Фрэнк улыбнулся, и в уголках его глаз собрались морщинки.
— Поверьте, мисс Мэдисон. Не в наших привычках обвинять людей в серьезных преступлениях, если мы не располагаем вескими уликами. Так что не волнуйтесь: на основании одних только ваших слов мы никого не арестуем.
Я пожала плечами и, глядя в свой кофейный стаканчик, поморщила нос.
— В принципе ничего особенного. Не имеет значения.
— Что конкретно? Это моей голове болеть, имеет или не имеет, — попытался он успокоить меня. Казалось, еще пара секунд, и Фрэнк ласково похлопает меня по руке и назовет милочкой. — Вы не поверите, как порой самые что ни на есть мелочи оказываются полезны. А если это действительно, как вы сказали, ничего не значит, то и вреда тоже никому не будет. Разве не так?
— Ну хорошо, — вздохнула я. — Просто… Как бы это сказать, я помню кровь у меня на руках. Вижу, как мои руки перемазаны кровью.
— Вот видите, — сказал Фрэнк, не выключая обаятельной улыбки. — А говорили, что не помните. Согласитесь, ведь это совсем не трудно.
Я качнула головой в знак несогласия.
— А теперь скажите, что вы в тот момент делали? Вы садились? Или вставали?
— Вставала, — ответила я.
Мне даже не пришлось добавлять дрожь в собственный голос. Потому что в считанных метрах от меня, в комнате для допросов, которую я знала буквально наизусть, Дэниел с нетерпением ждал, когда хотя бы кто-то из троих вернется, в то время как их с каждой минутой все сильнее и сильнее охватывал страх.
— Я прислонилась к живой изгороди — она такая колючая! И… — Я изобразила, как снимаю блузку, как прижимаю ее к ребрам. — Вот так. Я пыталась остановить кровь, но это не помогло.
— Вам было больно?
— Ужасно больно, — прошептала я. — А еще мне было страшно, я подумала, что могу умереть.
Мы с Фрэнком отлично разыграли спектакль, словно не раз его репетировали, действуя столь же слаженно, как мы с Эбби на кухне, когда готовили завтрак.
Помнится, Дэниел сказал мне: «Ты не можешь быть одновременно и той и другой. Ей была несвойственна жестокость».
— Что ж, все идет просто замечательно, — похвалил меня Фрэнк. — Раз кое-какие вещи уже начали к вам возвращаться, уверяю, в скором времени вы вспомните гораздо больше. Вот увидите. Ведь именно так и говорили врачи. Как только шлюзы откроются… — Он пролистал папку с документами — теми самыми, которыми мы пользовались во время тренировочной недели. — Вы не могли бы показать мне, в каком конкретно месте это было?
Я выдержала паузу, выбрала место примерно в трех четвертях пути от дома к домику и указала пальцем.
— Кажется, вот здесь. Но с уверенностью сказать не могу.
— Отлично, — произнес Фрэнк и принялся что-то записывать в блокноте. — А теперь я попросил бы вас сделать для меня кое-что еще. Итак, вы стоите, прислонившись к живой изгороди, и истекаете кровью. Вам страшно. Теперь вы не могли немного напрячься и припомнить, а что было до этого? Что вы делали до этого момента?
Я не сводила глаз с карты.
— Я задыхалась. От бега. Я бежала. Бежала со всех ног. Упала, ушибла коленку.
— Бежали, но откуда? Напрягите память и постарайтесь припомнить. От чего вы убегали?
— Я не… — Я выразительно покачала головой. — Нет. Ничего сказать вам не могу, потому что какие-то куски я вроде как помню, другие же… Как бы точнее сказать… приснились или что-то вроде того. Та же самая кровь.
— Не исключаю такой возможности, — согласился Фрэнк и кивнул. — Я буду иметь это в виду. Но на всякий случай мне хотелось бы, чтобы вы рассказали мне все — даже то, как вам кажется, вам приснилось. Мы попробуем разобраться, где явь, а где сон. Договорились?
И вновь театральная пауза.
— Но ведь я уже рассказала, — произнесла я жалобным тоном. — Я бегу, а потом падаю. А потом кровь. И это все.
— Вы уверены?
— Уверена. Больше ничего я не помню.
Фрэнк вздохнул.
— Извините, мисс Мэдисон, есть одна нестыковочка, — произнес он, и в его голосе зазвенели стальные нотки, причем с каждым мгновением все явственнее. — Всего пару минут назад вы сами мне сказали, что не хотели бы, чтобы из-за вас пострадал невинный человек. Но то, о чем вы мне только что поведали, вообще ни на кого конкретно не указывает. Из чего я делаю вывод, что вы мне чего-то недоговариваете.
Будучи верна образу, я буквально испепелила его взглядом.
— Вы ошибаетесь.
— Отнюдь. Но куда более интересным лично я нахожу другой вопрос: почему?
Он отодвинул стул и, засунув руки в карманы, принялся неспешно расхаживать по комнате.
