Возвратившись наконецъ къ своимъ дѣловымъ обязанностямъ, я первымъ долгомъ имѣлъ длительное совѣщаніе съ моими коллегами по Управѣ, которымъ высказалъ благодарность за ихъ доброе ко мнѣ отношеніе, а затѣмъ заявилъ, что желалъ бы знать ихъ откровенное мнѣніе по поводу возможности дальнѣйшаго продолженія мною совмѣстной съ ними службы, столь часто, въ силу исключительныхъ моихъ семейныхъ обстоятельствъ, прерываемой отлучками. Весь составъ Управы, во главѣ съ Карамзинымъ, просилъ отбросить сомнѣнія и оставаться на служб ѣ до конца всѣхъ нашихъ полномочій.
Съ новыми силами принялся я тогда за свою любимую работу, стараясь наверстать потерянное время.
По пріѣздѣ въ Самару, мы переѣхали въ Рождественскую усадьбу, гдѣ намъ были отведены особыя комнаты. Туда я пріѣзжалъ ночевать и оттуда ежедневно съ утра переправлялся черезъ Волгу въ Самару на пароходикѣ или на особой, имѣвшейся спеціально въ моемъ распоряженіи, лодкѣ.
Благодаря установившимся не только добрымъ, но и душевнымъ отношеніямъ съ моими коллегами, я позволялъ себѣ, пользуясь удобствомъ пароходныхъ сообщеній, довольно часто навѣщать моихъ стариковъ, устроившихся покойно у себя въ Головкинѣ.
Здоровье отца замѣтно улучшалось: среди лѣта онъ уже могъ тихо двигаться и достаточно ясно говорить.. Не разъ онъ высказывалъ мнѣ свое безпокойство за судьбу родного своего Головкинскаго хозяйства, неоднократно намекая на единственно-возможное разрѣшеніе волнуюіцаго его вопроса — передачи всего имѣнія мнѣ въ единоличную собственность, съ выплатой братниныхъ частей и обязательствомъ обезпеченія жизни ихъ — стариковъ..,
Я согласился и принялся за осуществленіе воли отца, но положеніе вещей было чрезвычайно осложнено болѣзнью отца, прикованнаго къ Головкинской усадьбѣ и болѣзнью беднаго моего брата Димитрія, тоже почти недвижимо лежавшаго въ постели, въ усадьбѣ Терениныхъ въ 12 верстахъ отъ г. Буинска Симбирской губ., и наконецъ, вслѣдствіе вошедшаго въ силу уголовнаго приговора надъ другимъ моимъ братомъ — несчастнымъ Николаемъ, который былъ лишенъ правъ и заключенъ въ Симбирскую тюрьму...
Какъ бы то ни было, но мнѣ необходимо было приступать къ выполненію воли моего отца. Я обратился за совѣтомъ и содѣйствіемъ къ нашему Самарскому нотаріусу Михаилу Семеновичу Афанасьеву. Благодаря его дѣловитой сообразительности, энергіи и судебно-служебнымъ связямъ, я могъ успѣшно и своевременно завершить начатое сложное дѣло. Въ памятный мнѣ день, 19 августа 1898 г., въ г. Самарѣ, были заключены два послѣдовательныхъ акта: 1) дарственная моего отца Николая Михайловича Наумова, передавшаго все свое Головкинское недвижимое имущество двумъ сыновьямъ — Димитрію и Александру, и 2) приобрѣтеніе мною части моего брата Димитрія, съ принятіемъ на себя всего разсчетнаго и банковскаго долга. О моемъ морально-взятомъ на себя обязательствѣ выплаты причитающейся доли брату Николаю въ актѣ не было упомянуто.
Меня заставляло лихорадочно спѣшить со всѣми этими хлопотами здоровье бѣднаго брата Димитрія. Оно становилось угрожающимъ, и опоздай я не только на день,но на какихъ-нибудь два часа — все бы рушилось! Всѣ сдѣлки у нотаріуса были закончены къ двумъ часамъ дня, а въ четыре часа того же дня, волею Божьею, Димитрій скончался.
