- Здравствуйте! - снова говорит Петров, подходя ко мне вплотную.
Видя мою, не совсем понятную реакцию, энтузиазм его то угасает, то вновь взлетает. Я чувствую, как горят мои щеки и уши. Тут меня прорывает, как прорывает весенний поток ветхую дамбу.
- В чем дело! Вы можете объяснить, что там происходит? - выкрикиваю я. Всеобщий гвалт дает мне право вести разговор на повышенных тонах.
- Выполняем приказ Великого Рулевого, - отвечает Петров спокойным мужественным голосом. - Проводим зачистку территории, прилегающей к берегу.
"Интересно бы знать, - думаю я, пока молодцеватый летчик докладывает, с какой целью мы уничтожаем муравьиные города. - Почему Хумет так безжалостен к братьям своим меньшим. Я, например, ни за что не поднял бы руку на обезьян. Впрочем, и муравьи вызывают во мне жалость. Они так похожи на людей. И вообще, разве морально убивать любой другой вид живых существ? Неважно, что все они вымрут, сейчас-то они живые..."
- Я, собственно, прилетел за вами, - говорит Петров. - Необходимо, чтобы вы осмотрели район зачистки с воздуха, для определения удобных мест, где вскоре можно расположить пограничные форпосты.
Я растерянно гляжу на Владлену.
- Не беспокойтесь, ваших людей эвакуируют.
- Хорошо, Вергилий, - говорю я, - веди меня, я за тобой иду.
Петров косится на меня как на чудака, но явно обрадован, что все идет по задуманному плану. Владлена вызывается лететь со мной, но я не разрешаю. Мало ли что может случиться с вертолетом, порхающим над пожарищем. Если мы свалимся в ад, значит поделом нам. Но Владлена, право же, не заслуживает такой участи.
Мы садимся в кабину, Петров пристегивает меня к креслу, как младенца к коляске, помогает надеть шлемофон и подключиться к связи. Все это время я испытываю какую-то беспомощность, от которой мне неловко и одновременно с огромным уважение слежу, как летчик Петров профессиональными, доведенными до автоматизма движениями деловито щелкает тумблерами на потолочной панели, манипулирует кнопками, клавишами, и прочими выключателями на пульте. Завывает с посвистом разгоняемая турбина, лопасти подъемного винта медленно трогаются с места, начинают вращаться и, разогнавшись, сливаются в сверкающий круг над головой. Максимальное остекление кабины дает прекрасный обзор. Я оглядываюсь на Владлену. Она стоит, прижав руку к груди, другой пытается прикрыть лицо от вихря, который грубо отпихивает ее назад, рвет на ней одежду и волосы. Потом как-то сразу, рывком некая могучая сила подхватывает меня и поднимает вверх. Сердце обрывается, потом, словно привязанное на резиночке, подпрыгивает к горлу. Земля перекашивается и проваливается куда-то вниз и вбок. Мы взлетаем.
Кабину и всех, кто в ней находится, сотрясает вибрация. Полет в вертолете вовсе не схож с полетом на самолете. И вообще, последний раз я летал (исключительно на лайнерах) в начале 80-х годов. Комфорт, сервис, безопасность. Здесь же все как-то ненадежно, все качается и прыгает. Оглушающе ревет турбина, грохочет ротор винта, без специальной техники говорить бесполезно, поэтому микрофон, назойливо торчащий в углу рта, помогает преодолевать это неудобство. Мы летим на небольшой высоте. Внизу ослепительно сверкает серебристой чешуей волн великое Пермское море, а под его прозрачными водами на малой глубине хорошо видны фиолетовые пятна колоний водорослей. Стремительно приближается берег, а вместе с ним и апокалипсическое пожарище, охватившее джунгли. Машина наша попадает в черные, маслянистые облака дыма, и чтобы вырваться из них, нам приходится отклониться в сторону и значительно увеличить высоту полета. Но даже здесь, на такой высоте чувствуется запах дыма и гари. От грохота двигателя в голове моей невольно возникает и звучит все громче музыка Вагнера "Полет валькирий". Или мне это только кажется? Так или иначе, но ассоциации с фильмом Копполы "Апокалипсис сегодня" неотступно меня преследуют, пока мы летим над горящими джунглями. Петров показывает пальцем куда-то в огненный смерч и через динамик говорит мне прямо в ухо, так что я вздрагиваю: "Вот они - города!"
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Не сразу, но различаю среди красно-черного огненного водоворота бело-желтые пятна. Так ярко пылают сооружения, похожие на гигантские пирамиды фараонов. Только пирамиды эти явно были сделаны из деревянного стройматериала. Звено из пяти вертолетов сбрасывало бомбы на еще не охваченные огнем участки леса. Возможно, там тоже находились муравьиные города, но из-за дыма видимость была ограничена. "Откуда у нас столько вертолетов? - спрашиваю я у Петрова. - И бомбы... Откуда они?" Петров улыбается, охотно объясняет: "Нанотехнология. Теперь мы можем сделать все, что захотим. Прилетите домой - сами увидите". Нанотехнология, новая технология, а мышление старое, - угрюмо думаю я.
Бомбы разрывают джунгли, как гнилую материю. На месте сплошной зелени клокочет море огня. Вспышки разрывов ослепительны, точно горит магний. Бомбы явно напалмовые. У меня нет слов. Я подавлен. Вся эта вакханалия вызывает во мне жгучий протест. Мне кажется, что я совершил предательство по отношению к бедным муравьям. Мне стыдно за человеческий род. Хотя уничтожению подвергаются колонии другого вида муравьев - наземных строителей, но ведь с ними никто не вступал в контакт. Может быть, они так же разумны, как и колония подземного вида, с которой я вел переговоры. Мне горько осознавать, что, возможно, именно это мое открытие послужило причиной столь безжалостного уничтожения конкурента на континенте. Я понимаю, что безопасность людей - важное дело. Но разве кто-нибудь рассматривал другие варианты взаимоотношений с обитателями леса? Я уверен, что с помощью технических средств наши границы можно сделать непреодолимыми, и для этого вовсе нет необходимости прибегать к массовым убийствам. И вновь мне показалось, что Хумет руководствуется какими-то темными мотивами мести.
- Скажите, - спрашиваю я у Петрова, - что чувствует человек, сбрасывая бомбы на головы врагам?
- Эрекцию, - коротко отвечает летчик Петров и ржет здоровым смехом.
- Серьезно? - Я поднимаю брови.
- Конечно, какой смысл врать, - откликается летчик. - Через это проходят все. Некоторые даже кончают. И, заметьте, это не патология. Правда, потом эти ощущения несколько притупляются, бомбометание превращается в рутинную работу. Но полностью чувство сексуального возбуждения при таких делах не проходит никогда. Между прочим, то же самое чувствует солдат и на земле, убивая врага.
Я с сомнением поджимаю нижнюю губу. Потом соглашаюсь: этого следовало ожидать. Основной инстинкт.
