– Шучу, зай. Шучу, – стискиваю сильнее. – Очень тебя люблю. Вдребезги, Ю. Вдребезги.
– И я тебя, Ян… Очень!
А потом…
Едва входим в дом, звонит телефон. Увидев фотографию отца, принимаю вызов.
– Тебе лучше отвезти Юнию домой, – говорит он без всяких предисловий.
Вижу, что Ю слышит. Тут же краснеет.
– Почему? – толкаю спокойно.
– Ее ищут. Полгорода на уши подняли. Заявление на тебя написали. Не знаю, кто принял… Но к нам уже приезжали.
Яростный скачок артериального давления. Сердце на счет два – в реактивный полет. Были бы в городе, зацепился бы им за провода. А так… Бьется в потолок.
– Да пусть Филатов этой гребаной бумагой раздерет себе очко, – выпаливаю на эмоциях недопустимо грубо.
Ю охает и отворачивается.
Папа на том конце проводе отзывается тяжелейшим вздохом.
– Ночью умерла бабушка Юнии, – добавляет с явным сожалением.
Отстраненно отмечаю, как в лицо бьет резким потоком прохладного воздуха – это Ю совершает стремительный оборот.
Сердце стопорится, когда снова вижу глаза своей девочки.
– Я-я-ян…
Вдребезги.
67
…нашей вины в этом нет…
© Ян Нечаев Завершив вызов, со вздохом упираю в бедра руки. Зачем? Вероятно, чтобы скрыть разбившую их неожиданно дрожь. На самом деле охота прижать одну из ладоней к груди. Там происходит непонятное. Сердце возобновляет работу. Но вместе с глубинными, нереально далекими, будто поднимающимися из-под нескольких плотных пластов мышц ударами возникает жесткое давление. Каждый новый вдох и каждый последующий выдох все тяжелее даются. Грудная клетка расширяться полноценно отказывается.
Боже… Дай мне силы.
Смотрю на оглушенную известиями Юнию и думаю о том, что должен взять себя в руки.
Но, блядь… Как?
Ощущаю легкое головокружение и подкрадывающуюся к перетянутой спазмом глотке тошноту.
Боже… Дай силы.
Бабка Ю мне, конечно, никогда не нравилась. Ядовитая сучара под маской центра помощи, доброты и милосердия. Откинулась, и откинулась. Земля ей пухом. R.I.P.
Но…
Я же не дебил. За секунды догоняю, как воспринимает кончину бабушки Юния. Догадываюсь, с чем связывает, и на кого возлагает вину. Буквально слышу, как зая прокручивает мысль о том, что пока мы получали оргазмы, та отдавала Богу душу.
Пиздец, конечно. Но это жизнь. Подобные накладки случаются.
Проводить какие-то параллели и вырисовывать связь между этими события бессмысленно.
Но как объяснить это Юнии?
Чувствую боль своей девочки и сам загибаюсь.
Как к ней подойти? Что сказать?
Боже… Дай силы!
После третьего обращения к Всевышнему шагаю к Юнии. С показной уверенностью. Просто не отвечаю за то, что транслирую. Использую стандартный набор. Еду, блядь, на старой базе.
Касаюсь шелковистых волос. Перебирая пальцами прядь, использую время, чтобы нырнуть в беспокойный омут глаз. Зябко становится. Спину накрывает дрожью. Она вскрывает поры и вытягивает через них внутреннее тепло. Конденсируясь во влагу, то сковывает мои раздувшиеся мускулы новым приступом леденящего холода.
– Мне очень жаль, маленькая, – проговариваю тихо, но с шумным вздохом. Осторожно убирая прядь Ю за ухо, поджимаю губы. Провожу пальцем по щеке. – Это тяжелая потеря, – нервно сглатываю. – Понимаю, что ты чувствуешь, зай… Разделяю.
Жду, что заплачет. Преобразует переживания в слова. Вывалит все на меня. Готов выслушать. Заранее ищу, чем крыть. Ради нее с любыми демонами сразиться готов.
Однако…
– Мне нужно домой, – толкает Ю задушено.
И это все, что она говорит.
Смотрю на нее, продолжая поглаживать по щеке. Кусая губы, тяну с ответом. Глаза Юнии, что удивительно, остаются сухими. Блестят неестественно, выражая бесконечное потрясение. Вот и все.
