Улыбнувшись, Валя быстро направился к ним. Парень небрежно протянул ему руку:
— Ну будем знакомы. Нико…
Он не успел закончить. Нелепо поскользнувшись, он вдруг перелетел через пригнувшегося Денисова и со всего размаха грохнулся на тротуар. В ту же секунду Валя очутился на нем и заломил его правую руку за спину с такой силой, что Чума лишь глухо вскрикнул и уткнулся лицом в снег.
От двух стоявших невдалеке машин уже бежали к ним люди…
…О том, что взят Чума, я еще не знал, когда около семи часов вечера звоню, вернее — с силой кручу старомодный звонок в высокой, обитой кожей двери на третьем зтаже теперь уже хорошо знакомого мне дома.
Дверь открывает седоватый, невзрачный с виду человек средней упитанности и совершенно незапоминающейся внешности. Таков Виктор Арсентьевич Купрейчик. На нем коричневая пижама, изящно сшитые брюки и теплые, отороченные мехом домашние туфли.
— Прошу, — говорит мне Виктор Арсентьевич, делая приглашающий жест рукой, и указывает на вешалку. — Раздевайтесь.
Из передней мы проходим в узкий коридор и оттуда попадаем в другую комнату. Это, очевидно, кабинет покойного академика, ставший теперь кабинетом Виктора Арсентьевича. Однако прежняя обстановка здесь, как мы говорим, «не нарушена». Громадные стеллажи, набитые книгами, занимают две стены, от пола до потолка, возле них на двух овальных, необычайно массивных столах с мощными резными ножками в беспорядке навалены книги и журналы, одни раскрыты, в других топорщатся бесчисленные закладки.
Виктор Арсентьевич подводит меня к дивану, придвигает небольшой столик и, попросив секундочку подождать, неслышно исчезает. Я даже не успеваю как следует осмотреться. Кажется, и в самом деле через секунду он возникает вновь, уже с подносом в руках, на котором стоят кофейник, чашки, лимон, сахар, вазочка с печеньем и кувшинчик с молоком.
— Ну, знаете, — улыбаюсь я, — если вы каждого работника милиции будете угощать кофе… Он теперь, между прочим, дорогой.
— Каждого я угощать не собираюсь, — спокойно, даже деловито возражает Виктор Арсентьевич. — Но первое знакомство надо как-то отметить. — Он аккуратно и не спеша разливает по чашечкам кофе.
— У вас есть какие-нибудь подозрения относительно этой кражи? — спрашиваю я. — Ведь воры не случайно набрели на вашу квартиру.
— Согласен. Но подозрения…
Он задумчиво отхлебывает дымящийся кофе и качает головой.
— У нас, между прочим, есть подозрения, что кражу совершили приезжие, — продолжаю я, тоже берясь за чашечку с кофе. — Пока, правда, это только подозрение. У вас в доме бывают приезжие?
— Бывают. Изредка, — сдержанно отвечает Виктор Арсентьевич.
— Вам знаком, например, Гвимар Иванович Семанский?
Я чувствую, как настораживается мой собеседник, хотя выражение лица у него по-прежнему устало-спокойное и рука, держащая чашечку с кофе, ничуть не дрожит. Вот только еле заметно сходятся вдруг тонкие брови и прищуриваются глаза. Всего лишь на миг.
— Да, знаком.
— Кто он, откуда?
— Вы, простите, в связи с чем им интересуетесь, если не секрет? — впервые сам задает вопрос Виктор Арсентьевич.
— В связи с его смертью, — говорю я.
— Что-о?! Как так… смертью? От чего, разрешите узнать? — нетвердым голосом спрашивает испуганный Виктор Арсентьевич.
— Убит, — коротко отвечаю я.
— Не… не может быть… — лепечет Виктор Арсентьевич, не сводя с меня перепуганных глаз и окончательно забыв о кофе. — За что? Боже мой!
— Меня интересует Гвимар Иванович, все, что вы о нем знаете.
— Я же вам сказал.
— Думаю, не все еще, — улыбаюсь я. — Сразу разве все вспомнишь.
— А вы мне подскажите, что именно вас интересует, — говорит Виктор Арсентьевич, закуривая сигарету. — Легче будет вспоминать.
— За подсказку наказывают, — отвечаю я. — Вы уж сами.
— Ну тогда надо подумать… Дайте мне ваш телефон.
Он записывает мой телефон, имя, фамилию.
Глава V. ПУТЬ ВЕДЕТ НЕПОНЯТНО КУДА
ДОПРОС Музы Кузьмич провел сразу после задержания Чумы. Сам провел, лично, ведь он был полностью в курсе дела.
— Садитесь, Муза Владимировна, побеседуем, — негромко сказал Кузьмич, указывая на стул возле своего стола. Муза послушно опустилась на самый краешек стула. Она с трудом сдержалась, чтобы не разрыдаться, и машинально продолжала мять в руке мокрый от слез платочек.
