мейерберовское dieu le veut, dieu l'ordonne[549] мне более по вкусу. Видел много разного рода; Каменский, между прочим, увлекал меня в маскарад, однако я удержался.
Четверг, 11 февр<аля>.
Как бы ни окончились мои частные проделки с литературным Бедламом, т. е. редакцией «Библиотеки для чтения», главный пункт выигран. Сегодни, когда я, отобедав втроем с моей родительницей и Э. Капгером, дрыхнул на своем диване, явился «честный Беккер» и принес мне 214 р. с<еребром>, за что и получил два целковых. Прияв сию манну, я воспрянул духом, и сплин мой меня покинул, и мало того, мне стало как будто жаль Старчевского и совестно за мой грубый нрав! Если после этого у меня не голубиное сердце, то я уже ничего сказать не могу! Сегодни ночью, вернувшись от Краевского, получаю второе письмо от Сенковского с новыми нотациями и просьбой «прекратить наш спор»! К этому он добавляет, что моего письма не распечатал[550].
Если б я имел талант карикатуриста, какую бы сценку нарисовал бы я из этого. Представьте себе, что какой-то господин, вообразивши в потемках, что сосед его наступил ему на ногу, начинает ругаться изо всей силы. Сосед, пораженный удивлением, отвечает ему вежливо, но коротко и резко. Тогда разъяренный господин, вдруг утихая почти совсем, величественно говорит ему: Прекратим наш спор! Совершенно таковы же теперь отношения Сенковского ко мне. Спор прекратить я готов и записку оставлю без ответа, но сближаться с человеком, способным попусту яриться, я более не намерен.
Воскресенье, 14 февр<аля>.
Все дни эти прошли приятно, и я чувствовал себя здоровым. Общий приятный колорит на мое расположение духа набросил счастливый результат моего свидания с S. (или, скорее, отсутствие дурного результата). Насчет S. я был в среду у Никанора Петровича и услыхал, что <...> у женщины, особенно порядочной, не могут произвести заразы. Однако, я более не друг почтенной донне! В четверг вечером заехал к Михайлову на новую квартиру, взял его с собою, положил в сани для себя «Reisebilder»[551][552] и «Tableau de Paris» Mercier[553][554], а потом покатили к Краевскому, по ветру и непогоде. По обыкновению у Андрея Ал<ександровича> было весело; — добродушная Лизавета Яковлевна, Григорович, Мей, Станкевич, муж m-me Lagrange, хлыщ или нечто хуже хлыща, бильярдный джентльмен. Из новых были Аполлон Майков с отцом, старающимся походить на Ван Дика, и матерью, довольно стервозной по виду[555]. Игра в пирамиду шла вяло, ибо Григорович был чем-то озабочен.
Перехожу к пятнице. Перед обедом я сидел в гостиной с братом, когда вдруг докладывают о приезде Ахматова. Я ожидал увидеть брата Лизаветы Ник<олаевны>, вошел в кабинет и вдруг узрел кого же, — Ивана Федоров<ича> Ахма<то>ва, моего кисловодского приятеля и сожителя! Я был выше меры рад, оставил его обедать и беседовал с ним от всего сердца, с великим удовольствием. Моя кавказская поездка возникла передо мною — и Филимонов, и Тиньков, и Гаршин, и Топорнин, и Julie, и Марья Мардарьевна, иначе зовомая Мандарьевной, и грузинка Катя, и Ливенцов! Проводив гостя часов в 6, я полежал немного, и вечер кончился сперва у Lisette, потом у Вревской, где видел людей милых, а именно: А. Н. Вульфа и юного Алешу Шенейха. Имелись еще Саша Вревский и Траскина. Ужинал с удовольствием.
В субботу были у нас Дрент<ельн>, Своев, брат с женой, Григорович, а вечером Евфимия Никитишна. Утром ездил к Левицкому брать портрет Лизы, но он не удался, и его будут перерисовывать.
19—21 февраля.
На масленой в пятницу 1 утра, перед отъездом на блины.
Уследить за масленицей невозможно, plantons du moins les jalons[556], чтоб потом припомнить.
Воскресенье, 14 февр<аля>. Утренние визиты к нам. Обед у Панаева. Чернокнижие изустное и практическое. Я, Лонгинов и Григорович. Банк<овский> мост, Виктория Ивановна. Новый родственный дом. Фанни и Катя. 12-летний паж в кадрили. Серое пальто. La marquise de XVIII siecle[557]. Вечер у Михайлова.
Понедельник, 15 февр<аля>. Утром на базаре Общ<ества> пос<ещения> бед<ных> в зале Юсуповой. Взял четыре билета и совершил 4 выигрыша (их принесли недавно, и что за гадость!). Между делом с Языковым сходил поглядеть картинную галерею Юсуповых, видел мраморы и оригинал Кановы «Амур и Психея». Визит к Мею, видел знаменитую горничную Машу, более замечательную по свежести, чем по красоте. Обед у Краевского и слушание Меевой драмы «Сервилия», которую я назвал «Стервилией». Впрочем, драма так себе. Вечер в Михайловском театре, где много смеялся. «Folies Dramatiques»[558][559]. Видел Фелиси.
Вторник, 16 февр<аля>. Небольшая работа утром, чтение журналов, Калифорния Ротчева[560] и Ольга Н.[561] Ахматов помешал работать. Ездил к Клокачеву и в компанию продажи сухарей понапрасну. Вечер с Гаевским у Юрия Толстого. M-me Толстая, Фишер. Чтобы я сделал, если б мне подарили Пассаж. Наемные убийцы в тоннеле.
Среда, <17 февраля>. Не помню, в чем прошло утро. С Григоровичем к Палацци, бедному продавцу редкостей. Видели вещи порядочные, но особенно мне ничто не полюбилось. Обедали у Григорья очень весело. Вечером с Григоровичем в Театр, опять «Folies Dramatiques» и «Don Cesar de Bazan»[562]. Ужинали у Григория.
Четверг, <18 февраля>. Не знаю, что делалось до вечера, — впрочем припоминаю, что обедали у брата, потом я спал, утомясь от треволнений, а проснувшись, держал корректуру статьи о В. Скотте. Оттуда к Краевскому, где собралось миллион народа, m-me Lagrange, Монигетти и Очкин с дочерьми, из замечательнейших. Видел много литературных чудаков. Была музыка и танцы, разъехались не очень поздно.
Пятница, <19 февраля>. Ничего не помню, кроме маскарада, скорее похожего на Содом и Гоморр, чем на маскарад. Ко мне подходили какие-то маски чуть не в рубищах. Одна из масок потеряла башмак, он так и лежал на полу очень долго. Во мраке видел Каменского во образе глиста, прикрытого шляпою, так он истаскался. Знакомых имелось много. Утром был на блинах у М. А. Смирновой.
Суббота <20 февраля>. Утром на горах[563] с Григоровичем смотрели пляшущих девок, паясов и заходили в балаган к Легату, где видели плачевную арлекинаду и Синопское сражение. Потом домой; обедали у меня Гаевский, Дрентельн, Своев и пр. Вечером пришел Ахматов, явились Марья Львовна и Александра Петровна. Я передал гостей брату и сам лег спать с жестокой головной болью и насморком.
Воскресенье <21 февраля>. Весь город будто сошел с ума. Площадь запружена экипажами, пьяные суются лошадям под ноги. Обедал у Панаева, ужинал
