Корэмори положил его в кожаный футляр и вручил оруженосцу.
«Новой эпохе — новые традиции», — объяснял Киёмори, но внука это не тронуло.
Позади лошади с Каракавой ехал Мунэмори. Киёмори супил брови, зная, что должен сдерживать недовольство и презрение. Мунэмори намеревался доехать только до Рокухары и остаться там — изображать главнокомандующего. Это противоречило бы всему, что исповедовал Киёмори, однако так было лучше. После Энрякудзи он1 понял, что для общего блага выгоднее держать Мунэмори как можно дальше от поля брани.
Итак, Киёмори смотрел, как величественная колонна всадников уходит на северо-восток по пыльному проезду Фукуха-ры. Ему вспомнился день из далекого прошлого, когда он вот так провожал Сигэмори во дворец, стоя на стене Рокухары. Что за славное было время! Это шествие Тайра было не менее внушительным, да и в победе Киёмори был заранее уверен, однако прежний дух и величие оказались потеряны. Отныне незачем стало показывать значимость и всевозрастающую мощь Тайра — оставалось ее удерживать. Киёмори часто видел себя столпом большого дома, подпирающим крышу, которая день ото дня тяжелеет. «Я не могу жить вечно. Чувствую, время покинуть сей мир наступит раньше, нежели позже. И все же Мунэмори нельзя отдавать всю власть, как и Корэмори — слишком он зелен, хотя и асон. Если я рухну, суждено ли пасть дому? Что будет, когда я умру?»
Великое шествие
Для Корэмори поход на восток был подарком богов. Когда они миновали некогда блистательный, а ныне разрушенный Хэйан-Кё, к ним стало примыкать все больше и больше воинов. Они текли нескончаемым потоком и, по словам некоторых, приумножили воинство Тайра до семидесяти тысяч, так что Корэмори даже с вершины самого высокого холма не видел замыкающих шествие конников. Флаги трепетали на ветру, шлемы и пики сияли в лучах солнца… Для Корэмори это был величайший из маршей. Душа его преисполнилась гордости, и жалел он лишь об одном: что отец, Сигэмори, не дожил до этого дня. Озирая ряды, он, как никогда, лучше понимал, что побудило его деда сказать «Кто не Тайра, тот и не человек вовсе».
Памятуя об успехе Хэйкэ в подавлении мятежей прошлых лет, кое-кто из горожан счел безопасным отправиться в путь вместе с воинами. Тут же сотнями катили в повозках куртизанки и жительницы веселых кварталов, завлекая воинов песнями и томными взглядами. Бродячие торговцы живо находили покупателей на рисовые сладости и фрукты, а портные и оружейники были готовы обеспечить каждого ратника всем самым лучшим. Вдобавок каждый воин любого достатка взял с собой по меньшей мере двух слуг — конюшего и оруженосца, поэтому размах шествия был поистине небывалым. Казалось, целый город тек по Восточному морскому пути, как несколько месяцев назад тек Хэйан-Кё, сплавляясь вниз но реке.
По ночам, средь горных ли кряжей или в широкой степи, лагерные огни испещряли округу насколько хватало глаз. Повсюду звучала музыка и смех, куртизанки наливали сливовое вино и ударяли по струнам бива. Создавались поэмы во славу будущих победителей Тайра. Ночи в эту осеннюю нору стояли ясные, и звезды благосклонно внимали самым смелым желаниям.
Однако день ото дня воины уходили все дальше на восток, и кони начали выбиваться из сил. С севера подкрадывалась стужа, в каждую щель доспехов задувал ледяной ветер. Миновав заставу Киёми, Корэмори узнал, что не на все сведения насчет верности тех или иных вассалов (а также численности войск Минамото) можно положиться.
Одни говорили: «Ёритомо? Вам, господин, его бояться нечего. Ратников у него не больше сотни-другой. Едва он увидит ваши могучие полки — тотчас сбежит, как у Исибасиямы».
Другие, однако же, отвечали: «Вам следует остерегаться его, господин. Многие здесь ненавидят Тайра. Их силами воинство Ёритомо выросло настолько, что способно устрашить тех, кто отказывает ему в содействии. Говорят, под началом у него около двухсот тысяч. Будьте бдительны, господин».
Корэмори стал спрашивать своих воинов — из тех, кто жил в Канто, — каковы на деле знаменитые восточные конники. Воины, качая головами, поведали ему:
— Нет лучше бойцов, чем уроженцы пяти восточных земель. Вот, думаете, могучи наши стрелки? Меж тем любой лучник Канто пускает стрелы в пятнадцать ладоней длины. Оттого-то и луки их так туги, что согнуть их под силу лишь шестерым дюжим воинам, а лучшие стрелки могут пробить насквозь даже двойной и тройной панцирь. Представьте, каково бы пришлось человеку. К тому же восточные воины чужды вельможней чувствительности. Падет ли отец или сын — все одно бросаются в бой, прямо по трупам! В сражении не помышляют они ни о пище, ни о питье, забывают о жизни и смерти! Бьются же яростней, чем медведь или взбесившийся бык. Если правы те, кто говорит, будто у Ёритомо двести тысяч таких людей, боюсь, господин, нам в битве с ними не выжить.
Разумеется, юного Корэмори смутили такие слова, и он спросил совета у старшего самурая, Тадакиё.
— Господин мой, — сказал воин, — мы проделали долгий путь за малое время. Не стоит нам углубляться на восток. Если рать Ёритомо так велика, как говорят, в нашем состоянии мы бессильны ей противостоять. Раскинем стан на берегу реки Фудзи и будем ждать подкрепления — верно, люди из земель Идзу и Суруги скоро прибудут.
Почти не имея опыта в военном деле, Корэмори с готовностью принял совет Тадакиё. На шестнадцатый день десятого месяца он остановил войска к западу от Фудзигавы, где на северо-востоке открывался вид на священную гору Фудзи.
Тем временем многие прослышали о возможной численности Минамото и о бесстрашии воинов Канто. Как водится, подробности, передаваясь изустно, приукрашивались и преувеличивались, и вот уже в испарениях болота к северу от реки людям начали мерещиться призраки да злобные демоны.
— Не к добру это, — твердили здешние уроженцы. — Если мы будем ждать здесь, Минамото смогут обогнуть подножие Фудзи и застать нас врасплох, напав с тыла. Вот как поступили бы мы.
— Да, но это же низко! — воскликнул Корэмори. Воины обратили к нему хмурые, суровые лица.
— Конники Канто, — сказали они, — воюют не ради правил, а ради победы.
Смех в лагере стих, а выпивке и увеселениям предавались теперь в каком-то отчаянном угаре. Воины Тайра все больше молчали, часто озирались по сторонам. И ждали.
Дела управленческие
Вскоре после возвращения в Идзу Ёритомо как-то поймал себя на том, что начал распределять только что отвоеванные угодья. Видно, повлияло высказывание, которое он однажды услышал: «Тот, кто хочет считаться правителем, должен вести себя сообразно». В течение девятой луны Ёритомо отрядил множество добровольцев, чтобы те приструнили остальных землевладельцев Минамото, жаждущих власти над кланом. В средних числах он выслал дружину на подавление младшего наместника Суруги и одержал еще одну победу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
