— Разве вы не посылали за стражей?
— Посылали, господин. Минувшие три ночи императорские стрелки стояли здесь дозором. — Тут зодчий приблизился к стремени Мунэмори и зашептал, пригнув голову: — И знаете, господин, наутро стрелки докладывали, будто слышали хохот тэнгу в ветвях и бросались вдогонку, а как возвращались, — повел он руками вокруг, — заставали это. Разруху повсюду.
— Тэнгу, значит, — ухмыльнулся Мунэмори.
— Лучники в том клялись, господин.
— Скорее местные жители, изгнанные из домов, сводят с нами счеты, — проворчал Тайра. — Я велю удвоить охрану. И чтобы с этого дня строительство шло полным ходом, иначе всех вас отстранят от работы и накажут за неподчинение.
— Слушаюсь, повелитель. Будет исполнено, повелитель. — И зодчий, пятясь и кланяясь, точно тростник на грозовом ветру, удалился.
Мунэмори поворотил коня и поехал обратно к неотесанному, грубому срубу, выданному ему под ночлег. Даже его охотничья куртка начала пропитываться холодной влагой.
Дым в свете луны
Два месяца спустя, ясной осенней ночью Минамото Ёритомо стоял на веранде своей резиденции в Идзу, тревожно глядя на запад. Вдруг ему показалось, ветер донес звук гудящей стрелы — предвестницы битвы. Ёритомо вздохнул. «Началось».
Его замыслу не помешали ни перенос столицы, ни поражение Мотихито на мосту Удзи. Говоря откровенно, он едва принял их к сведению. Син-ин, доверенный советчик, сообщил ему, что все знаки сходятся в одном: пришло время сплотить Минамото. Тайра будут повержены.
Последние два месяца Ёритомо мало-помалу собирал приверженцев и вызнавал, кто из бывших вассалов переметнулся на сторону Тайра. Он твердо решил не повторять отцовской ошибки — не воевать без численного превосходства. Слишком многое было поставлено на кон — в случае проигрыша его род ждало полное истребление. Насчет мощи Тайра он не заблуждался. Чтобы иметь хоть какую-нибудь надежду ее одолеть, требовалось собрать еще большую и грознейшую силу.
Ключ к получению такой силы лежал в Канто, обширном краю из пяти земель, лежащих к северо-востоку от Хэйан-Кё. Именно там укрылись последние из Минамото наряду с семьями своих урожденных вассалов. Ёритомо знал: стоит ему подчинить себе и сплотить эти пять земель, и Тайра не устоят.
Однако то было впереди. А ныне должна была состояться их первая вылазка — взятие усадьбы правителя земли Идзу, Идзуми Хангана Канэтаки, родственного Тайра. Ёритомо самым тщательным образом подготовился к нападению, добыв карту усадьбы. Однако часть воинов не успела прибыть вовремя и налет пришлось отложить до сумерек. Своим доверенным бойцам Ёритомо велел поджечь особняк Канэтаки, чтобы дым от пожара возвестил исход битвы.
Часы текли, а дыма все не было. Ёритомо от беспокойства попросил слугу забраться на дерево.
— Видишь дым? — крикнул он.
— Простите, господин. Дыма нет.
Ёритомо мерил шагами веранду. Ночь сменилась зарей — восточный край неба посветлел, возвещая приход солнца.
«Следующий бой поведу сам, — дал зарок Ёритомо. — Избраннику Хатимана не след отсиживаться дома. Никаких отныне игр в полководца, посылающего других, пусть и верных помощников, исполнять волю. Место воеводы — с воинами». Пусть он, Ёритомо, с тринадцати лет не участвовал в битвах, самый его вид должен вдохновлять людей на победу. Вдобавок так ему будет ясен ход сражения.
— Господин, я вижу! Столб дыма — вон он!
Ёритомо пристально вгляделся в очертания темных еще холмов, за которыми лежала усадьба Ямаки. И тут он тоже заметил, как в свете луны показался дымок — сначала тонкой струйкой, чуть погодя толще и гуще. Вскоре Ёритомо стали почти мерещиться золотые всполохи пламени, гложущего наместничий дом.
Тут во двор прискакал конный гонец.
— Владыка, господа Ходзё и Морицуна возвращаются с головой Канэтаки. К рассвету они будут здесь.
Ёритомо вздохнул с облегчением:
— Превосходно. Наша первая победа. Сподоби нас Хатиман, не последняя.
На берегу
Нии-но-Ама брела по каменистому берегу, пока неугомонный океанский ветер развевал и трепал ее серое одеяние. Во всем — в соленом привкусе воздуха, в реве прибоя, в шорохе песка — ощущала она отцовское присутствие. Барашки на пенных гребнях оборачивались для нее белыми драконьими головами, чего никто больше не видел. Они словно смеялись над ней и, смеясь, звали: «Токико, вернись! Вернись к нам!»
Однако время еще не пришло. Ей нужно было воспитать внука.
Два месяца, проведенных в Фукухаре, она наблюдала за тем, как знать Хэйан-Кё пытается обжиться на новом месте. Однако Царь-Дракон, видимо, прилагал все усилия, чтобы сделать город безлюдным. Никогда еще обитатели «Заоблачных высей» не знали такой горькой осени.
Весь двор поразила хандра и болезни. Каждый стих звучал тоской по родным местам. Рюдзин словно доказывал, что царедворцы, кем бы они себя ни считали и как высоко ни взбирались, не способны подняться за облака.
Каждый день Нии-но-Ама приходила на берег молить отца о снисхождении. Она знала: ее слышат. Как знала, что поблажки не будет. Как знала, чего он от нее ждет.
Ей и самой приходила мысль вернуть Кусанаги — теперь, у самого моря, это было бы несложно, — однако его местонахождение держали в секрете. Вдобавок, по слухам, Мунэмори велел крепко сторожить священные сокровища — с самого землетрясения. Однажды, после прибытия в Фукухару, Нии-но-Ама обмолвилась при нем о мече, после чего Мунэмори заволновался, сделался подозрителен и поспешил сменить тему.
Муж не желал появляться у нее с самого переезда, если того не требовали дела государства, что теперь случалось нечасто. По сути, Киёмори стал регентом, канцлером и государем в одном лице. Никто не смел ему перечить. Никто не смел его ослушаться. Лишь тэнгу окрестных холмов хохотали над ним по ночам.
Нии-но-Ама порой слышала, как они скачут в кронах сосен у временного дворца, дразня императорских лучников, посланных их истребить. Чего они добивались, было для нее тайной. Обыкновенно тэнгу не вмешивались в дела людей — подшучивали изредка над одинокими путниками да искушали послушников, и то, что они так осмелели, не предвещало добра.
Совсем рядом с Нии-но-Амой обрушился соленый вал. Холодная волна подбежала к ее ногам, забурлила вокруг сандалий и, ледяной хваткой вцепившись в щиколотки, потянула за собой в море. Нии-но-Ама, теряя равновесие, пробежала два шага за ней.
— Нет, отец, нет, — отмахнулась она почти со смехом. — Я еще не готова вернуться. Не сейчас, не сейчас. — На глазах у нее море вздыбило еще больший вал. Нии-но-Ама повернулась и бросилась прочь от берега. И хоть ноги ее были уже не те, что в юности, она успела обогнать волну — пена нахлынула на песок, едва лизнув подошвы ее сандалий.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
