Никто не обладал более императора Николая высоким даром действовать не только на воображение и на рассудок, но и на чувство. В этом отношении искусство его было, можно сказать, волшебное.
В последних числах декабря я, по общему плану моих бесед с великим князем Константином Николаевичем, прочел ему историю и современное образование Государственного Совета. Так как здоровье государя в это время уже несколько поправилось и он снова занимался делами, то, ввиду прежде изъявленной им мне воли посадить великого князя слушателем в Совет, как скоро он ознакомится с устройством этого высшего государственного учреждения, я донес письменно о том, что мы его прошли. Государь принял, однако ж, мое донесение, кажется, в виде общего отчета о ходе наших занятий, ибо, не дав на этот раз никакого повеления касательно присутствования великому князю в Совете, ограничился высылкой мне моей докладной записки с следующей высокопоощрительной, ожившей меня к новым трудам надписью: «С искренней благодарностью слышал от сына и прошу довершить начатое, мне в одолжение».
XVI
1848 год
Назначение графа Левашова председательствующим в Государственном Совете — Крещенский праздник — Разговор барона М. Корфа с наследником о событиях 14 декабря 1825 года — Пятидесятилетний юбилей великого князя Михаила Павловича — Болезнь императора Николая I — Масленица — Кончина адмирала Папахристо
Еще в продолжение болезни князя Васильчикова, а тем более после его кончины, все разговоры, не только в высшем обществе и в кругу административном, но и во всей петербургской публике, были сосредоточены на разрешении важного вопроса: кто будет его преемником? Между теми лицами, которых этот вопрос интересовал более или менее, непосредственно, произошла настоящая сумятица, почти революция, впрочем, самая мирная, потому что она ограничивалась лишь словами, догадками и вымыслами.
Надо было жить, подобно мне, в этом кругу, чтобы видеть и вполне оценить волнение, произведенное сказанным вопросом, и чтобы, вместе с тем, следить, как всякий выдумывал свое и как рождалось почти столько же разнообразных предположений, сколько было голов.
Первым кандидатом, если и не по степени дарований, то по некоторому виду права, называли графа Левашова; основание же к его праву заключалось в том, что он, в качестве старшего из председателей департаментов Государственного Совета, несколько уже лет, при частых болезнях или в отсутствие Васильчикова, исправлял его должность.
Другими кандидатами публика по своим соображениям назначала князя Варшавского, графа Орлова и графа Блудова; о последнем вести перешли даже и в иностранные газеты.
Наконец, в обществе передавались слова, сказанные будто бы государем, что хотя ему известны городские комбинации, но он сделает такое назначение, которое всех удивит.
Между тем прошли и Пасха, и все весенние и летние царские праздники, а назначения не последовало. Граф Левашов продолжал исправлять должность председателя, но все только по закону, как старший, на что не требовалось даже и особого высочайшего повеления; отзывы же и действия государя, вопреки всем толкам публики, не давали никакого повода заключать, чтобы выбор его уже остановился на ком-нибудь. При известности ему всех носившихся в городе слухов, равно как и общего напряженного ожидания, нельзя не допустить мысли, что он преднамеренно отлагал решение этого вопроса, находя некоторое удовольствие в зрелище разгара страстей и ложных догадок. Под конец лета, когда одна дама, наведя разговор на этот предмет, отважилась, прикрываясь щитом своего пола, на прямой вопрос: кто же будет председателем Совета, государь отвечал:
— Богу одному известно, и ему я и предоставляю решить.
Еще прежде того граф Левашов под предлогом, что занятия по должности председателя Совета поглощают все его время, просил освободить его от председательства в департаменте экономии, и когда на это косвенное напоминание последовало просто сухое соизволение, то наследник цесаревич заметил своим приближенным: «Неудачная попытка!» — Левашов изъяснился перед своими приятелями, что сам он не может говорить об этом с императором, но что однако его величество не раз говорил с ним о разных будущих своих видах по Государственному Совету, как бы о предмете, непосредственно до него, Левашова, касающемся. Таким образом, весь 1847 год прошел, не разрешив задачи, так всех занимавшей.
Между тем к Новому году надлежало, по учреждению Совета, явиться двум высочайшим указам: одному о подтверждении на местах председателей и членов по департаментам, другому — о возобновлении на тот год назначения председателя Совета. Следственно, вопрос, во всяком случае, должен был развязаться: или назначением наконец настоящего председателя, или, ежели бы Левашов оставлен был в звании председателя департамента экономии, указанием, что государь имеет в виду назначить председателем Совета не его, а другого.
В последних днях декабря великий князь Константин Николаевич, разделявший общую неизвестность и общее любопытство, спросил меня, кто будет председателем Совета. Я отвечал, что если не знает он, то еще менее можно знать мне, но в числе городских кандидатов назвал, разумеется, и Левашова.
— Как, помилуйте, из полицейских драгунов?
— Что же, у нас был однажды военный министр даже из рекрутов (граф Вязмитинов).
— Нет, это совсем другое, а уже фактически председатель Государственного Совета из полицейских крючков — тут, право, не было бы никакого приличия.
— Во-первых, ваше высочество, он давно уже председатель, а во-вторых, нисколько еще не доказано, чтобы он служил когда-нибудь в полиции; это одна молва, одно предание, а в формуляре значится только, что он начал службу в штате военного генерал-губернатора.
— Нет, уж извините: мне сам папа сказывал, что он служил в полицейских драгунах.
В моих глазах слова великого князя ужасно роняли акции Левашова, независимо от всего другого, уже и по тому одному, что сказывал это — государь.
И, при всем том, вопрос должен был решиться в пользу этого кандидата…
При воспоследовании упомянутых указов был назначен на 1848 год хотя и не председателем, а председательствующим Совета именно граф Левашов, с оставлением его, однако же, и председателем департамента экономии.
— Не титул важен, — говорил он мне сам, — а прерогативы должности и личное усердие.
— Мое положение, — продолжал он, — было нестерпимо, и лишь теперь, когда у меня развязаны руки, я могу действовать так, как велит мне долг.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
