Когда десять минут наконец истекли, я закрыла за собой дверь, оставив пустой милую крошечную спальню, полную света и аромата ландышей, и прислушалась. Голоса в гостиной постепенно стихли, воцарилась тишина. В ванной я умылась, аккуратно вытерлась, после чего разгладила мое полотенце, висевшее между полотенцами Дэниела и Эбби. В зеркале отражение моего собственного лица показалось чужим — бледное, с огромными глазами. Оно смотрело на меня и как будто хотело что-то сказать, от чего-то предостеречь. Я одернула джемпер и, убедившись, что кобура под ним не заметна, спустилась вниз.
Они по-прежнему были в гостиной, все трое. На какое-то мгновение я застыла в дверном проеме, наблюдая за ними. Раф растянулся на диване и забавлялся тем, что перебрасывал из руки в руку колоду карт. Эбби свернулась калачиком на стуле и, закусив нижнюю губу, склонилась над куклой. Она пыталась шить, но каждый стежок давался ей как минимум с третьей попытки. Джастин сидел в кресле с книгой. По какой-то причине именно он едва не разбил мне сердце: эти узкие нахохленные плечи, заштопанный рукав свитера, длинные кисти на запястьях, тонких и слабых как у ребенка. На кофейном столике скопище стаканов и бутылок — водка, тоник, апельсиновый сок. Что-то разлилось лужами по столу, когда они наполняли стаканы, однако никто даже не удосужился вытереть. На полу легким кружевом лежали побеги плюща — вернее, просочившиеся сквозь солнечные лучи тени.
Все трое тотчас дружно подняли головы и посмотрели в мою сторону — посмотрели настороженно, как в тот первый день, когда я только пришла сюда.
— Ну как ты? — спросила Эбби.
Я пожала плечами.
— Наливай себе, если хочешь, — предложил Раф и мотнул головой в сторону стола. — Но если тебе нужна не водка, а что-то другое, придется самой сходить в кухню.
— Я, кажется, начала кое-что припоминать, — сказала я. Рядом с моими ногами пролегла длинная полоса солнечного света, и новый слой лака играл и переливался словно поверхность моря. Я не сводила с нее глаз. — Из той ночи. Врачи говорили, такое бывает.
Хлопок карточной колоды.
— Мы знаем, — произнес Раф.
— Нам разрешили посмотреть, — негромко добавила Эбби, — когда ты разговаривала с Мэки.
Я резко вскинула голову и, открыв рот, в упор посмотрела на них.
— Боже мой! — воскликнула я, выдержав небольшую паузу. — Вы собирались мне это сказать? Или хотели скрыть?
— Мы говорим тебе сейчас.
— Пошли вы знаете куда! — сказала я, и по моему голосу можно было подумать, что я вот-вот опять разревусь. — Все четверо. Неужели я, по-вашему, такая дура? Мэки давил на меня как последний гад, но я все равно держала язык за зубами, потому что не хотела впутывать вас в неприятности. Вы же намеревались до конца ваших дней держать меня за идиотку, потому что вам всем известно…
Я не договорила. Зажала себе рот тыльной стороной запястья.
— Ты держала язык за зубами, — тихо, но внятно произнесла Эбби.
— А зря, — сказала я своему запястью. — Следовало рассказать ему все, что я помню, а вы потом разбирайтесь как хотите.
— А что еще ты помнишь? — поинтересовалась Эбби.
Казалось, сердце вот-вот выскочит у меня из груди. Если я сейчас допущу ошибку, гореть мне в аду ярким пламенем. Тогда каждое мгновение последних трех недель окажется напрасным — и мое вторжение в жизнь этой четверки, и те страдания, что я причинила Сэму, и поставленная под удар собственная карьера. Все пойдет псу под хвост. Я была готова поставить на кон все имевшиеся у меня козыри, совершенно не представляя, насколько хороши мои карты. В то мгновение я подумала про Лекси: именно так она прожила всю свою недолгую жизнь — вслепую. И чего ей это, в конце концов, стоило.
— Куртку, — ответила я. — И записку в кармане куртки.
На секунду я испугалась, что все запорола. А потом они все повернулись в мою сторону. Лица их ничего не выражали, как будто сказанное мною не имело для них никакого смысла. Я уже начала судорожно соображать, как выкрутиться из дурацкого положения (коматозный бред? вызванная морфином галлюцинация?), когда Джастин еле слышно прошептал:
— О Боже!..
«Обычно ты не 6paлa с собой сигареты, когда шла прогуляться», — заметил как-то раз Дэниел. Я была так сосредоточена на том, чтобы как-то загладить ляп, что у меня ушло несколько дней на то, чтобы понять: я сожгла записку Неда. Если у Лекси не было при себе зажигалки — ведь вряд ли она глотала записки, это был бы уже перебор, — следовательно, она не могла быстро их уничтожить. Возможно, пока шла домой, она рвала их на мелкие клочки и раскидывала по кустам, как те хлебные крошки в сказке про Гензеля и Гретель. Не исключено также, что она вообще не хотела оставлять никаких следов и потому клала их в карман, чтобы сжечь или смыть в унитаз, когда придет домой.
