— Эй, купец! Ты нарушил мой приказ и не заплатил за охрану товара!
— Уважаемый господин и повелитель! Платил страже у ворот, старосте на рынке и дворцовому казначею. Все сборы, какие они потребовали. Не забыл и о подарках!
— Ты презренный торгаш и для тебя важна только выгода! — наследник повысил голос так, чтобы его могли слышать и за стенами лавки. — Мы, государи, дожны заботиться о благе всего народа. Ты слышал о том, что французы приблизились к стенам Кацины, а мои витязи их разгромили! Перебили всех до одного, никого не пощадили! Каждый из моих богатырей одной рукой ломает пять копий и без промаха стреляет в цель. Их доблесть поэты Кацины воспевают в стихах. Воины охраняют город и тебя, жалкий купец, но им нужны мясо в котлах и порох в ружьях. Поэтому — плати! Так я говорю?
Двое придворных, которые смогли втиснуться в лавку вслед за наследником, склонились в глубоком поклоне. Остальные, что толпились на улице, разразились приветственными криками:
— Ярима, ты наша опора!
— Ты рвешь горло врагам, как похлебка из табака и каша из перца!
— Непобедимый лев саванны!
— Этот золотой халат и все твои товары я беру в залог. Получишь их, когда заплатишь налог на охрану, — решил ярима. — Этих двух оборванцев запереть в тюремной башне, с ними разберусь позднее.
— Говорят, что в Кацине каждый гость может рассчитывать на вежливое обращение, — заметил Хасан. — Тем более галадима.
— Ха! Галадима перед эмиром, как муравей перед слоном! — рассмеялся наследник эмира.
— Каждый хозяин в своем доме, — хихикнул один из придворных. — Скала на дне реки не боится грозовой тучи!
— В чужом городе и бык не сильнее зайца! — поспешил добавить второй.
— Но по воле Аллаха и собака может оказаться в зубах у зайца! — возразил Хасан.
Но тут не выдержал Дмитрий. Дело принимало скверный оборот, и никакое красноречие уже не могло спасти положения. Надо было действовать быстро и решительно.
— Я Альхаджи Муса, галадима эмира Раббеха. Мой алам стоит на реке Гада, в одном переходе от города. Идем в Зиндер, чтобы наказать изменников.
— В Кацине я хозяин! — возразил ярима. — Поэтому…
Но Дмитрий не дал ему договорить. Распахнул свой драный халат, так что стал виден широкий офицерский ремень французского образца с двумя наганами в кобурах, и обнажил исполосованную плетью Мишо спину.
— Смотри! Так Раббех наказывает за самые маленькие ошибки. Слышал о его палаче Суруру? Хочешь с ним встретиться? Или забыл, что раньше Кацина платила дань Борну?
— И солью, и золотом, и по сотне отборных рабов каждый год! — тут же уточнил Хасан.
Конец тюрбана соскользнул с лица наследника, и открылись нервно вздрагивающие губы. Трудно сказать, что произвело на него самое сильное впечатление — вороненая сталь наганов или еще гноившиеся рубцы на спине, но из попытки сказать что-то в ответ ничего не получилось. Послышалось лишь постукивание зубов и какой-то хрип.
— Хочешь, устроим состязание и мои головорезы встретятся с твоими богатырями? — Дмитрий заговорил спокойно, почти ласково. — Вот когда все поэты Кацины хорошо заработают на похоронных плачах. Не хочешь? Тогда возьми этот шитый золотом халат, такой же, как у турецкого султана. От имени эмира Раббеха я дарю его тебе. И пусть больше никто не смеет притеснять купца Ассада ибн Рашида, он мой земляк. Прощай, ярима!
После ухода наследника в лавке некоторое время царила тишина, а потом купец разразился потоком восторженных слов. Казалось, его благодарностям, заверениям в искренней дружбе, клятвам в любви и пожеланиям здоровья, удачи и всех благ на земле не будет конца. Тем не менее такое восторженное состояние не помешало ему принять от Хасана плату и быстро пересчитать талеры.
Когда в задней комнате лавки покупатели переодевались, Ассад наклонился к уху Дмитрия и, делая вид, что поправляет на нем одежду, прошептал:
— В Алжире готовится новая французская колонна. В поход идут три сотни стрелков с пушками, начальник у них полковник Лами. Пойдут через Сахару прямо к озеру Чад.
— Не врешь?
— Мой брат продавал им верблюдов и корм.
— Спасибо, Ассад. Извини меня, но деньги за халат пришлю тебе позднее.
— Ой, не надо! После того, как этот щенок и его прихлебатели узнали, что галадима Борну мой земляк, я здесь получу тройную прибыль. А можно я назовусь еще и твоим родственником?
— Ладно. Можешь сказать, что мы женаты на родных сестрах.
— О, благодетель! Прошу тебя, возьми в дорогу мою скромную благодарность!
— Спасибо, но не сейчас. — Дмитрий вернул тяжелый мешочек, как бы случайно оказавшийся в кармане его новой рубахи. Выплатить долю посреднику при удачной сделке, это святая обязанность хозяина товара. Но об этом договариваются заранее. Должностному лицу, такому, как галадима, не пристало мелочиться. Тем не менее нельзя обидеть купца высокомерным отказом. — Мы расплатимся при новой встрече, уважаемый Ассад.
Вместе с Хасаном поспешил в дом старичка, чтобы лично проверить, все ли готово к дальней дороге. На улице их обогнала странная процессия. Впереди бежали глашатаи, били в маленькие гонги и кричали:
— Лев Кацины в пути! Дорогу яриме!
Следом скакало несколько всадников в кольчугах. Они потрясали копьями и древками били всех, кто не успевал посторониться. Пышно разодетые придворные гарцевали на сытых конях в окружении музыкантов и певцов, дружно возглашавших славу яриме.
За ними следовал и сам наследник. Он уже успел облачиться в подаренный халат, шитье которого ослепительно сверкало на солнце, и сидел верхом на рослом полуобнаженном мужчине. В рот ему были вложены удила богато украшенной уздечки, а на плечах одето седло. Ярима поминутно то хлестал его плетью, то резко осаживал, натянув поводья. Кровь, алая, как шелк халата, обильно текла по лицу и всему телу несчастного.
— Это последняя прихоть нашего наследника, — тихо произнес старичок, когда вся процессия проследовала мимо. — Теперь он не желает ездить ни на лошадях, ни на верблюдах. Каждый день, перед торжественным объездом города, к нему приводят кого-нибудь и надевают седло и уздечку. После такой скачки многие становятся калеками, а иные и умирают.
— Старый эмир знает об этом?
— Советники докладывали ему, просили брать под седло только рабов и преступников, а горожан оставить в покое. Ведь ярима седлает только самых рослых и крепких, лучших работников. Сам-то он ростом не вышел, завидует им.
— Что же ответил старик?
— Сказал, что сын еще молод, когда подрастет, то перестанет. Добавил, что такие скачки отличный способ наказания всех недовольных и строптивых.
— Много таких в городе?