– Конечно, – сдаюсь, понимая, что сейчас ей реально нужно время, чтобы осмыслить. – Отвезу тебя, зай, – проговариваю на самых низких частотах, но сдабриваю хрипоту улыбкой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Перевожу дыхание, сканирую еще одним быстрым взглядом и прижимаюсь к губам. Не знаю, на что надеюсь… Юния не уворачивается, но и не отвечает. Прихватываю нежную плоть несколько раз. Смотрю в глаза. Реакций – ноль. Она словно обесточена.
– Собирайся, – бросаю тихо. – Минут через десять выходи. Я прогрею пока.
Дождавшись кивка, выскакиваю на мороз. Лицо и шею тотчас обдает холодом, а мне хоть бы что. Из нутра палит. Это не та неистовая буря страсти, в которой мы с Ю горели ночью. Это гребаная тревога, которую нет возможности своевременно взять под контроль. Глотая минусовый воздух, пытаюсь насытить ее и остудить. Выходит хреново.
Сажусь в водительское кресло, завожу мотор и, пользуясь снежной ширмой на лобовухе, прижимаю к пылающему лицу ладони. С глухим стоном растираю подрагивающими пальцами напряженные мускулы.
Сознание терзают подернутые любовным мороком кадры. Даже на перемотке – это лучшее, что я когда-либо видел. Лучшее, что я когда-либо ощущал. Несмотря на критичность ситуации, член вмиг оживает.
Чувствую ли я по этому поводу к себе омерзение? Наверное, должен. Но ничего подобного нет.
Резко лезут на поверхность недосып и несвойственная моему организму усталость.
Голову забивают суетливые мысли. В попытке заглушить их врубаю музыку. Орет она так громко, что уши пронизывает боль. Но голос разума все равно заглушить не удается.
«Поговори с Ю. До того, как сдашь ее обратно Филатовым. Потом может быть поздно. Вытащи из нее слова! Пусть озвучит все, что накрутила. Заставь, если потребуется. Но не позволяй молчать. Знаешь ведь ее…» – орет мой мозг.
Юния появляется раньше, чем я просил. Не слышу, как открывает дверь. Улавливаю движение, когда уже забирается в салон. Поймав ее ошарашенный взгляд, спешно выключаю музыку.
– Извини, – отражаю ее непонимание.
Допираю ведь, как это выглядит. У нее в семье покойник, а я продолжаю отрываться.
Вздохнув, покидаю салон, чтобы быстро закрыть дом и заняться очисткой снега. Сам на себя злюсь, а что делать – не знаю. Поглядывая на Юнию через стекло, стараюсь что-то придумать. Но она в ответ на меня даже не смотрит. Сидит, свесив голову. Перебирает пальцами край своей куртки.
Слова в предложения никак не вяжутся.
И молчание Ю, которое продолжается, когда возвращаюсь в салон, лишь усугубляет захватившую мозг панику.
Трогаясь, неосознанно вслушиваюсь в скрипящий под колесами снег. Едва выруливаю на утрамбованную снегоходами дорогу, нахожу ладонь заи. Она ледяная и как будто безвольная, но на мою первую попытку разделить ее пальцы своими протестует. Только когда проявляю настойчивость, поддается. Сплетаемся, снова замирает безжизненно.
– Ю, – зову негромко. Она слегка дергает подбородком, якобы интересуясь, что хочу. И дальше тупится в край своей куртки. – Посмотри на меня, – намереваюсь звучать ровно, но та самая требовательная мольба таки прорывается.
И… Даже когда Юния вскидывает взгляд, позволяя увидеть глаза, того, в чем нуждаюсь, не получаю. Она выглядит максимально далекой, словно и не со мной вовсе. Не здесь.
– Давай поговорим, – выдыхаю, когда уже выезжаем на трассу международного значения. С трудом сглатываю. Неохотно смотрю на дорогу. И снова на нее, как только появляется возможность. – Пожалуйста, – добавляю более отчаянно.
Чувствую, как воздух в салоне становится едким и опаляющим. Чувствую, как влага жрет глаза. Чувствую и то, как они воспаляются.
Зачем-то улыбаюсь… Это, мать вашу, нервное. И, сука, явно лишнее. Тряхнув головой, избавляюсь от эмоции.
Ю тем временем краснеет и вжимается в кресло, словно хотела бы исчезнуть.
– О чем? – шелестит едва слышно.
Очевидно, вынужденно.
– О чем думаешь в свете последних известий?
Пиздец, выразился… Но уж как сумел.
