Но сколько я тянул с этой высылкой! Мне стало ясно еще в восемнадцатом, что во имя дела надо поступать круто, но я все тянул и тянул. Недаром в девятнадцатом я довольно откровенно говорил одному из американских журналистов, а, давая это интервью, я предупреждал не только чужих, но и своих, наших: «Мы должны найти какой-то путь, как избавиться от буржуазии, высших классов. Они не дадут нам совершить никакой экономической перемены, на которые они не пошли бы до революции; поэтому их надо вышибить отсюда. Сам я не вижу, как мы можем испугать их так, чтобы они убрались из России без массовых расстрелов. Конечно, находясь за границей, они будут представлять такую же угрозу, однако эмигранты не столь вредны. Единственное решение я вижу в том, чтобы угроза красного террора способствовала распространению ужаса и вынуждала их бежать. Однако, как бы это ни делалось, сделать это необходимо; если вы хотите достичь целей, которые ставит перед собой революция, то абсолютную, инстинктивную оппозицию, старых консерваторов и даже твердых либералов надо заставить замолчать».
Остался позади страшный голод двадцать первого года. Налаживается не только экономическая жизнь, но и духовная. В одной лишь Москве, куда было переведено правительство, существует около полутора сотен издательств. И не одну только азбуку для неграмотных эти издательства выпускают. Интеллигенция не занимается «контрреволюционной деятельностью» — здесь она уже попадала бы под власть ревтрибунала, — интеллигенция все не одобряет.
Если Николай Бердяев, Семен Франк и Федор Степун выпускают в эти дни сборник, в котором оспаривают предопределенность социализма, разве они не понимают, что делают и что по сути их акция — это литературное прикрытие белогвардейской организации? Мой старый знакомый Сергей Булгаков выпускает в 1904 году многозначительный сборник «От марксизма к идеализму». Это, конечно, еще не повод для высылки. Но ведь он и сейчас пишет и выступает с лекциями и идет еще дальше в любимой теме. Социальная борьба представляется ему не столкновением лишь враждебных классовых интересов, а осуществлением и развитием классовой идеи.
А разве мы придумали высылку? Каждый раз, когда власть колеблется и не хочет брать на себя ответственность за физическую судьбу человека, она применяет высылку. Из древних Афин, обвиняемый в растлении молодежи, был выслан философ Анаксагор, учитель Сократа. Овидий был выслан в античные времена из Рима, Данте в Средневековье — из Флоренции. И все это не были простенькие, не имеющие под собой почвы обвинения. Во все времена шла партийная борьба. Мы тоже собирались высылать политических врагов не по простому политическому навету. Я лично считаю, что этой проблемой надо обязательно озаботить всех членов Политбюро, пусть по 2-3 часа в неделю занимаются просмотром ряда неблагополучных изданий и книг. Надо обязательно требовать письменных отзывов. Письмо — это возможность еще раз сосредоточиться на судьбе человека. Так губим мы, высылая, людей или спасаем из гибельной для них ситуации, как дед Мазай зайцев?
Мне нечего сюда добавить, кроме того, что за несколько лет, которые минули после интервью американцу, мы так и не смогли испугать эту инстинктивную оппозицию, а значит, были недостаточно жестки. Мы так и остались противниками расстрелов. Наступил нэп, который должен был дать некоторые экономические преимущества нашей власти. И опять я возвращаюсь к собственной цитате: «Они не дадут нам совершить никакой экономической перемены». Понятно ли, что решение вопроса могло произойти только таким путем? О красном терроре речь еще не шла, мы все только грозили. Победив, мы все еще продолжали уговаривать.
Я почти уверен, что со временем станут говорить не только о терроре большевиков по отношению к интеллигенции, прямо и открыто пропагандировавшей свое несогласие с новым режимом, но и о неслыханном либерализме, который большевиками был проявлен.
Но вернемся к С. Булгакову.
Я не люблю у книг велеречивых заголовков. Моя статья против Булгакова называлась простенько: «Капитализм в сельском хозяйстве». Были в заголовке и скобки, разъясняющие суть намерений автора. В скобках стояло: «О книге Каутского и статье г. Булгакова». Целей при написании статьи у меня было три: популяризация марксистских идей, довольно четко очерченных Каутским — еще тем Каутским, сторонником и последователем Маркса, а не «центристом», идеологом одного из оппортунистических течений в рабочем движении; было стремление дать бой на их же площадке «экономистам», легальным марксистам; и была цель собственная, учебная. Любая работа в первую очередь проясняет вопрос для самого себя. Россия — крестьянская страна, и долгие годы по основной массе населения, по происхождению ее пролетариата (даже «потомственные» пролетарии — сплошь и рядом деревенские) будет страной крестьянской, а следовательно, человеку, который вознамерился эту страну повернуть, крестьянство надо доподлинно знать.
Что-что, а это я знал, как, наверное, никто в нашем кругу. Может быть, это кто-то из будущих кадетов защищал в Самаре крестьян и писал для них в суды прошения и исковые заявления? Может быть, это госпожа Кускова «прочесала» все статистические сборники по сельскому хозяйству и написала «Развитие капитализма в России»? Книжка-то в основном была о крестьянском хозяйстве. Может быть, это господин Булгаков, почти, кстати, мой ровесник, устроил в Шушенском некую негласную юридическую консультацию, куда крестьяне несли не только свои размышления о справедливости, но и свои весьма конкретные заботы? О, эти теоретики, черпающие знания из статей и книг друг друга! Друзья мои, этот самый предмет будущий предсовнаркома Ульянов знал в России, как никто из людей с высшим образованием.
Книга Карла Каутского «К вопросу о капиталистической эволюции земледелия» была написана на материале немецкого сельского хозяйства. Но аграрный вопрос в то время был вопросом, на котором скрещивалось слишком многое. И Булгаков — торопливый рецензент — тем не менее весьма справедливо заметил, что «книга Каутского представляет собой целое миросозерцание». С этим согласимся. Но это миросозерцание не укладывалось в желанные схемы г-на Булгакова. И укладывалось в схемы мои, воспитанные чтением марксистской литературы и наблюдениями за российскими в сельском хозяйстве тенденциями.
Что меня в первую очередь возмутило в этой полной глубокомыслия и по-филистерски важной, а по сути вздорной, статье русского экономиста, мечтавшего стать еще и русским философом? Боже мой, как зудит этого философа желание прославиться! Как, оказывается, просто бездоказательно замахнуться! Прозорлив был все-таки толстяк и гурман великий Иван Андреевич Крылов: «Ай, Моська, знать, она сильна…» Еще прежде чем г. Булгаков добрался в своем раже до Каутского, мимоходом от него достается досточтимому Марксу. Так, между прочим, по русской вальяжной традиции, даже особенно не стремясь что-то доказать. У Маркса, дескать, «частью» попадаются даже «ошибочные представления, уже достаточно опровергнутые историей».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
