— Все ясно, — раздались голоса.
Корягин наклонился к Бородихину, сидящему рядом:
— Комиссар, ты что-то скажешь?
Бородихин поднялся, пригладил рукой непокорные волосы. У него был такой вид, словно он выступает на очередном политзанятии, а не накануне грозного боя. Слегка улыбнувшись, он со вздохом проговорил:
— Ну, что вам сказать, боевые друзья? Вас не учить, вы все сами знаете. Не первый раз вам вступать в смертельную схватку с сильным и коварным врагом. Сейчас, когда придете свои корабли, соберите команды. Примите клятву, такую, как куниковцы давали перед высадкой на Малую землю.
Кто-то спросил:
— А текст клятвы нам дадите?
Бородихин отрицательно покачал головой.
— Не дам. Составляйте на кораблях. Пишите в ней те слова, которые вам подсказывает сердце.
Бородихин взмахнул рукой и громко, так, чтобы слышали все, сказал:
— Счастливый путь! Ни пуха ни пера!
И офицеры дружно ответили:
— К черту!
Все рассмеялись. Заулыбался и Корягин.
— По кораблям! — скомандовал он. — На берег не отлучаться, с корабля никого ив отпускать.
Новосельцев вышел вместе со Школьниковым.
— Да, — задумчиво протянул Новосельцев, — прямо в пасть врага.
— К черту в зубы, — подтвердил Школьников.
— После такого десанта американским и английским воякам стыдно будет. Мудрят со вторым фронтом, никак Ла-Манш форсировать не могут. А кораблей у них — уйма, много специальных десантных. У нас ни одного такого нет.
— А ну их… Они мастера чужими руками жар загребать!
Школьников нахмурился и вздохнул. Пройдя молча несколько шагов, он вдруг заговорил, торопливо, сбивчиво:
— Никогда не испытывал такого, как сейчас. Стыдно признаться. Все два с лишним года войны не думал о смерти, хотя каждый день рядом с ней хожу. Привык. А вот сегодня думаю о ней, и такое у меня появилось желание уцелеть в этом бою, так, чтоб даже не царапнуло. Всему виной, наверное, письмо Маргариты. Вчера получил. Просит сообщить об освобождении Новороссийска, пишет, что сразу же вернется туда. А самое главное — просит прощения за то, что так вела себя, пишет, что то была проверка временем, а теперь убедилась, что любит меня. Впервые написала «целую крепко». Это ведь любовь, Виктор.
— С норовом она, — заметил Новосельцев и подумал: «А моя Таня тоже такая».
— Это неплохо.
Новосельцев хлопнул его по плечу и весело сказал:
— А здорово, Володя, получится. Новороссийск возьмем, я женюсь на Тане, а к тебе приедет Маргариточка. И ведь это будет, пожалуй, через несколько дней.
Школьников опять задумался, сказал негромко:
— «Кому орден, кому слава, кому темная вода. Ни приметы, ни следа…»
— Да брось ты, Володька, ныть! — рассердился Новосельцев. — Комдиву доложу, что ты не в форме.
— Типун тебе на язык, — испуганно замахал руками Школьников. — Не вздумай в самом деле сказать. А то оставит дежурным по дивизиону. Это я сейчас. А там… Посмотришь, веселее меня не будет человека, когда в бой пойдем. — Он взял Новосельцева под руку и доверительно, понизив голос почти до шепота, сказал: — Когда-то война все же кончится. Пройдут годы, мы с тобой будем папами. Я привезу в Новороссийск своего сына и расскажу ему про Малую землю, как мы воевали. Увидит он руины и поймет…
— Руин не будет.
— Ах да, город восстановят, — спохватился Школьников. — Но памятные места останутся.
— Приедем вместе. Я тоже сына возьму с собой.
Они глянули друг на друга и рассмеялись.
— Размечтались…
У причала они разошлись. На прощание не обнялись, не пожали крепко руки. Это считалось нехорошей приметой.
Поднявшись па борт своего катера, Новосельцев спросил дежурного:
— На берегу никого нет?
— Все на месте.
— На берег никого не пускать.
Около носовой пушки сидели матросы. Радист Окальный бренчал на гитаре и тихо пел:
Да, час тяжелый наступилДля Родины моей.Молитесь, женщины, за нас,За ваших сыновей!
Эта песня у катерников появилась недавно. Пели ее на мотив старой песни «Трансвааль, Трансвааль, страна моя…».
На корме около пустых стеллажей для глубинных бомб стояли рулевой Дюжев, комендор Пушкарев, кок Наливайко, моторист Бабаев. У всех веселые лица. Новосельцев услышал, как Дюжев говорил:
— Если ты, комендор, промажешь, то должен вдогонку снаряду спеть: «Вернись, я все прощу…»
Спустившись вниз, Новосельцев увидел в кают-компании парторга Ивлева и радиста Душко. Они готовили боевой листок.
