— Это я понимаю. Хотелось бы знать, откуда взялись три фазовых перехода за год и почему каждый из них угрожал именно нашему браку?
— Не знаю,— покачал головой Хэмблтон.— И не могу знать. Наверное, просто невезение, а полосы невезения неизменно кончаются. Представим, что на твою жизнь пришлось сгущение фазовых переходов, которое уже рассеивается.— Хэмблтон ослепительно улыбнулся.— Будем надеяться, что так, по крайней мере. Еще по ромовому?
Непробиваемая логика, подумал Миккельсен. Сквозь такую стену не просочишься. Даже прямое обвинение ничего не даст: сможет все объяснить очень убедительно.
Миккельсен не хотел рисковать. Человек, способный беспощадно подчищать свое прошлое, будет скользким и опасным противником. Зажатый в угол, он ни в чем не сознается. Просто вернется в прошлое, чтобы замести все оставшиеся следы. Да и вообще, доказать темпоральное преступление очень сложно, поскольку оно всегда происходит в более не существующей временной последовательности.
Чтобы не нагнетать напряжение, Миккельсен позволил Хэмблтону угостить себя еще одним коктейлем. Не задерживаясь долго ни на одной теме, они поболтали о теории фазовых переходов, о погоде, о рынке ценных бумаг, о несравненных достоинствах женщины, на которой обоим довелось жениться, и о старых добрых временах две тысячи четырнадцатого года, когда все они болтались в старой доброй Лa-Джолле, наслаждаясь восхитительной безответственностью. Когда разговор исчерпал себя, Миккельсен отправился домой, понимая, что ничего не добился.
Можно не сомневаться, что Хэмблтон нанесет очередной удар. Скорее всего, немедленно. Есть ли способ остановить его? Можно ли нанести упреждающий удар? Решительно вмешаться в прошлое самому, чтобы угроза Томми Хэмблтона исчезла навсегда? Слишком рискованно: в такой операции можно потерять больше, чем приобрести. С другой стороны, на что еще надеяться?
Несколько дней Миккельсен пытался выработать разумную стратегию. Нужно избавиться от Хэмблтона так, чтобы не разорвать непрочную паутину обстоятельств, связывающих Миккельсена и Джанин. Перебирая и отбрасывая варианты, он отыскал решение.
Очередной фазовый переход настиг Миккельсена, как удар молнии. Стояло солнечное утро, теплое и ясное. Когда головокружение прошло, он обнаружил себя в холостяцкой квартире на девяностом этаже с видом на бухту Мишен-Бей. Во рту было сухо, а наполовину чужие воспоминания о прекрасной спутнице жизни, двух детях и кошке таяли с каждой минутой. Да, еще замечательный дом в старой доброй Корона-дель-Мар...
Джанин? Дана? Элиза? Минибел?
Их больше нет. В этом многоквартирном доме Миккельсен поселился в двадцать втором году, после разрыва с Ивонн. Мелани должна заглянуть около шести. Такова реальность. Есть и другая, но она рассеивается и скоро исчезнет.
Вот и дождался. На этот раз у Хэмблтона получилось.
Для страха или душевной боли времени не оставалось. Первые полчаса Миккельсен лихорадочно фиксировал каждую деталь своей потерянной жизни: телефонные номера, адреса, имена, обстоятельства. Он успел многое записать о жизни с Джанин и о цепи фазовых переходов, вплоть до последнего. Когда писать стало нечего, зазвонил телефон. Господи, пусть это будет Джанин!..
Это оказался Гус Старк.
— Ник? Мы с Донной сегодня не можем. У нее очень разболелась голова. Надеюсь, вы с Мелани не будете слишком разочарованы, кроме того... Эй, ты в порядке?
— Фазовый переход случился. Очень тяжелый.
— Ясно...
— Мне надо найти Джанин.
— Кого?
— Джанин. Джанин Картер. Стройная, высокие скулы, темные волосы. Разве ты ее не знаешь?
— Д жанин? Я знаю Джанин? Вы с Мелани что, поссорились? Я думал...
— Мелани тут ни при чем.
— Джанин Картер? — Гус осклабился.— Ты не о подружке Томми Хэмблтона говоришь? Был такой богатый коротышка в JIa-Джолле лет десять-двенадцать назад. Тогда еще...
— О ней самой. Как ты думаешь, где ее сейчас можно найти?
— По-моему, она вышла за Хэмблтона. Переехали на Ривьеру, если я ничего не путаю. Ник, насчет сегодняшнего вечера...
— Пропади он пропадом, этот сегодняшний вечер! Созвонимся попозже.
Дав отбой, Миккельсен перевел телефон в режим глобального поиска по запросу «Томас и Джанин Хэмблтон». Оставалось ждать. Сейчас, в момент вынужденного бездействия, до Миккельсена дошла вся глубина потери. Задрожали руки, на лбу выступил холодный пот. Наверняка Томми позаботился спрятать ее как следует, за семью уровнями закрытых сетей. Только идиот может надеяться, что ее номер в открытом доступе...