— Мне кажется, вы не совсем поняли, что случилось? — спокойно и даже участливо спросил Кузьмич.
Муза молча кивнула, боясь расплакаться.
— Что же, я вам объясню, — едва усмехнувшись, продолжал Кузьмич. — У вас на глазах был задержан опасный преступник, трижды до этого судимый и отбывший разные сроки наказания, некий Совко Николай Иванович, по кличке Чума. Задержан он по подозрению в убийстве и краже. Вот с кем вы подружились, Муза Владимировна.
— Неправда, — вдруг с силой произнесла Муза и впервые взглянула в глаза Кузьмичу. — Он секретный сотрудник, он майор.
— Что?! — изумленно переспросил Кузьмич. — Какой он секретный сотрудник, какой он майор, да что вы?
— Да, да. Он мне сам сказал. Он в Москву только в командировку приезжает, — горячо продолжала Муза. — Здесь какая-то ошибка. И убивал… у него такое задание было. И ему выдали пистолет.
Кузьмич снял трубку одного из телефонов и, набрав короткий номер, сказал:
— Мария Николаевна, вы получили последние материалы на Совко и его фотографии? Прекрасно. Занесите их мне, пожалуйста.
Когда я возвращаюсь на работу после беседы с Виктором Арсентьевичем Купрейчиком, то застаю в кабинете Кузьмича следователя прокуратуры Виктора Анатольевича, а также Валю Денисова.
— Вовремя прибыл, — кивает мне Кузьмич. — У нас тут все дымится. Вот он, — Кузьмич указывает на Валю, — только что Чуму взял…
— Ну да?! — удивленно восклицаю я. Но это, конечно, от неожиданности, ибо рано или поздно это должно было неизбежно случиться.
— А Муза? — тут же спрашиваю я.
— У нас, — отвечает Кузьмич. — Виктор Анатольевич сейчас будет ее допрашивать.
В этот момент ко мне наклоняется Денисов и негромко сообщает:
— Петр наш в госпитале.
Черт возьми, сколько событий в один день! Розыск разворачивается, как туго сжатая пружина, и пока жестоко бьет по нас.
Валя коротко рассказывает, что произошло с Шухминым, и о красном «Москвиче».
— Путь к Лехе, милые мои, сейчас только через Чуму, — говорит Кузьмич. — Да и к другим, кто за ними. Муза нам тут не помощник.
— Федор Кузьмич, — подает голос молчавший до сих пор Денисов. — А что из Южного сообщают?
— Вот-вот, — подхватывает Кузьмич. — Кое-что сообщают.
Он встает из-за стола и, оттянув тяжелую дверцу несгораемого шкафа, в которой болтается связка ключей, достает тонкую зеленую папку и с ней возвращается к столу.
— Значит, так, — надев очки, он просматривает бумаги. — Вот по Совко они сообщают… ну, кроме судимостей, это мы и сами знаем… так. Вот адрес его. Мать пенсионерка, работала в санаториях, поварихой. Отец умер. Имел, между прочим, две судимости. Теперь дальше, Леха. То есть, значит, Красиков Леонид Васильевич. Есть мать и сестра, живут вместе. Сестра разведенная, бухгалтер в магазине. Но самое интересное — в магазине, где директором был Гвимар Иванович Семанский. Это магазин мелкооптовой торговли. Между прочим, такой магазин за наличный расчет не торгует, и идет через него всякая мелочь — спецодежда, обувь, белье для общежитий, инструмент кое-какой. Вот так мне объяснили, словом. Ну а теперь давай ты, Лосев…
Я рассказываю о своей встрече с Купрейчиком и о том, что одна женщина во дворе узнала по фотографии Чуму.
— Та-ак, — настороженно произносит Кузьмич. — Ну что же, про все это, милые мои, нам должен рассказать сам Чума. Его допрос сейчас — самое главное дело…
И вот Совко перед нами. Высокий, стройный, он входит энергично и подчеркнуто-спокойно, а на узком, нежно-розовом лице безмятежная, прямо-таки детская улыбка. Он уже готов и сказать что-то в таком же роде сидящему за столом Кузьмичу, но тут он видит вдруг меня, расположившегося в стороне, на диване, и сразу, конечно, узнает. Как будто облачко проходит по его лицу, на миг стискиваются зубы, даже ритм движений сбивается, когда он делает несколько шагов к столу. Он явно в смятении, и надо быстрее воспользоваться этим моментом.
— Садитесь, Совко, — как всегда спокойно, даже буднично говорит Кузьмич. — Для начала хочу вас предупредить. В отличие от прежних судимостей эта ведь будет особая.
— Почему же такое?
— За вами убийство, покушение и крупная квартирная кража. Это тянет на серьезный приговор, Совко.