— Этот номер отставить, парторг, — сказал Новосельцев, имея в виду боевой листок. — Срочно выпустить новый. Получен приказ о штурме Новороссийска. Соберите команду на палубу, я через несколько минут выйду.
— Есть собрать команду, — Ивлев бросился к трапу.
Когда команда выстроилась, Новосельцев поднялся на палубу. По лицам матросов Новосельцев понял, что они уже знают о предстоящем десанте. «Матросское радио работает быстро», — отметил он.
Подойдя к Пушкареву, которого вчера задело осколком и он стоял с забинтованной головой, Новосельцев спросил:
— В санчасть ходили?
— Так точно, товарищ старший лейтенант.
— Предлагали лечь в госпиталь?
— Предлагали. Но я доказал, что это ни к чему.
— Доказали?
— Раз я тут, значит, доказал.
— Разрешите, товарищ старший лейтенант, — обратился Дюжев, весело щуря глаза, — мы предлагали комендору посыпать на бинт цемент, а потом смочить водой. Затвердеет и будет отличный бронеколпак. Но он несознательный — не хочет.
Пушкарев покосился на него, но ничего не сказал.
— А где бескозырка? — спросил Новосельцев.
— Унесло взрывной волной.
Новосельцев нахмурился:
— Брюки порваны, бескозырки нет. А через несколько часов мы будем принимать на борт десантников. Даю час на то, чтобы всем иметь форменный вид. Катер привели в порядок, а о себе забыли. Боцман, почему недосмотрели?
Ковалев вытянулся.
— Через час все будет сделано.
— Чтобы каждый был как из-под утюга. Боевую задачу объясню после.
Когда Новосельцев ушел в свою каюту, моторист Бабаев проворчал:
— Для чего складки на брюках? Ночью нас так погладят…
— Салага ты замазуренная, маслопуп несчастный! — покачал головой Дюжев. — И за что тебе звание отличного моториста присвоили?
— А что — неправду говорю?
— Не то говоришь, — сердито шевеля усами, сказал боцман. — Помнить надо о традициях. Забыл, что ли, как матросы еще при Нахимове перед боем надевали чистое белье и парадную форму? О Нахимове-то читали вместе…
— Так то в книге, — смущенно пробормотал Бабаев и побежал в кубрик.
Ковалев посмотрел ему вслед и усмехнулся.
— Надо же, и тут спор завести. Ну и Бабаев!
Вскоре на катер пришел Бородихин. Новосельцев брился. На койке лежал выутюженный китель с белым подворотничком.
— Продолжай, продолжай, — сказал Бородихин, видя, что Новосельцев вскочил.
Он дождался, когда Новосельцев побрился и надел китель.
— Вот теперь поговорим, Как настроение матросов и старшин?
— Отличное.
— Подготовлены?
— Не совсем.
— Что стряслось?
В глазах Бородихина отразилась тревога.
— Ничего особенного. Одеты не совсем чисто и не по форме. Сейчас делают то же, что и я: бреются, надевают чистое белье.
Бородихин взял со стола раскрытую тетрадь.
Увидев тетрадь в его руках, Новосельцев смутился и спросил:
— Как вы думаете, не рановато?
— В самый раз, — сказал Бородихин убежденно и протянул Новосельцеву руку. — Заранее поздравляю.
В тетради было заявление Новосельцева о приеме в члены партии.
— У парторга есть еще несколько заявлений.
В каюту просунул голову боцман и доложил:
— Все в порядке, товарищ старший лейтенант. Команду строить?
— Строить, — распорядился Новосельцев и предложил Бородихину: — Пойдемте наверх, посмотрите моих орлов.
— Затем и пришел.
Они поднялись па палубу. Около рубки увидели корзину с виноградом.
— Что это? — строго покосился на боцмана Новосельцев.
— Виноград, — невозмутимо ответил тот.
— Сам вижу, что не картошка. Откуда появился?
Бородихин весело прищурился.
— Подарок от рабочих совхоза, — пояснил Ковалев. — У Шабрина там зазноба. Через нее знакомство состоялось.
— Далеко видит кошачий глаз, — улыбнулся Бородихин и взял гроздь. — Ого, веточка, больше килограмма!
Бородихин и Новосельцев подошли к строю матросов.
— Смирно! — подал команду боцман.
Новосельцев придирчивым взглядом обвел каждого матроса. Потом довольно улыбнулся, скомандовал «вольно» и повернулся к Бородихину:
