Он спросил с интересом:
– И что вам мешает сказать?
Я вздохнул:
– Потому что не ребенок. Уже знаю, что если кто-то полное говно, то необязательно, что и все остальные люди на свете – в коричневом. К нам прислали троих законченных мерзавцев. Я их ненавижу. Но значит ли, что должен ненавидеть и Церковь?
Он пождал плечами:
– Для того чтобы узнать вкус дерьма, необязательно выжрать целое ведро.
– Красиво сказано, – согласился я. – И вроде бы убедительно. У нас народ такой, дай красивую хлесткую фразу, и укроются за нею, как за щитом. Ничего больше и слушать не захотят. Я не спорю, вы мастер полемики. Непревзойденный!.. Лучший из лучших.
Он улыбнулся, кивнул:
– Спасибо. Должен признаться, вы правы.
Я сжал челюсти и сказал твердо:
– Единственный путь… это идти дальше. Не слушая ваших вроде бы мудрых и разумных доводов.
– Почему?
– Потому что человек, – сказал я, – это не только ваш далекоидущий расчет… Человек – это еще и вера… а это всякий раз опрокидывало ваши точнейшие расчеты. Сэр Макс отказался от замка Эльбеф и богатейших земель, где одни только рудники сделали бы его самым богатым в королевстве!.. А ведь, по всем расчетам, он так поступить был не должен, не так ли?
Он поморщился.
– И что, вы его оправдываете? Он поступил как дурак.
– Да, – согласился я. – как дурак. Но мы с вами знаем, он не дурак. Значит, те ценности, которые перевесили, стоят выше? Или ценнее, простите за тавтологию?
Он продолжал смотреть вдаль, но мне показалось, что опасается поднять взгляд на небо с его беспощадными звездами.
Ночь прошла без сна, хотя я честно пытался забыться, даже овец считал, не помогло. Наверное, надо было считать мешки с золотом или тяжеловооруженных рыцарей, я же майордом, а не пастух, но такая мысля пришла поздно, когда я уже под утро в раздражении встал и опоясался мечом.
Испуганные слуги вбежали в покои, кланяясь и мелко дрожа. Я снял меч и швырнул на ложе:
– Доспехи!
Оруженосцы еще спят, а эти одевают и застегивают неумело, но я все равно успокоился, ощутив на плечах тяжесть благородного металла с моим гербом на груди, украшенного молниями и прочими знаками быстрых побед.
– Лук!.. – потребовал я. – Меч!..
Крохотный арбалет взял сам, его воспринимают как игрушечный, вот и пусть, меня это устраивает, прошелся по комнате, с удовольствием слыша, как позванивают золотые рыцарские шпоры.
– Хор-р-рошо… Эй ты, лохматый! Позови лордов в нижний зал.
– Слушаюсь, ваша светлость…
Убежал не один, а все, я с лязгом и грохотом, словно сэр Растер, прошагал из покоев вниз, туда поспешно входят мои лорды, большая часть из них и ночует во дворце, хотя есть свои роскошные дома.
Граф Ришар, в свободной рубашке, распахнутой на груди и открывающей красивую волосатую грудь, панталонах свободного кроя и мягких сапожках, в каких никогда не видел, отшатнулся в дверях.
– Сэр Ричард! – вскрикнул он. – Что стряслось?
– Я проснулся, – ответил я зло.
– Что?.. А почему в доспехах?
– Потому что, – отрубил я. – Потому что, дорогой граф!
Лорды смотрели с опаской, таким меня еще не видели, меня буквально трясет, я сам чувствую, что гнев перешел в ярость, а морда из буряковой стала смертельно бледной.
– Но что случилось?
Я в бешенстве выхватил меч. Все отшатнулись, я вскинул над головой и с силой рубанул по столу. Сверкающее лезвие с наслаждением вгрызлось в толстое твердое дерево. Столешница разделилась на две половинки, обе рухнули на пол. Посыпалась посуда, зазвенели и покатились по коврам чаши и кубки.
– Надоело! – заорал я. – Я – воин, а не… Ладно, не воин, но не хочу, не могу и не буду, понятно? Кто-то мечтает тлеть и гнить в этих хоромах – пусть, не жалко! Но чтоб я в болоте? Да я же совсем недавно все это презирал!.. Я хочу действий, я жажду их, я здесь подохну просто!.. Сэр Растер, велите седлать коней!
Растер спросил с готовностью:
– Куда едем?
– Да какая разница! – заорал я. – За ворота!.. Прочь из города!.. На Гандерсгейм стальным клином! Сколько я в столице? А уже оброс мхом, покрылся плесенью и завяз в паутине!
Барон Альбрехт вскрикнул:
– Сэр Ричард!.. А люди из Ватикана? Сегодня обещали закончить…
– Ничего не закончат, – огрызнулся я. – Тянут и тянут жилы!.. Я уже не могу этого выносить…
Граф Ришар сказал с сочувствием, но строго:
– Сэр Ричард, но покидать город все равно нельзя.
Я заорал:
– А мне плевать!.. На все! На майордомство, на Орифламме, на маркграфство!.. Что я приобрел и что потерял?.. Я своих друзей почти не вижу!.. Где сэр Варанг? Где яростный Арлинг, Кристофер де Марк? Где благороднейший граф Арне Дюбле? Почему нет Ангелхейма?.. Где мои Асмер и Бернард, куда делись Зигфрид, Ульман, Тюрингем, Хрурт, Рассело? Разве они не здесь? Или кто-то, как чистая душа Теодориха, уже не с нами, а я даже не знаю? Или должен ссылаться на обстоятельства?.. Да что это за майордом, если им командуют те самые обстоятельства, что вертят и простолюдинами?
Никто не посмел ответить, я выбежал из дворца, от меня жар, как от падающей звезды, воздух чист, над краем земли мне навстречу поднялось умытое солнышко.
Сонные конюхи торопливо вывели довольного Зайчика. Арбогастр сверкает, упряжь украсили висюльками из старого серебра, Бобик прыгает вокруг и стрелой несется к воротам, оглядывается и в страшном разочаровании возвращается.
Граф Ришар, Альбрехт, Растер, Макс и другие молча начали взбираться в седла. Из гостевого домика выбежал долговязый монах и отчаянно замахал руками:
– Сэр Ричард, сэр Ричард!.. Святые отцы просят настоятельно прийти к ним.
Я крикнул:
– Занят!.. Как-нибудь в другой раз. Через месяц… или через год-другой… А лучше лет так через сто – сто пятьдесят…
Зайчик повернулся в сторону ворот, я чувствовал, как мышцы напряглись для быстрого стремительного бега. Монах тоже понял, прокричал торопливо:
– Другого раза не будет! Святые отцы сообщили, что расследование закончено. Сегодня отправятся в обратный путь!
Я натянул повод, повернул коня в его сторону:
– Что-что?
– Святые отцы отбывают! – повторил он.
– Хорошо, – прорычал я с сомнением. – Ради такой радостной вести готов выслушать, что за кляузу повезут в Ватикан. Или как отправили. Если скажут, конечно.
Зайчика я оставил перед порогом гостевого домика, резко отворил дверь. Кардинал, откинувшись на спинку кресла, смотрит на меня с самым добрейшим отеческим видом. Отцы Габриэль и Раймон сидят на другой стороне просторной комнаты, перед ними на столе кипа бумаг, но смотрят на меня и просто цветут улыбками, словно уже видят на пылающем костре.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
