Из гостиной на пульт прибегает дворецкий: там паника, Лиззи собирается вызывать на помощь полицию. Но мадам запретила такие звонки. Хозяйка спешит вслед за слугой в гостиную, но успевает бросить взгляд на экран телекамеры в холле и засечь мой воздушный поцелуй — легкое облачко злобы, которое я послала в кругляшку. Туши свет, паскуда!
Послав поцелуй, я выхожу из парадного холла обратно наружу и, отыскав пенал еще одной телекамеры над дверью, зловеще и весело машу рукой в рыбий глаз слежки: до скорой встречи, гондоны!
Я устала от вида крови и вышла под купол ночи, перевести дыхание и перекурить. Я медлю продолжать нападение, и, наверное, с полчаса брожу среди ухоженных цветов, а наткнувшись на овальный фонтан, смываю с лица шеи и рук брызги чужой мужской крови. Прикид решительно погиб! Вся туника в леопардовом крапе вишневых горошин.
Светлеет. Туча рассеялась. Дождь почти что иссяк. Только редкие крупные плюхи всей тяжестью падения с высоты заставляют кусты и цветы вздрагивать от щелчков. Жасмин с головой в капели! В каждом бутоне ворочается по литой пчеле из холодного прозрачного бисера.
Фонтан тоже ежится от поднебесной порки.
Я слышу тревожный крик павиана и вдруг понимаю — обезьяна, подражая человеку, открыла клетку. Клетку пантеры.
Я не успеваю подумать об этом, как из лунных красок цветника, на песчаную дорожку, опустив голову к самой земле, словно принюхиваясь к собственной тени, прижав полукруглые ушки, мощным прыжком вылетел черный комок с круглыми фосфорическими глазами огромной кошки. Пантера! Выпрыгнув на дорожку, она еще не видела меня и застыла, подрагивая мускулистым хвостом, рисуя самым кончиком бесцветную точку. Зверь встряхивал кожей после каждой порции капель и огрызался на дождь. Душа моя ушла в пятки, я буквально остолбенела от несправедливости собственной гибели, вцепившись глазами в эту маленькую глубокую пасть из мокрого алого атласа, словно бы вырытую когтями сатаны в адской смоляной морде.
Только тут пантера почувствовала взгляд человека и, вздрогнув от неожиданности, подняла с шипением змеи огненный взгляд, и наши глаза встретились. Как легко растворяется без остатка взгляд человека в утробе звериного взора.
Зверь ни в чем не виновен — ты обречена!
Впервые я испытала панический страх, такой страх, когда тело превращается в пар, и ты не можешь пошевелить ни одной жилкой, потому что ее просто нет — от меня остались лишь беспомощные съедобные глаза на высоте полутора метров над землей. Их легко содрать, как легко сдернуть с ветки пару вишен на сдвоенном черенке. Я стояла ни жива, ни мертва. Впервые стало понятно, почему меня с такой злобой преследовал взбесившийся волк — я воин только против людей, потому что не им, не им суждено прикончить меня — другое дело зверь, он убивает, защищаясь, чуть ли не машинально, а главное — не со зла. Без умысла.
Уйя! Без малейших внешних усилий пантера мягко беззвучно помчалась в мою сторону, сохраняя при этом фигуру подкрадывания, припадая грудью к земле — все ниже и ниже — готовясь к прыжку.
И прыгнула!
Единственное, что я смогла, это — вскрикнув — упасть на спину и вскинуть перед собой руки и ноги, словно могла спастись от пантеры пальцами рук и ступней.
До сих пор эта нечеловеческая сцена стоит перед глазами.
Вот что затем случилось.
Пантера прыгнула на меня, но совершенно исключительным образом: двумя передними лапами — точно на мои растопыренные ладони, а парой лап задних оперлась на мои задранные ноги — точь-в-точь на подошвы сандалий. Это был молодой зверь длиной около полутора метров и весом с юношу — и я смогла те несколько роковых секунд выдерживать тяжесть черного леопарда. Но только лишь потому выдерживать, что зверь прыгнул на меня исключительно мягко, без ярости и главное — леопард не выпустил когти. Его страшные лапы уперлись в донце моих рук мягкими комками силы, и только задние лапы слегка выпустили когти, впиваясь в подошвы сандалий, чтобы не сорваться вниз.
Сколько секунд я могла выдерживать тяжесть зверя?
Наклонившись к лицу, леопард потрясенный поведением своего тела, обнюхал мои глаза, клокоча кислой пастью, откуда на меня пахнуло сырым мясом и кровью… о, эти белые жесткие усы на смоляной морде… открыл пасть, где я видела алое ложе — гнутый язык — среди зубов острых как когти! пружинным толчком всех четырех лап, от которых мои локти вонзились в песок, отправил свое тело дальше, в глубь промокшей дорожки. Сегодня мне кажется, что прыгнув на человека, леопард приземлился… на зеркало — так похожи были наши позы, — на гладкое холодное зеркало, в котором, растерянно, увидел свое отражение, обнюхал его и был таков. Другого объяснения я не нахожу.