Лекси была крайне осмотрительна и умела хранить свои тайны. Предполагаю, что она могла допустить лишь одну ошибку. Однажды она торопилась в темноте домой под проливным дождем — а дождь просто не мог не идти в тот вечер, — думая лишь о том, как сбежать ради будущего ребенка, вокруг которого теперь вращались все ее помыслы. Лекси сунула записку в карман, забыв о том, что куртка, в которой она вышла на прогулку, не ее. Ее выдало то, что она намеревалась предать: их близость, то, как они привыкли делиться всем, что было у каждого.
— Ну что ж, — произнес Раф и, вопросительно выгнув бровь, потянулся за очками. И пусть он силился придать себе этакий боже-как-я-устал-от-этой-жизни вид, ноздри его раздувались. — Красивая работа, мой друг Джастин.
— Что? Что ты подразумеваешь под словами «красивая работа»? Она и без того знала…
— Заткнитесь! — оборвала их Эбби.
На лице ее не было ни кровинки, лишь веснушки еще явственнее выступили на бледной коже.
Раф пропустил реплику мимо ушей.
— Если тогда не знала, то знает сейчас.
— Но при чем тут я?! Почему вы всю вину вечно валите на одного меня?
Джастин был близок к тому, чтобы расколоться. Раф демонстративно уставился в потолок.
— Ты когда-нибудь слышал, чтобы я жаловался? Что касается меня, я считаю, что на всем этом давно пора поставить жирную точку.
— Предлагаю дождаться Дэниела, вот тогда и поговорим, — заявила Эбби.
Раф расхохотался.
— Эбби, я, конечно, тебя обожаю, — произнес он, — но порой меня одолевают сомнения в твоей способности соображать. Давно пора бы знать, что, когда Дэниел вернется, никаких разговоров не будет вообще.
— Но ведь дело касается всех нас. Как можно обсуждать такие вещи, когда кого-то с нами нет.
— Чушь собачья! — заявила я — вернее, почти заорала. — Как такую чушь можно вообще слушать? Если это касается всех нас, всех пятерых, тогда почему вы мне ничего не сказали еще несколько недель назад? Если вы можете говорить об этом за моей спиной, то уж, видит Бог, можете сделать то же самое за спиной Дэниела.
— О Боже! — в очередной раз прошептал Джастин и так и остался сидеть открыв рот.
В сумочке Эбби затрезвонил мобильник. Я ждала этого звонка всю дорогу, пока мы ехали домой, все те десять минут, пока сидела в своей комнате. Фрэнк отпустил Дэниела.
— Не трогай! — крикнула я, и рука Эбби застыла в воздухе. — Это Дэниел, к тому же я и без того знаю, что он скажет. Он велит вам ничего мне не говорить. Повторяю, у меня вот где сидит то, что вы обращаетесь со мной как с умственно отсталой. Если кто-то из нас и имеет право знать, что, собственно, произошло здесь, так именно я. Только попробуй ответить на его звонок, и обещаю: я разнесу к чертовой матери твой гребаный мобильник.
И это была не пустая угроза.
Воскресенье, время послеобеденное, транспортный поток течет в Дублин, а не из него, так что если Дэвид поднажмет на газ — а именно так он и поступит, — и при этом его не остановит полиция, он будет здесь менее чем через полчаса. Дорога каждая секунда.
Раф рассмеялся коротким резким смешком.
— Вот это я понимаю, — произнес он и приветственно поднял стакан — мол, так держать!
Эбби уставилась на меня. Рука ее застыла в воздухе, не проделав и полпути до сумки.
— Если вы не объясните мне, что здесь происходит, — заявила я, — я сию минуту звоню легавым и рассказываю им все, что помню. Я не шучу.
— Боже, — прошептал Джастин, — Эбби…
Телефон дал отбой.
— Эбби! — Я перевела дыхание. — Как я могу оставаться здесь, с вами, если вы чего-то недоговариваете, если что-то скрываете от меня? Я не могу… так не может продолжаться дальше. Либо мы все заодно, либо нет.
Зазвонил телефон Джастина.
— Если не хотите, можете даже не говорить, кто конкретно это сделал… — Я была готова поклясться, что Фрэнк на том конце линии бьется головой об стену, но мне было глубоко на это наплевать. Пусть себе. — Я просто хочу знать, что случилось. Мне надоело, что все вокруг что-то знают. Все, кроме меня. Я устала и больше так не могу. Прошу вас.