— Можете называть меня безумцем, но мне казалось: мы с вами по одну сторону баррикад, вы и я, что мы оба пытаемся выяснить, кто все-таки ударил вас ножом, чтобы наказать этого человека. Скажете, я безумец? Вам кажутся безумными мои слова?
Я пожала плечами. Фрэнк продолжал расхаживать взад-вперед.
— Помнится, в больнице вы охотно отвечали на все мои вопросы — быстро и без запинки. И вот теперь, непонятно по какой причине, вам словно безразлично, чем завершится расследование. Из чего напрашиваются следующие выводы: либо вы решили подставить вторую щеку тому, кто едва не убил вас, хотя вы, уж простите мне эти слова, никак не похожи на святую, либо здесь замешано что-то другое, куда более важное.
Фрэнк прислонился к стене позади меня. Я оставила всякие попытки следить за его перемещениями, а вместо этого принялась отколупывать лак с ногтя большого пальца.
— Но тогда я вынужден спросить самого себя, — вкрадчиво продолжал Фрэнк, — что может быть для вас важнее, нежели посадить за решетку того, кто поднял на вас руку? Скажите мне, мисс Мэдисон, что для вас важно?
— Хороший шоколад, — буркнула я в ответ своему ногтю.
Фрэнк даже бровью не повел и продолжил с прежним спокойствием:
— Мне кажется, я вас неплохо изучил. Когда вы лежали в больнице, о чем вы меня спрашивали, как только я переступал порог вашей палаты? О чем вы меня постоянно просили, хотя и знали, что я не могу вам этого обещать? Что такое вам хотелось увидеть в самый первый день, после того как вас выпишут? Что приводило вас в такое волнение, что у вас едва не разошлись швы, потому что вы запрыгали от радости?
Не поднимая головы, я зубами отгрызла кусочек лака.
— Ваши друзья, — тихо произнес Фрэнк. — Ваши товарищи по дому. Вот кто важен для вас, мисс Мэдисон. Предполагаю, важны, как ничто другое. Важнее даже, чем арест того человека, кто нанес вам практически смертельную рану. Или я не прав?
— Конечно, важны, — ответила я и пожала плечами. — И что с того?
— Мисс Мэдисон, если бы вам пришлось делать выбор, если бы вдруг — поймите, я говорю это исключительно ради примера — вы вспомнили, что вас ударил ножом один из них, что бы вы сделали?
— Мне не пришлось бы делать выбор, потому что никто из них не притронулся ко мне даже пальцем. Никогда. Потому что они мои друзья.
— Вот и я о том же. Вы кого-то не желаете выдавать, и, насколько я могу судить, этот кто-то не Джон Нейлор. Так кого вы пытаетесь оградить, помимо ваших друзей?
— Никого я не пытаюсь…
Фрэнк отошел от стены и громко ударил обеими ладонями о стол, его лицо было в считанных сантиметрах от моего. Я вздрогнула и отшатнулась, и это была не игра.
— Вы лжете мне, мисс Мэдисон. Неужели вам и впрямь непонятно то, что видно даже слепому? Вам известно нечто важное, нечто такое, что способно мгновенно дать ключ к разгадке дела, тем не менее вы это нечто предпочитаете от меня скрывать. А значит, тем самым препятствуете расследованию, что, кстати, уже наказуемо. Так недолго угодить за решетку.
Я резко отдернула голову назад и оттолкнула стул.
— Вы намерены меня арестовать? За что? Господи, меня? Я и без того пострадала. Мне хочется лишь одного — поскорее забыть про весь этот…
— Если вам хочется, чтобы вас каждый день резали ножом, а по воскресеньям даже дважды, что ж, ваше дело, мне плевать с высокой колокольни. Но когда вы понапрасну отнимаете драгоценное время у меня и моих коллег — это уже мое дело. Вам хотя бы известно, мисс Мэдисон, сколько людей за последние несколько месяцев трудились над расследованием? Вы отдаете себе хотя бы мало-мальский отчет в том, каких денег и какой энергии это стоило? Так что не надейтесь, что я позволю затраченным усилиям пойти псу под хвост лишь потому, что какая-то взбалмошная девчонка так зациклилась на своих так называемых друзьях, что все остальное ей до лампочки. Нет-нет, и не рассчитывайте.
Не пустая угроза. Лицо его было в считанных сантиметрах от моего. Я смотрела прямо в пылающие праведным гневом голубые глаза: Фрэнк был готов взорваться от злости, и каждое слово, которое он произносил в мой адрес — или же в адрес Лекси (думаю, он не видел между нами большой разницы), — било наотмашь. Лекси преломляла реальность вокруг себя, подобно тому, как линза преломляет солнечный луч. Она вплетала ее во множестве мерцающих слоев, и было невозможно сказать, на какой конкретно устремлен ваш взгляд, и чем дольше вы смотрели, тем сильнее у вас кружилась голова.