Когда я смогла встать, зверь исчез в глубине светлеющей НОЧ№.
Потрясенная нападением и тем, что осталась жива, я упала на барьер фонтана, погрузила руки в воду, чтобы привести себя в чувство. Я чуть не разрыдалась.
Не без труда я заставила себя продолжать нападение, настолько хотелось послать see к черту, забрать отца и… бедный отец! Что ты сделал с собой и что с тобой сделали! Я пыталась разжечь чувство мести, но прыжок пантеры настолько выбил меня из седла, что огонь гнева только чадил сернистым дымком, как сырое полешко, облитое водой. Я с трудом нашла в своем сердце точку опоры. Только не смейтесь, — в бой меня подвигло чувство женского любопытства.
Что скажет сука Роз?
Как поведет себя Лиззи? — глупая кукла?
Кто прячется там в особняке за семью замками?
Кто эти рожи? И нет ли среди них зловещего Гая? Или паскудной Фелицаты? Чем вообще все это кончится?
И я снова отдалась в руки божьего промысла: вернувшись к особняку из глубины сада, прислушиваясь к далеким крикам павиана, я опять демонстративно вышла на свет под прицел телекамер и отчетливо появилась на экранах охраны.
Рядом с мачехой в тот момент стояли все четверо телохранителей. Увидев меня, она приказала всем без исключения оставить ее одну со слугами и справиться с «исчадьем ада».
Сама она, конечно, уже не верила в успех обороны, и была на грани самоубийства и помешательства одновременно.
Охранники в свою очередь тоже испытывали испуг и растерянность: сокрушительное поражение трех сторожей — и хотя все еще живы и окружены заботой личного врача мадам — нелепые дикие страшные раны — все это заставило трепетать четырех здоровенных атлетов. Вдобавок до зубов вооруженных. Тут что-то нечисто, думал каждый из них про себя.
Возвращаясь к особняку, я раздумывала как продолжать нападение согласно линии судьбы — парадный вход был уже исключен. Если следовать данной подсказке и смотреть на дом, как на сумочку, то — вспомнила я — один ее уголок был чуть-чуть распорот и туда можно было просунуть кончик мизинца… в масштабах дома такой вот «дырочкой», «лазейкой» для Герсы мог быть только левый балкон второго этажа, который поддерживали две античных колонны.
Я поискала вокруг лестницу и нашла ее недалеко от зверинца. Вернулась к дому и, приставив к балкону, открыто и бесстрашно стала подниматься по мокрым перекладинам. Охрана затрепетала: как нарочно именно там не было телекамеры и в балконных дверях не бронированное стекло, а обычное, которое бьется. Они наконец доперли, что имеют дело с какой-то демонической личностью, а не просто ненормальной кокаинисткой.
Я поднимаюсь на балкон, перелезаю через каменный парапет. Быстрый взгляд с высоты — отсюда уже виден краешек моря между двух пологих холмов. Взгляд вокруг — огромный балкон застелен ковром, на котором в живописном беспорядке расставлены круглые столики, легкие кресла, декоративные вазы, пальмы в кадках и прочая безвкусная роскошь. Мое внимание привлекает забытая фруктовая корзинка с персиками, яблоками и абрикосами. Ага! Вот мое оружие, гады! Я забираю корзинку со столика — ого! она весьма тяжела. У Красной Шапочки была точно такая же корзинка, только с ЛЕПЕШКОЙ И ГОРШОЧКОМ МАСЛА, КОТОРЫЙ ПОСЫЛАЕТ ВАМ МОЯ МАТЬ… И иду в сторону стеклянной балконной двери, через которую можно выйти в первую комнату второго этажа: это каминный зал. Роскошь обстановки поражает и сразу утомляет глаз. Ничего не хочется разглядывать — настолько пестрит красота. Я легко открываю дверь — дверь не заперта. Пожалуй только один камин привлекает взор своей безыскусностью… белая пасть, в которой еще трепещет и тлеет вечерний огонь. Самым эффектным среди изобилия холеных вещей смотрятся простые круглые поленья, сложенные на кирпичном полу. Их сучки и кора умилительно хороши.
Оглядываюсь — почему никто не нападает?
Из каминного зала в глубь особняка вели две двери — центральная и боковая. Черт с ними!
Я люблю смотреть на пламя.
Я снимаю с чугунной стойки изящную кочергу с собачей головой и хочу размешать уголь, чтобы ожил огонь, но мне не дают — в комнату сразу из двух дверей вбегают четверо и открывают шквальный огонь. Точнее стреляют трое, четвертый держит в руках бейсбольную биту.
