я считаю своим нравственным долгом сделать все эти разъяснения, так как чувствую, что неясностью своей статьи мог ввести в заблуждение читателей и вызвать к кн. Е. Н. Трубецкому отношение, которое совершенно не соответствовало моим желаниям.
Два слова в защиту «Блохи»
В «Русской мысли» напечатана в высшей степени остроумная статья Д. С. Мережковского о Леониде Андрееве, под оригинальным заглавием «В обезьяньих лапах»676.
Покончив с Л. Андреевым, Д. С. Мережковский посвящает последнюю главу «опошленному» богоборчеству. «Нынче, можно сказать, всякая блоха, у которой подвернулась нога, мира не приемлет и Бога проклинает».
Это очень смешно сказано. Действительно, где уж там «блохе» мира не принимать, когда прежде всего её самоё-то мир не принимает. И потом, разве не смешно, что из-за какой-то подвернувшейся блошиной ноги можно Бога проклинать!
Да, конечно, всё это очень забавно. Так забавно, что над этим смеяться вошло в моду. Нынче и в «Весах», и в «Золотом руне», и в «литературных кружках» – всюду достаётся «маленьким сверхчеловечкам», бедным богоборчествующим «блохам». Всякая статья, написанная о «серьёзных богоборцах», крупных представителях фауны, – обязательно кончается более или менее остроумным щелчком по адресу блох.
Д. С. Мережковский говорит: «Велико долготерпение Божие, но надо же, наконец, и честь знать – нельзя на Бога валить все наши пакости».
Это правда, конечно, но что общего между богоборчеством, хотя бы блошиным, и желанием валить на Бога пакости; не довольно ли делить богоборцев на блох и титанов, – и над первыми смеяться, а перед вторыми склоняться в почтительном изумлении: уж если это вообще пакость, то я не знаю, чем большая пакость лучше маленькой?
…Ницше… Иван Карамазов!.. Ну а я не уверен, что их богоборчество пред Богом более честное, чем богоборчество блохи – земского врача, у которого в одну неделю умерло три маленькие девочки и который на похоронах последней, маленькой, худенькой Марусеньки, проворчал себе под нос: «Ещё в Бога верят – ну Его!»
Конечно, что значат три девочки по сравнению с мировою скорбью! И доктор по сравнению с мировым мучеником! Просто блоха, у которой случилось маленькое несчастье, Марусенька умерла, нога подвернулась. Ну, а блоха сейчас уж и Бога не приемлет.
Д. С. Мережковский скажет: я не про маленьких людей говорил, а про маленьких сверхчеловечков. Человек, даже самый маленький, никогда блохой не сделается.
Да, по внешности тут разница громадная, а по существу – никакой. У врача девочки умерли. А у сверхчеловека – радости в жизни нет. Улыбнуться сил нет. Его самолюбие заело, мелкое дрянное самолюбьишко. Чтобы маленькая Зоя обязательно знала, что он самого Бога не принимает.
Согласен, это совсем смешно, даже глупо. Ну а всё-таки ведь и эта блоха, с накрашенной физиономией, создана по образу и подобию Божию. Она искуплена. Ей дана свободная возможность стать святой. И право же, её богоборчество по существу, не для людских глаз и оценок, совсем даже не смешно. Тут человек гибнет. Уж я там не знаю, «пошло» он гибнет или «величаво», только что его жалко до слез. И жалко, и грустно, и обидно. Ведь свобода дана. Может на лоно Авраама чуть не живым воссесть. А вот не захотел, сам не захотел, выбрал себе пошлость, белила, блошиный костюм.
Это богоборчество, смешное для людей, может быть, самое страшное для Господа.
Я никогда не могу слышать равнодушно, как, защищая «маленьких» людей, говорят: «Ведь он не герой – нельзя же с него требовать подвига».
Это глубоко кощунственное мненье. Человек больше героя. Человек сын Божий.
И я, защищая «блоху», вовсе не хочу защищать её с той точки зрения, что, мол, «блоха» не «свинья» и потому с неё нельзя требовать какой-нибудь большой мерзости.
Моя защита иная. Я хочу сказать, что каждому человеку дана великая возможность стать служителем Божиим, стать чистым сердцем и Бога узрить. Каковы силы – таково и искушение. Таланты тут ни при чём. А потому и «блоха», которая отрицает мир, потому что у неё «нога подвернулась», и маленький сверхчеловек, который запутался в своём самолюбии и «мнимом богоборчестве», и все те «ницшеантики», над которыми так смеются, и «мистическая анархисточка» – все эти уроды в масках и румянах – все они богоборцы, страдальцы, мученики. Для маленькой блохи, для души её – «подвернувшаяся нога» ничем не меньше, чем для африканского льва его подвернувшаяся лапа.
Право же, все мы смешны по-своему – и блохи, и «человеки», и право же, не от чего будет страдать на том свете ни Ницше, ни Карамазову. Каждый страдает поскольку дано ему сил, и вовсе «голенький ребёночек» – не один Л. Андреев и его человек, а мы все. И уж если кому-нибудь надо первому «улыбнуться» – то, право, очередь не за «блохами», а за теми, кому больше дано.
Несколько слов о веротерпимости
Нужно ли доказывать, что необходима свобода совести, что нельзя насильно заставлять молиться тому Богу, в которого не веруют, теми словами, которые не принимает сердце? Нужно ли говорить ещё о том, что насилие, безобразное везде, в деле религиозном становится кощунством, губит живой дух живой жизни; развращает народную совесть?677 Можно с уверенностью сказать, что нет ни одного добросовестного человека, который бы сомневался в необходимости свободы вероисповедания и сознательно защищал грубую силу в деле свободной связи человека с Богом. А с недобросовестными насильниками из личных выгод говорить нечего, убеждать их нечего.
Но есть особый вид врагов свободы совести. Они не так бросаются в глаза: они исповедуют по внешности свободу совести более всех других, потому что более всех за свободу своих религиозных убеждений пострадали. И тем страшней эти враги. Эти враги все те, в ком живёт и действует дух религиозной нетерпимости, все те, кто свою веру, свой «толк» считает единым непогрешимым, а всех остальных погибшими или даже обманщиками. Этот дух нетерпимости, как ядовитое испарение, развился под гнётом того религиозного деспотизма, под которым находятся так называемые «сектанты» в России до настоящего времени. Их гнали со всей жестокостью нетерпимости; они отстояли свои верования, несмотря на всё неравенство борьбы, но зато сами отравились ядом религиозного насилия и, не находя для него физической силы, стали нетерпимыми по своему духу. Все секты враждуют. Все считают «нечистыми» друг друга. Все замкнулись в свои «сектантские» кружки, все гибнут и чахнут в своей исключительности. Эта нетерпимость ослепляет глаза, мешает видеть собственные заблуждения, останавливает религиозное развитие, порождает вражду и взаимное непонимание.
Доходит до того, что люди начинают говорить на
