Выхода у меня не было. Была возможность кричать, и я кричала, кричала, кричала…
Надо мной склонился крайне заинтерисованный Итим. Я, ощутив его частое горячее дыхание у себя на коже, посмотрела на него и почему-то уже знала, что помощи ждать неоткуда…
Неоткуда…
Внезапно я почувствовала окружающий меня мир, такой огромный, бескрайний — ведь у него действительно нет края. И от одной только мысли, что никто, абсолютно никто мне не поможет, что боль будет вечной, горло разорвал на части крик. И только бог ведает, сколько в нём было отчаянья, сколько — одиночества, а сколько — злобы… нет, озлобленности.
Боль сжигала меня в себе, и её нельзя было ни уговорить, ни победить — ничего. Сквозь рваные жёлтые пятна я посмотрела на Итима, а тот — на меня… и неожиданно резко полоснул себя по шее когтями.
Пламя боли взмыло до небес, и мой крик сгорел в нём без следа…
Черноволосый оборотень наклонился ко мне и, схватив за волосы, подтянул меня поближе к ранкам. От боли её контуры размылись.
— Пей! — голос оборотня прозвучал требовательно и очень серьёзно. Я, трясясь в лихорадке, упрямо замотала головой: от одного вида крови мне хотелось облевать всю клумбу. И кажется, уже не едой и не желчью: желудок пуст, а собственными внутренностями.
— Пей, иначе будет хуже! — парень встряхнул меня за плечи.
Боль слегка опала.
Я посмотрела в очень человеческие глаза Итима и судорожно мотнула головой. Говорить я была не в состоянии, но даже это не заставит меня окончательно стать тем, во что меня превратила Лал.
Я не хочу быть нелюдью, я не хочу быть вэмпи!
Ты уже вэмпи.
— Послушай его, крошка Браун, — рядом оказался спокойный как айсберг Эдуард. — Любая кровь: его, моя, Ким — пойдёт тебе на благо.
— Не буду… — сквозь стиснутые зубы просипела я. — Не..!
Боль ударила в голову, и договорить я не смогла. Я уже даже не металась — я обмякла в лесу мальв и флоксий, покачивающихся на фоне звёздного неба.
— Глупая строптивая девчонка! — вздохнул Итим. Одной рукой он обнял меня за плечи, другую запустил в мои густые волосы и насильно — хоть я уже не могла толком сопротивляться — ткнул меня лицом в тонкие и по хирургически аккуратные ранки. Хотела я или не хотела — а на губах дразняще заплясал вкус медяков.
Вэмпи где-то внутри меня восторжённо взвыла.
Резко отдёрнув голову, я судорожно заглотнула сладковатую слюну. Меня тошнило, трясло от боли, я почти теряла сознание, но смотрела в синие глаза Итима со злым упрёком.
Оборотень коротко поцеловал меня и шепнул:
— Пей. Выпей меня. До дна.
Вэмпи поддержала его радостными криками.
И тут вкус крови потерял свой тошнотворный оттенок. Он стал металлически-сладким, манящим, он вызывал жажду по себе же, как вода в июльский полдень, только был куда лучше воды…
Больше я не думала ни о чём. Мне было всё равно, кем я потом стану, ведь это всё будет потом, потом, потом…
Потом. Какое чудесное слово…
Обвив руками Итима, я жадно заглатывала кровь и из-за спешки давилась ею. Но чем больше её я выпивала, тем меньше болела каждая клеточка моего тела — густая сеть боли таяла, как предрассветная дымка в лучах солнца. Это было… хорошо. Хорошо было то, что прежние силы вновь возвращались ко мне, возвращалась ясность мыслей, возвращалась я сама. Я и моя вэмпи. От крови она не окрепла, а я не ослабела. Всё осталось так, как и было до этого.
… Черноволосый парень насильно оторвал меня от раны и сжал моё лицо в тёплых железных ладонях. Я глядела на него мутными глазами и улыбалась, а он улыбался мне.
И всё.
Больше в мире ничего не было. Какое-то сладкое нытьё под сердцем и синие, как птица, глаза Итима.
Запустив пальцы ему в волосы, я жадно поцеловала его. Вкус губ причудливо смешивался со вкусом крови, и один только Дьявол знал, как это было хорошо.
Дьявол, Итим и я.
Оплетя друг друга руками, мы не прерывали поцелуя. Вокруг были мальвы, вверху — звёзды, внутри — кровь. Всё.
Это и был мир.
Мир, в который внезапно ворвался холод…
Вскрикнув, я рухнула в самую гущу высоких цветов. Итим полетел, наверное, в другую сторону. Не знаю…
Наш с ним мир разбился, как хрусталь, впустив в себя запах и шёпот флоксий, стук испуганного сердца…
— Чёрт! — в отчаянье прошептала я, облизывая губы, и потёрла ушибленный локоть. — Чёрт…
Было и чувство обиды, и разочарование, и слабая злость, а ещё, кажется, усталость. Я медленно поднялась на ноги и встретилась взглядом с Эдуардом.
— Ублюдок, — это слово я выплюнула, с презрением глядя ему в глаза.
— Ты мне просто Америку открыла, — с вялым безразличием отозвался белокурый парень, а потом посмотрел на синеглазого оборотня, который стоял возле клумбы и, не поднимая взгляда, оттряхивал джинсы.
— Итим, — холодно произнёс Лэйд. Князь Клана выпрямился и в упор посмотрел в его зелёные глаза.
— Ты меня сегодня огорчаешь, Итим, — белокурый парень обошёл вокруг него. — Очень сильно огорчаешь. И если огорчишь ещё раз — помоги тебе Хатор-Луна. Вон с моих глаз.
Презрительно фыркнув, оборотень не проронил ни слова и мягкой походкой направился, наверное, к машине Короля Рыжих. Я проводила его взглядом, а потом отвернулась.
Ночь становилась беспощадно холодной.
Эдуард потянулся всем телом, так, что хрустнули кости, и встряхнул головой, но это был скорее жест усталости, чем довольства жизнью. Даже не верилось как-то. Четверть-оборотень устал?.. Ну да, вполне логично, у него ведь тоже когда-нибудь батарейки садятся, не вечно ж ему бить в барабанчик.
Так, стоп, в барабанчик бьют розовые зайчики из рекламы. Что-то у меня мозги перестают варить.
А ты газ включать под ними пробовала?
Шумно вздохнув, я помассировала виски.
Что там у тебя, краник газа открывается?
— Может, ты вылезешь из цветника, пчёлка Майа? — саркастично поинтересовался белокурый парень.
А вот и спичка.
— Захочу и вылезу! — огрызнулась я, а в следующую секунду подумала, что и впрямь глупо сидеть в роще мальв и изображать из себя бабочку. Тут их и без меня хватает.
Утвердившись в этом мнении, я перебралась с клумбы на лавку и посмотрела на Ким, которая стояла рядом и задумчиво наблюдала за Мёртвой Головой, копошащейся в маттиоле.
— Как ты? — спросила я у подруги. Та безразлично пожала плечами и рассеяно ответила:
— Нормально. А ты?
— Тоже.
— Жаль, — сквозь зубы процедил Эдуард и, подобрав с асфальта свою чёрную шёлковую рубашку с длинным рукавом, натянул её на себя, однако застёгивать не стал. И теперь миру являлся медальон Клана и… проколотый пупок.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
