Приведем также свидетельство иеросхимонаха Николая (Иванова), подробно описавшего то, что происходило с ним во время побоища в Пантелеимоновом монастыре:
В то время (3–го июля), когда была в коридоре поливка из пожарных труб холодной водой братии, я в полном монашеском облачении и в епитрахили, с иконой Божией Матери в руках, во время ужасной поливки стоял впереди. Когда всех измочили, многих сбили с ног, и они в одежде с иконами и крестами лежали на полу в воде, тогда набросились на меня два офицера 50–го Белостокского полка, один по фамилии Мунзов, а другой неизвестен, которые моею епитрахилью чуть было не задушили меня. Они, сорвав с меня епитрахиль, рясу, схиму, их бросили на пол в воду и топтались по ним. Затем вырвали у меня из рук икону Божией Матери и ею два раза сильно ударили меня по голове, потом стали бить меня иконою же по всему телу, я упал на пол в воду, они и лежащего меня продолжали бить и, бив до полусмерти, бросили на пол в воду и самую св. икону Божией Матери, разбивая ее на мелкие части, топтались по ней ногами, а солдаты, тут бывшие, били меня прикладами и ногами; а потом те же два офицера и еще два солдата, приподняв меня кверху, сильно ударили меня о каменный пол, я лишился чувств. Не могу определить времени моего бесчувствия. Когда же я стал приходить в чувство и, открыв глаза, стал ощущать сильную боль тела от побоев, и так как я лежал в коридоре в поперек, то по мне солдаты топтались ногами и через меня таскали в просфорную мертвых — убитых монахов (я заметил только двух). Затем один солдат, схватив меня за ногу, потащил меня по полу к просфорне, где складывали убитых монахов; дотащив меня до просфорни, солдат, заметив, что я жив, бросил мою ногу и спросил меня:«Батюшка, ты живой?«Я ответил:«Живой!».«Так вставай», — сказал мне солдат.«Не могу», — ответил я. В это время подошел другой солдат, они вдвоем приподняли меня и, поставив на ноги, сказали»иди», но я не мог сам идти. Тогда они начали ругать меня скверными словами, и в то время один солдат сильно ударил меня прикладом ружья в плечи, я снова упал и лежал на полу без чувств. Когда же стал приходить в чувство, я оказался сброшенным уже внизу во дворе, около библиотеки. Опомнившись немного, я с трудом поднялся на ноги и, неоднократно падавши, оттуда вышел сам, дошел до переплетни и там, облокотившись о стол, отдыхал, дабы прийти более в чувство. В это время увидел меня монах Моисей (игуменский повар), возмущавший солдат на избиение монахов; у него была через плечо шашка офицера Мунзова. Монах Моисей, ругая меня скверными словами, подбежал ко мне, вынув из ножен шашку, и ею хотел меня зарубить, но подоспевший солдат, удержав руку убийцы, оттолкнул его с криком:«Не смей это делать», и спас меня от
смерти. Этот солдат взял меня под руку и повел к другим солдатам, стоявшим в два ряда около храма святителя Митрофана, и, передав им меня, сказал:«Отведите его на низ». Два солдата взяли меня под руки, повели вниз по лестнице к храму Успения Божией Матери. На половине лестницы оба солдата ударили меня прикладами и толкнули вниз, где, сильно ударившись о каменную мостовую, лежал без чувств — не знаю, сколько время. Когда же несли меня четыре солдата из обители, то около святых ворот я мог открыть глаза и увидел стоявшего там консула Шебунина, который говорил солдатам:«Несите его, чёрта, на пристань и отправьте на пароход Херсон»[1585].
Как описывают в своих показаниях имяславцы,«монастырь превратился в поле сражения: коридоры были окровавлены, по всему двору видна была кровь, смешанная с водою; в некоторых местах выстланного камнями двора стояли целые лужи крови» [1586]. Судовым врачом»Херсона»засвидетельствовано сорок монахов с колотыми, резаными и рублеными ранами, а также ранами, нанесенными прикладом ружья [1587]. Таков был печальный итог афонской экспедиции архиепископа Никона и возглавлявшейся им делегации дипломатов, солдат и офицеров. Впрочем, сам Никон происходившего не видел: как мы помним, во время побоища 3 июля он благоразумно остался на»Донце», предоставляя почетную миссию»водворения церковного мира»представителям государственной власти.
