, где должен осматривать только врач?
– Конечно, я на взводе! Мою дочь похитили, издевались, насиловали…
– Мама, это неправда! – повторяю попытку.
Прихожу в ярость от того, что она думает о Яне.
Да, я не должна была… Я виновата! Очень сильно виновата! Но то, как видят эту ночь мои родные – перебор!
– Эту ночь не пережила моя мать, – продолжает митинговать. – Я сама не знаю, как справлюсь! Ведь этот ублюдок едва не угробил мою дочь! Бросил в кювете после аварии! Сбежал! Полиция до сих пор его ищет!
– Никто меня не бросал, – убеждаю, хотя сама не понимаю, что заставило Яна уехать. Просто знаю, что он бы меня не оставил. – Так совпало…
Врач молча собирает какой-то материал внутри меня и с выражением полного безразличия размазывает этот полупрозрачный секрет по небольшим стеклышкам. Мама же, едва взглянув мне в глаза, продолжает распыляться.
Сейчас особенно сильно ранит то, что она игнорирует меня, мои слова, мои чувства! Так и не поняла, что я выросла! Что я личность!
Но у меня не осталось ресурса, чтобы спорить. Я очень устала. Проще оградиться, не слушать… Сделать вид, что не здесь.
Засыпаю, как только оказываемся в палате. Проваливаюсь в новые тревожные сновидения. Я их заслужила, конечно… Мама плачет без остановок. И непрерывно гладит меня по волосам, щекам, плечам и рукам. Эгоистично принимаю эти ласки, как утешение. Хоть и понимаю, что не заслуживаю… Из-за меня умерла бабушка. Из-за меня маме так плохо. Из-за меня случилась авария – Ян ведь остановился, чтобы поговорить со мной. Из-за меня сейчас говорят все эти страшные вещи: похитил, измывался, насиловал, сбежал… Господи, зачем я просила его лишить меня девственности? Как теперь донести до всех, что во всем произошедшем только моя вина?
В реальности ведь о таком рассказывать стыдно.
– Я знаю свою дочь. Она бы не согласилась, – долбит мама уже перед следователем.
А я и голову поднять стесняюсь. Растираю ладони, скребу запястья ногтями, незаметно раздираю.
– Погоди, Лера. Я должен услышать пострадавшую, – тормозит опер холодным и суровым тоном. Почему у них у всех такие безразличные голоса? И это еще какой-то мамин знакомый. – Юния, ответь, пожалуйста, на мои вопросы.
И глаза… Почему у этих взрослых такие пустые глаза? Мне приходится в них смотреть. А я не могу. Снова опускаю взгляд.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Ян Нечаев увез тебя из дома силой?
– Нет, – шепчу, едва слышно.
– Да он ей голову задурил!
– Уймись, – одергивает маму следователь. – Иначе мне придется проводить тебя в коридор.
– Молчу.
– Значит, ты по собственной воле села к нему в машину?
– Да… Я сбежала из дома… С ним…
– И куда вы отправились?
Я не знаю, что можно говорить, чтобы не сделать хуже.
Но не молчать же… Нужно что-то отвечать.
– В охотничий домик его отца… – шепчу так тихо, словно надеюсь, что меня не услышат.
– И где этот домик находится?
– Я не знаю… – вру в растерянности. – Мы ехали по киевской трассе, потом сворачивали… Не знаю, в каком районе точно…
– Хорошо, – в голосе следователя звучит недоверие. А может, я просто себя накручиваю. – Этот парень тебя к чему-то принуждал? В частности, к интимной близости?
– Нет! – выпаливаю возмущенно, раскрасневшись от стыда и гнева.
– Да она его боится просто! Разве не видно? Смотри, как дрожит, – тут же влезает мама. – Юня, этому дяде можешь говорить все, как есть. Скажи, милая, ты испугалась, правда? Боялась ему отказать?
– Нет же!
– Юня, тебе больше нечего опасаться…
– Нет, мама! Нет! Ян Нечаев никогда ни к чему меня не принуждал!
Этот ответ ей не нравится.
– Почему же сбежал, а? От чего он скрывается?
– Не знаю!
– Даже отец его найти не может! Или это очередное вранье?! Как по-твоему???
– Я не знаю!
– Где он прячется?!
– Я не знаю!!! – выкрикиваю, зажимая ладонями уши.
Больше не могу это слушать. Отворачиваясь, накрываюсь одеялом с головой.
– Видишь, – вздыхает мама. Со слезами еще что-то мямлит. – Она боится. Это можно как-то пришить к делу? Мы должны наказать этого ублюдка!
– Твоя дочь совершеннолетняя, Лер. Если заявления не будет от нее… Сама понимаешь. Я и так пошел тебе и Леше навстречу, приняв заявление о похищении и взявшись искать раньше положенного законом срока.
– Но это ведь рецидив!
– Лера…
– Какой еще рецидив? – выползаю я.
Мама всхлипывает, подтирая платком слезы.
– В девятом классе на Яна Нечаева уже было подано заявление… Об изнасиловании. Но от девушки благополучно откупились, дело замяли. Об этом я и пыталась тебе сказать, когда ты убегала с ним! – выпаливает расстроенно. Следователь в поддержку ей кивает. – Ты не знаешь, что этот парень собой представляет. Ты и понятия не имеешь, дочь.
69
Простите меня…
© Юния Филатова В больнице я провожу две недели. Две недели ада.
Бушующего. Жуткого. Бесконечного.
Ян… Мой сильный и нежный, надежный и смелый, прямой и откровенный Ян… Шок, но дни идут, а он не удосуживается даже сообщение прислать.
Выпросила у мамы телефон лишь ради этого. Но Нечаев молчит. Сама не знаю, что написать. Столько всего произошло! Как это облечь в слова? Невозможно.
Первое время вполне уверенно жду, что появится. Это же Ян. Он не может не прийти. Живу мыслью о том, как обнимет, и я все забуду. Клянусь, я все забуду! А с родителями Нечаев найдет, как объясниться. Убеждена, что опровергнет весь тот ужас, который обрушила на нас мама.
До последнего грею душу надеждой, что не все потеряно. Ничего не может быть потеряно!
Ведь Ян любил… Говорил, что любит. Говорил же! Много раз.
А как смотрел? Словно никого роднее меня нет.
Как обнимал? Будто отпускать ни на миг не хотел.
Как ласкал? Вскружил голову гремучей страстью, а трепетом и благоговением, которые так уверенно проявлял, обнажая всю свою суть, напрочь покорил.
А как Ян Нечаев рассуждал? Я заслушивалась! Восхищалась его мудростью, храбростью, самоотверженностью, доблестью, несгибаемой волей, выносливостью, добротой, умением любить так сильно!