Телефон. Миккельсен нажал кнопку. Звонила Джанин.
— Ник? — спросила она севшим голосом. Судя по глазам, Джанин находилась в полуобморочном состоянии.— Господи, Ник. Это ты?
— Джанин?! Где ты находишься?
— На вилле около Ниццы. Кап-д’Антиб. Ник? Куда делись наши дети? Дана. Элиза. Я их так и не родила?
— Наверное. У Томми на этот раз получилось.
— Я еще помню... будто на самом деле — будто мы прожили вместе десять лет, Ник!
— Объясни, где тебя искать. Я вылетаю ближайшим самолетом из Сан-Диего.
Джанин некоторое время молчала.
— Не надо, Ник. Это бесполезно. Мы теперь совсем другие люди. Еще час или два, и мы ничего не сможем вспомнить. Даже забудем, что когда-то были вместе.
— Джанин!
— У нас больше нет прошлого, Ник. Будущего тоже.
— Я приеду! Почему я не могу приехать?
— Я замужем за Томми. Мое прошлое рядом с ним. Ник, мне самой плохо и страшно, я еще не все забыла. Не забыла, как нам было хорошо вместе. Дети, пляж, пестрая кошка... Но ведь этого больше нет. Моя жизнь здесь, а твоя там. Я просто хотела сказать тебе...
— Мы можем все поправить. Ты не любишь Томми. Мы принадлежим друг другу. Мы...
— Он сильно изменился, Ник. Совсем не похож на того Томми, которого ты знаешь по Ла-Джолле. Стал добрее, внимательнее, человечнее... Десять лет прошло, в конце концов.
Зажмурившись, Миккельсен вцепился в подлокотник дивана, чтобы не упасть.
— Два часа,— сказал он.— Всего два часа назад Томми разорвал в клочья нашу жизнь. Нам никогда не получить ее обратно, но кое-что мы можем исправить, Джанин! Тебе достаточно уехать с этой проклятой виллы, и тогда...
— Прости, Ник.— Нежный, хрипловатый, негромкий голос Джанин казался почти чужим.— Боже мой, Ник... Такая беда. Я так тебя любила. Прости, Ник.
Экран погас.
Со времени последнего путешествия, когда они ездили в страну ацтеков, прошло много лет, и Миккельсен поразился, сколько это теперь стоит. Но он воспользовался кредитной картой, лимит которой позволил это сделать: заявку удовлетворили через пять минут. Миккельсен объяснил, куда желает отправиться и как хочет выглядеть, прибавил еще несколько сотен, и гример привел его в порядок, избавив от седины и разгладив морщины. Потом мастер восстановил его калифорнийский загар — к сорока годам он бледнеет, если в офисе проводить больше времени, чем на берегу океана. Миккельсен стал выглядеть лет на восемь моложе, и этого достаточно, чтобы не вызвать подозрений. Если не налететь на тогдашнего себя, все получится.
Шлюзовую камеру заполнил ароматный туман. Когда дверь снова открылась, Миккельсен шагнул в прохладный декабрьский день две тысячи двенадцатого года. Всего на четырнадцать лет назад в прошлое, а кажется, будто попал в доисторическую эпоху: одежда, прически и автомобили режут глаз, дома громоздкие и неуклюжие, на варварски раскрашенных щитах — реклама идиотских товаров. Когда Миккельсен проживал две тысячи двенадцатый год по первому разу, мир не казался ему таким вульгарным. Хотя, если подумать, настоящее вульгарно только в глазах будущего.
Странность окружающего мира доставляла ему удовольствие: он словно попал в старое кино. Спокойный и довольный, он шагал вперед, оставив боль далеко позади. Потерянную жизнь Миккельсен совершенно забыл, чувствовал лишь необходимость действовать. Принять меры против человека, укравшего у него самое драгоценное.
До Лa-Джоллы Миккельсен добрался на взятом напрокат автомобиле. Как и следовало ожидать, в пляжном клубе собрались все, кроме молодого Ника Миккельсена, оставшегося в Палм-Бич с родителями. Старый Миккельсен спланировал операцию быстро, но тщательно.
Его приятели очень удивились: Гус, Дэн, Лео, Кристи, Сэл и прочие. До чего же они были молоды! Дети, просто дети — слегка за двадцать. Прически, гладкие лица; Миккельсен раньше не задумывался, насколько ты молод, пока молод.
— А я думал, ты во Флориде,— удивился Гус.
Кто-то сунул Миккельсену в руку бутылочку чего-то бодрящего. Другой повесил ему на ухо аудиокапсулу, и она немедленно запульсировала, сотрясая скулу. Улыбаясь, пожимая руки, похлопывая по плечу, обнимая друзей, Миккельсен уделил внимание каждому.