После завершения операции по»зачистке»Пантелеимонова монастыря и Андреевского скита пребывание архиепископа Никона на Афоне подошло к концу. 7 июля он покидает Пантелеймонов монастырь и в течение трех дней посещает Андреевский и Ильинский скиты. В Андреевском скиту он навещает известного в прошлом миссионера игумена Арсения, разбитого параличом [1588]. 10 июля архиепископ отбывает с Афона, унося с собой твердую уверенность в том, что ему удалось разделаться с»ересью»(если в своем докладе Синоду он избегал этого слова применительно к имяславию, то в публикациях, появившихся после 3 июля 1913 года, напротив, употребляет его постоянно). 11 июля Никон уже в Константинополе, где вновь встречается с Патриархом Германом и докладывает ему о»водворении мира»в русских обителях Афона. 13 июля экспедиция высаживается на родной берег в Одессе [1589].
В тот же день утром в Одессу прибыл пароход»Херсон»с находившимися на его борту афонскими иноками. Посол России в Константинополе Μ. Η. Гире, со ссылкой на консула Шебунина, разделил высланных с Афона имяславцев на две категории:«С одной стороны, зачинщики и подстрекатели, с другой — невежественные массы. Первые — умелые в революционной и религиозной агитации и безусловно опасны. Вторые — искренно заблуждающиеся, при внимательной над ними духовной опеке могут быть сохранены в лоне Церкви» [1590]. Посол предложил»из лиц первой категории взять под арест главнейших агитаторов, поименованных в особом списке», а»остальных лиц первой категории разослать по местам их приписки по этапу»; лица второй категории, по мнению посла,«должны быть также выдворены на родину под наблюдением полиции» [1591].
13 июля около полудня на пароход»Херсон»явились чины одесской полиции, которые, распределив иноков по группам, приступили к допросу. По свидетельствам очевидцев, допрос производился крайне поспешно, причем заранее были отпечатаны анкеты, которые инокам предлагали заполнить и подписать: на одну половину листа вносились сведения о личности инока, а на второй половине листа содержался текст, в котором утверждалось, что нижеподписавшийся выехал из обители добровольно, не имеет к ней никаких претензий, добровольно снимает с себя монашескую одежду и впредь таковой носить не желает. Полицейские чины оглашали содержание первой половины листа, но замалчивали содержание второй и не позволяли инокам читать подписываемый ими текст о собственном добровольном отречении от монашества [1592].
На следующее утро чины канцелярии Одесского градоначальника прочли каждому из иноков определение о взыскании с них денег за просрочку заграничных паспортов за время пребывания на Святой Горе. После полудня монахов начали отдельными группами доставлять на берег.
Предварительно каждая группа подвергалась на пароходе таможенному досмотру, причем у монахов отбирались все рукописи, печатные издания, церковные, богослужебные книги и иконы. По прибытии в Одесский порт каждая группа либо шла пешком, либо отвозилась в тюрьму, в полицейские участки или в Андреевское подворье. В подворье, в частности, были заключены под присмотром полиции архимандрит Давид (Мухранов) и еще восемь иноков, признанных в сане и монашестве [1593]. Около 40 иноков,«подозреваемых в уголовных преступлениях», были арестованы и посажены в тюрьму [1594], где они пробыли от двух до пятидесяти суток. У всех заключенных полицейские и тюремные власти отбирали имеющиеся при них деньги. Часть иноков, кроме того, была насильственно острижена. Со всех монахов было снято монашеское одеяние, которое заменили на мирское платье [1595].
«Расстрижение»афонских иноков одесскими чиновниками происходило с применением физической силы. Очевидец так описал»процесс переряжения монахов в обычных мирян»под руководством околоточных и помощника пристава:«Добираются до так называемого»парамана» [1596], и разыгрывается там сцена.«Нет, — твердо заявляет имяславец. — Этого я не дам, поклялся пред Богом всю жизнь носить его». Но в ответ следует распоряжение»снять», и четыре дюжих руки освобождают монаха от последнего доказательства его принадлежности к монашеской братии» [1597]. Расстриженные монахи из тех, кто не угодил в тюрьму, были»направлены по проходным свидетельствам в мирском одеянии для водворения на родину по местам прописки» [1598]. Некоторые возвращались на родину в подрясниках, обрезанных выше колен: в таком виде они напоминали»бывших людей» [1599].