Разсчетной основой заключенной сдѣлки была преподанная отцомъ оцѣнка Головкинскаго имѣнія въ 360.000 рублей, составными частями которой были: 1) долгъ Дворянскому Банку — 135.000 рублей, 2) три равныя части, причитающіяся на насъ, сыновей, по 75.000 рублей — всего 225.000 рублей. Слѣдовательно, я обязывался принять на себя банковскій долгъ въ 135.000 р. и произвести уплату обоимъ братьямъ по 75.000 каждому — всего 150.000 р. Помимо этого, я бралъ на себя полное содержаніе обоихъ моихъ родителей до конца ихъ дней, выплачивая каждому изъ нихъ по 1200 рублей въ годъ, слѣдовательно, всего 2.400 р. обоимъ. Само собой, что объ этомъ послѣднемъ въ нотаріальной сдѣлкѣ тоже не упоминалось. Все это съ Божьей помощью было мною до конца исполнено въ точности и полностью.
Получивъ телеграму о кончинѣ брата Димитрія, я срочно выѣхалъ въ Кищаки (имѣніе Терениныхъ), чтобы проститься съ горячо любимымъ мною близкимъ человѣкомъ и помочь убитой горемъ вдовѣ въ печальныхъ хлопотахъ по погребенію. Горе осиротѣвшей Ольги, вдовы брата Димитрія, не поддается описанію.
Съ похоронъ я поспѣшилъ навѣстить моихъ стариковъ, чтобъ, по мѣрѣ возможности, ихъ утѣшить и наладить необходимыя формальности по управленію имѣніемъ, ввиду перехода его въ мою собственность. На первыхъ порахъ я все оставилъ по-старому, не внося, ради спокойствія отца, которому выдалъ полную довѣренность, никакихъ перемѣнъ ни въ управленіи, ни въ составѣ служащихъ, пригласивъ лишь для веденія конторы, кассы и необходимой переписки бывшаго помощника Мусоргскаго волостного писаря П. П. Бажмина.
Бѣдная мама находилась въ состояніи крайне тяжеломъ, и не было силъ ее утѣшить. Смерть одного сына и ужасная судьба другого окончательно подорвали ея нервы. Послѣ кончины брата Димитрія, всѣ ея помыслы были направлены на спасеніе брата Николая: она писала то одному, то другому изъ своихъ вліятельныхъ знакомыхъ и родныхъ въ Петербургъ, упрекала меня въ недостаточности принятыхъ мною мѣръ къ освобожденію брата, хотя больше того, что было мною предпринято, невозможно было сдѣлать.
Благодаря добрымъ отношеніямъ моего тестя съ княземъ Феликсомъ Феликсовичемъ Юсуповымъ, а послѣдняго — съ бывшимъ въ то время Министромъ Юстиціи Н. В. Муравьевымъ, удалось въ значительной степени смягчить участь бѣднаго брата. Срокъ его ссылки въ Сибирь на поселеніе какъ разъ наступалъ. Мнѣ пришлось поспѣшить въ Симбирскъ и навѣстить Николая, ожидавшаго своей отправки. Я вынесъ много хлопотъ передъ Симбирскими властями, съ цѣлью исходатайствованія предоставленія брату льготъ для предстоявшаго ему пути.
Искреннее и доброе содѣйствіе я встрѣтилъ со стороны управлявшаго въ то время Симбирской губерніей Вице-Губернатора Александра Петровича Наумова, не приходившагося намъ родственникомъ, но судя по одинаковому съ нами гербу принадлежавшаго къ одному изъ шести развѣтвленіи разросшагося за много вѣковъ Наумовскаго рода. Всѣ эти спѣшныя и тяжкія хлопоты; посѣщенія брата въ его одиночной тюремной камерѣ; вся эта унизительная и для него, бѣднаго, и для насъ всѣхъ обстановка, очень угнетала мое самолюбіе и тяжело отзывалась на моемъ самочувствіи, осложнявшемся вынужденной оторванностью отъ ожидавшей меня въ Самарѣ работы и отъ нашей только что начатой семейной счастливой жизни...
Въ Симбирскѣ мнѣ удалсь достигнуть возможныхъ благопріятныхъ результатовъ. Въ началѣ сентября братъ Николай отправился въ далекій Сибирскій путь. Его поселили недалеко отъ Иркутска; затѣмъ ему было разрѣшено переѣхать и проживать въ самомъ городѣ, гдѣ онъ получилъ хорошее мѣсто по желѣзнодорожному вѣдомству. Спустя нѣсколько лѣтъ ему были возвращены всѣ права, и Николай съ женой и двумя сыновьями, Сергѣемъ и Николаемъ, вернулся въ Россію. Онъ побывалъ въ Головкинѣ, а затѣмъ переселился на югъ въ г. Бердянскъ, гдѣ пріобрѣлъ себѣ домъ-особнякъ и счастливо прожилъ въ немъ нѣсколько лѣтъ.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
