Где-то будет светло, и не важно, что здесь лишь свеча.
Мой последний источник тепла у разбитой могилы
У дорожного камня горит свой оставшийся час.
И случайный прохожий протянет к свече моей руки,
Отогреет он пальцы на крыльях огня-мотылька,
И утихнет в его теле дрожь, и вдруг полные скуки
И бездонной тоски до краев, он поднимет глаза.
Свой дорожный сундук он откроет, достанет огарок
Абсолютно такой же свечи, и пойму все без слов…
И разверзнется пасть темноты. Вспыхнет светел и ярок
Огонек двух огарков свечей, без цепей и оков.
И в страну укатившихся солнц, к храму дня новой силы
Он укажет дорогу во тьме, и мы будем брести…
Мы покинем халупы свои, побросаем могилы,
Обретая все большую силу на этом пути!
И из грязных трущоб бесконечных живою рекою
К нам стекались огни- мотыльки, мы встречали друзей.
И в конце всех дорог мы увидели свет над горою,
И увидели храм. Бывший целью пути долгих дней.
Но внутри этих стен мы нашли только пепел и угли.
Только жалкий остаток от всех укатившихся солнц!
Мы смеялись над этим, как дети, и в смехе тонули,
Наши страх и тоска. Так прошли времена тьмы и слез.
Мы сжимали в руках не огарки - кусочки светила
Абсолютно нового дня, и смогли донести!
И светило воскресло в тот миг. Светило ожило!
И решило, что время настало светить и взойти!
И настал новый день бесконечный в стране тьмы и сна.
И кричал мне ребенок мой: «Папа!», и смеялась жена.
Первая нота дня
В травах настраивал ветер струны дождя.
Женщина в белом ребенка несет на руках.
И жеребенок, кобылий хвост теребя,
Ждет прорастания крыльев на пегих боках.
Комьями ваты застыли на миг облака,
День свою песню допел, день на смертном одре...
И поминальные свечи затеплит закат,
И передаст душу дня в руки алой заре...
Вечер прохладою сумерек листья утрет,
Ложе готовя для ночи в зеленых ветвях,
Маленький птах ей о счастье балладу споет,
Бард-соловей, птах-кудесник, парящий во снах.
Месяц зажжет одинокий светильник во тьме,
Будет, растрогавшись, ночь долго слезы ронять,
О недоступном, далеком, о умершем дне,
Ждать возвращения дня, воскрешения ждать.
Будет стареть и с надеждой глядеть на восток,
Волосы тронет в предутренний час седина.
Неумолимое время как бурный поток.
Звезды пропали, исчезла подруга луна.
Солнце лучами проткнет над собой горизонт,
Вспыхнет зарницей, венчая рождение дня.
Ночь же растает, и тихо со вздохом умрет…
Крылья пробьются на пегих боках у коня.
Первая нота звучит, начинается день!
Женщина в белом ребенка несет на руках.
Странные дни, где полнейшая все дребедень.
Глупая песня о смерти, ночи и слезах…
И сигарета потушена- можно идти,
Ляжет на плечи пальто и закроется дверь,
Вновь за порог, чтобы первую ноту найти,
Ноту рожденья, надежды, тоски и потерь…
Лютнева музыка
Она закроет на замок дверь,
Когда на улице наступит ночь.
Ночь ожиданий и ночь потерь
Она прогонит из дома прочь.
Она поднимет на часы взгляд
И в тишину распахнет окно,
И будет множеств раз подряд
Вкушать забытое давно...
Лютневу музыку...
И снова вдаль на драконе строки
Пронзая время как жрица сна,
Как повелительница стихий
Исчезнет в море огня она.
Охватит пламя воды стеной,
Но заслонит ее ангел крылом.
Усталый путник зайдет на постой
И станет крепостью карточный дом...
В лютневой музыке...
И терема на сыпучем песке,
Растают с храмами в небе ночном.
Когда зажжется роса на цветке
И тишина вздохнет за окном...
Но в это время она уже спит
И Гавриил опускает трубу.
Пусть лютня старая помолчит,
Пусть не тревожит мою судьбу...
Глупою музыкой...
Сон?
За накрытым столом сегодня
опять тишина,
И в кудлатых ветвях только чучела,
да муляжи.
И за горло холодными пальцами
истошный страх.
И в обрывочных снах напролет
Птица Сирин кружит.
Птица с белым крылом, с окровавленным
женским лицом,
Предвещает рождение тьмы
в этот красный восход.
И по разные стороны рва,
сын со старым отцом...,
И в груди одного оперенье
стрелы расцветет.
В неприкрытый висок аккуратно
уложится болт,
И окрасятся алым шлема,
Кровь зажжет плюмажи.
И помножатся смерти на сто,
продолжая полет,
Птица Сирин в обрывочных снах
над окопом кружит.
И прольются свинцовые тучи
тяжелым дождем,
И поднимется рыло свиньи,
и пойдет рать на рать.
Пуля дура, и ей наплевать
что по чем!
И прикроет дитя своим телом
уставшая мать.
И окрепнет дитя, и натянет
на лук тетиву,
Если выживет под каблуками
окованных ног.
И протянет он небу своих
юных глаз синеву,
И наполнится звуками утро
в назначенный срок.
И сорвется в назначенный срок
с лука в небо стрела.
В реках кровь растворится и станет
прозрачной вода.
И прервутся тяжелые взмахи
большого крыла,
И отступит тот сон с Птицей Сирин.
Уйдет.... Навсегда?
Хабаре
Все больше стал я курить,
И меньше писать между строк.
Уже не загадкой мне жизнь,
Уже опостылел Восток.
Дождями холодными вкось
И шаткостью хлипких болот.
Где просто нельзя «на авось»,
И плесенью сырость в балок…
Тяжелыми тучами в ряд,
Закрыт третий день небосклон.
Над ухом надрывно звенят…
И нечисти той- миллион!
Крепчайший смакую я чай,
Дымок от костра я ловлю…
Он мой, он искусственный рай
В задиристом этом краю!
Над сопками вспыхнет заря
И солнцем развеет хандру.
И зря, ну конечно же зря
Вчера проклинал Хабару!
Сверкнет искрометный ручей,
Взовьется глухарь на току.
Он сам по себе, он ничей,
Горланит и будит тайгу!
И шишки на кедрах вдохнут
Бруснично-лесной аромат,
Березы платками взмахнут.
Природа- как сказочный клад!
Крепчайший смакую я чай,
Дымок от костра я ловлю.
И все что вокруг- это рай,
В загадочном буйном краю.
Мужская-бесшабашная
Забудем все пролеты и невзгоды,
Которые успели накопить.
Забудем баб, капризы их и позы,
И будем водку бесшабашно пить.
Простим измены, и затянем песни,
Пускай сегодня будет день такой.
Когда и язвенник забудет о болезни,
И примет вместе с нами по одной!
А просто состояние такое,
Вокруг такие лица- просто кайф!
И водка пьется как вода. Течет спиртное,
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
