Не вставая с кресла, Киран рассмеялся.
– Любопытно, удовлетворит ли тебя власть над президентом Баумгартнером или ты намерен стать властелином мира?
– А тебя сделать маленькой принцессой, – добавил он.
Забинтованными руками она обхватила себя за плечи и поглядела на него сверху вниз.
– Нет, – произнесла она с гордым достоинством. – Танец эмбрионов помог мне принять решение. Я брошу монастырскую школу и переселюсь в Дартмут. Быть может, профессор Ремилард примет меня в штат радетелей о мире. Я не собираюсь тебе вредить, но с тобой не останусь. Глупо и наивно ставить себя выше нормальных людей. Эдинбургская демонстрация на многое открыла мне глаза. А еще эта удивительная русская женщина и Дени Ремилард с его образовательной программой для всех оперантов…
– Да, он неплохо смотрелся на телеэкране, – признал Киран. – Почти такой же обаятельный принудитель, как твой старый порочный отец. Но он идеалист и абсолютно не понимает, какие законы движут миром нормальных людей. Знаешь, твоего Ремиларда и его приспешников ожидает довольно страшное прозрение.
– Нет, не знаю! – выпалила Шэннон. – Может, ты мне скажешь?
Киран поднялся и пристально посмотрел ей в глаза. Ее снова охватила дрожь, губы посинели. Наверно, все-таки много крови потеряла.
– Скажу, если тебе действительно интересно. Только не здесь. Я бы выпил кофе с бренди. Присоединишься?
Он двинулся к двери; Шэннон поплелась следом.
– Знаю, ты считаешь меня ребенком, – сказала она уже у лифта. – Вероятно, ты прав, но как ты можешь думать, что я стану вместе с тобой плести твои паучьи сети?
– Попытайся корректно ставить вопросы. Ты с детства жила на всем готовом, Байард и Луиза окружили тебя своими преданными заботами. Не всем так повезло. Мне – нет. Джейсу, Арнольду, Адаму, Лиллиан, Кену, Невилю и многим другим, кого ты огульно называешь оперантной мафией, – тоже. В своем стремлении избавить тебя от потрясений я, кажется, допустил ошибку. Следовало бы давно поведать тебе историю гонимого меньшинства, к которому мы с тобой принадлежим.
Из застекленного холла открывался вид на холмистый заснеженный ландшафт. Дом был выстроен на восточном склоне самого высокого холма, и даже сейчас, посреди глубокой зимней ночи, раскинувшийся в сорока милях отсюда город освещал небо подобием рассвета.
Двери лифта закрылись, и Киран нажал кнопку третьего этажа.
– Я была даже не потрясена, а раздавлена, когда увидела демонстрацию Макгрегора. Он показывал свои фокусы, как будто все это… вполне естественно. И я подумала: нет, не должно быть по-твоему, нельзя прятать свои силы и употреблять их на благо себе одному. Когда операнты начали открываться, я так разнервничалась, что чуть не умерла. Я тоже хотела рассказать всем о себе, но испугалась…
– И не без оснований.
Она глядела на него глазами побитой собаки.
– Да, мы другие, но не до такой же степени! Ты видел, с каким энтузиазмом все приняли Психоглаз и другие метапсихические программы? Оппозицию составляют только фанатики и невежды, не способные оценить, сколько добра мы можем сделать. Как только нормальные узнают, что такое оперантность…
– Они попытаются нас убить, – закончил Киран.
Шэннон оцепенело уставилась на него, впитывая во всех деталях переданный им ужасающий образ. Они в молчании вступили в то крыло особняка, что до сих пор официально было для нее закрыто, хотя потихоньку она давно облазила его вдоль и поперек. Здесь помещались отдельные апартаменты для почетных гостей, святилище с компьютерным оборудованием, содержащим огромный банк данных, и установками оптической связи, станция приема спутниковых передач, загадочная «реабилитационная палата», куда время от времени поселяли новых завербованных оперантов, и, наконец, таинственная запертая комната, которую прислуга благоговейно называла командным пунктом, а Киран – своим кабинетом. Там Шэннон бывать еще не приходилось. Да и вообще, кроме самого Кирана и Арнольда Паккалы, туда никому не было доступа.
И вот они остановились перед бронированной дверью, где вместо ручки и замочной скважины вмонтирована маленькая золотая пластинка. Он правой рукой нажал на нее. Послышался электронный перезвон.
– Откройся! – скомандовал Киран, и дверь беззвучно отодвинулась, впуская их.
Шэннон удивленно озиралась.
Отец улыбнулся.
– Нравится тебе мой кабинет? Мне – очень. Теперь ты можешь приходить сюда одна, когда пожелаешь. Я перепрограммирую кодовый замок. Но без специальных инструкций к оборудованию прикасаться нельзя. Если хочешь, начнем инструктаж прямо сейчас.
– Да.
– Садись, я приготовлю кофе. – Он открыл ящик низенького стола и достал кофеварку. – Иногда я представляю себе эту башню как высокотехнологичный аналог той горы, откуда дьявол показывал Иисусу все царства мира note 97. Если бы я был властелином Земли, то прекрасно мог бы отсюда наблюдать за своими владениями… Тебе «Кону» или «Навьеру»?
– «Кону», – прошептала она и присела на краешек банкетки, обитой коричневой кожей.
Совсем ребенок – умственные барьеры полностью сняты. Киран подошел к ней, размотал тюрбан на голове, пригладил влажные волосы и поцеловал в макушку. Одновременно он послал в незащищенный мозг команду, дабы предотвратить сознательную попытку закрыться, пока он ее не выпустит. Этой техникой он овладел сам, инстинктивно, в попытке приковать к себе первые уязвимые умы. Когда это было?.. Еще до ее рождения.
Папа, у меня какое-то странное чувство.
Расслабься, детка.
Он подал ей дымящийся кофе, плеснув туда марочного коньяку, потери его собственной психической энергии быстро восполнялись. Боязнь ступора, тормоза, оказалась напрасной. «Вот, – подумал он, – думаем, что знаем себя, а выходит, совсем не знаем! Должно быть, все любящие отцы носят глубоко в душе этот подавляемый инстинкт. Интересно, еще кто-нибудь из оперантов обнаружил его в себе? Едва ли. Иерогамия – старая тайна, умершая вместе с кельтскими и греческими жрецами… чересчур цивилизованный ум шарахается от нее».
– Тебе лучше?
Она улыбнулась сонными глазами.
– Да. Вкусный кофе.
– Пей, я еще налью.
Он бросил на спинку стула клетчатый кардиган, снял с шеи голубой шелковый шарф, красовавшийся в открытом вороте рубашки.
– Я думала, кофе меня возбудит. А веки все равно слипаются. – Темные ресницы затрепетали. Она отставила пустую чашку и откинулась на заботливо подложенную им мягкую подушку.
– Можешь остаться здесь на ночь. Я тут часто сплю. Единственное место, где чувствуешь себя в полной безопасности, как в маленькой цитадели.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
